Противоположности

      Уверенность проскользила, как вода меж пальцев. Тихо и незаметно. Оставляя только влажное волнение и холодную тревогу. Здесь было не жарко, но капельки пота скатывались по женской спине под кофтой и накинутой курткой. Хотелось только ослепнуть. Больше ничего. И ничего больше не чувствовать.       Толпа разразилась громким улюлюканьем.       Множество рук, в некоторых которых сжимались хрустящие купюры вон, взлетели вверх. Они приветствовали победителя. Лидера. Игрока с разбитой бровью, но безоговорочно сегодня заслужившего звание чемпиона. Сухой ком оцарапал горло. Всю глотку жгло, как при ангине, от застрявшей обиды. Ли не помнит, как пробилась ближе к сцене, оборудованной под боевой ринг. Но зато теперь его лицо видно слишком отчётливо. Белая кожа с выступающими фиолетовыми и синими венами на шее и открытой части рук. В его карих глазах, как микроблеск, отражался свет софитов. Они были живыми. С отпечатком данного момента, впитав непередаваемое чувство победы. Волосы взмокли от пота. Губы всё так же обветрены и сухие от жажды. И он их облизывал, как и при ней, но сейчас её это не заводит, а отталкивает на миллион километров. Он жаждет воды, а она жаждет, чтобы всё это было неправдой. Он улыбается, когда рефери поднял его руку, утверждая статус лидера боёв, и второй подбадривает толпу, заводя их ещё пуще. Счастлив ли ты сейчас так же, Юнги, как был счастлив с ней?       Нара цепляется за него взглядом. Его глаза полны жизни, а из её глаз, словно наоборот, её высасывают. Они тухнут и покрываются сухой плёночкой. На мгновение её веки прикрылись, хватаясь за надежду дурного сна, но, открывшись снова, сталкиваются с правдой в лоб. Она затаила дыхание, в груди всё сжалось, и кислород просто не проходит. Не очищает клеточки крови. И Нара медленно травится.       Может, всё же показалось? Есть ли смысл ещё надеяться? Но так упрямо пытается переубедить упрямую себя.       — Поприветствуем нашего победителя — Мин Юнги! — прогремел голос в микрофон.       И всё же не показалось.       Мужчина в солнечных очках, с ещё не сильно выпирающим, но у же заметным пузом с натянутой на него рубашкой с изображением американских купюр — как символично — и лакированных туфлях вышел на сцену. По его важному виду можно судить, что он один из организаторов. Сверкнувший золотой зуб во время его улыбки подтверждает догадку. Как-то весь его вид, повадки и манерность говорили о нелегальном образе жизни. И Юнги стал частью этого всего. Он сделал свой выбор.       Ли Нара смотрела, как мужчина с золотым зубом хлопал его по спине, жал руку и всячески делал комплименты, громко твердя в микрофон, но она уже ничего не слышала. Все звуки разом стихли, оставляя наедине с единственным, каким-то скулежом изнутри. Что же, для неё всё ясно. Она всё поняла.       Внезапно глаза Юнги пробежались по толпе и остановились на одной точке. На той, чей взгляд не блистал. На той, кто не приветствовала его овациями. Во взгляде Нары не было злости или ярости, в них застыло… разочарование. Такое же пустое, как и окатившая поруха провала. Именно сейчас, в данный момент, он прознал, как мгновенная победа сменяется поражением. Он проиграл. Разбился об стену, что она снова начала возводить вокруг себя.       Ли развернулась и начала пробиваться через толпу к выходу. Ей срочно нужен свежий воздух. Выдохнуть в мороз щемящее чувство в сердце. Холод обвился вокруг разгорячённого тела, пронизывая насквозь. Снежинки часто хрустели под подошвами. Сердце стучало в такт каждого шага, и каждый стук сопровождал неприятным жжением, словно там всё пылает и хочет проесть грудную клетку насквозь. Резкая боль в голове отдала в виски. Упасть бы сейчас и сравняться с грязью на улице, чтобы просто забыли об её существовании. Просто невыносимо больно.       Она же поверила… опять.       Она же доверилась… снова.       — Нара! — его голос резанул по новообразовавшейся ране. И новая порция боли сковала тело. Не произноси её имя, Юнги. Не сейчас. — Я всё объясню!       Нара остановилась и медленно развернулась:       — Мне не нужно объяснений. Слава богу, хоть мои глаза не лгут мне, — ядовито выплюнула она, чувствуя, как переносица начала болеть, постоянно находясь в напряжении. Но это такая фигня по сравнению с тем, что творится внутри.       — Пожалуйста, выслушай меня, — Юнги хватается за её ладонь. Его пальцы ледяные, и сам он раздет, но кажется, плевать хотел на возможность подхватить пневмонию. Что его поистине пугало, так как его девочка отдаляется со скоростью света от него. Опять. Опять он оплошал.       — Не трогай меня, — вырвав руку, Нара отошла на пару шагов, удерживая дистанцию. — Почему, Юнги? Вот просто объясни мне, почему, всегда, когда я начинаю тебе снова доверять, ты мне лжёшь? Почему, когда я верю тебе, ты меня обманываешь? Каждый раз, Юнги. Это происходит каждый раз! Почему?! — он чувствует всю горечь, с которой срывались вопросы с её дрожащих губ. — Ты же обещал мне. А я, дура, снова поверила.       — Я знаю, что идиот, но…       — Это прекрасно, что хоть это ты осознаёшь, — её губы искривились в злобной усмешке. Нара тяжело выдыхает, и густой горячий пар растворился в холодном воздухе. — Очень жаль лишь то, что тебя не волнует ничего, кроме себя самого. Ты действительно знаешь меня и при этом делаешь всё, чтобы я не хотела тебя знать.       — Нара, пожалуйста, — хрипит Юнги, пытаясь приблизиться, но она снова отступает. Она боится обжечься об его холодность. Он замолкает в немом отчаянии.       — Нет, Юнги, не приближайся. Только не сейчас, — голос Ли дрогнул, и он видит, как слёзы блеснули в уголках глаз. Маленькие кристаллики скопились, но она быстро смахнула их, словно ничего не было.       Её слезы — это его наказание. Наказание за победу и утеху личной гордости. Мимолётное счастье, что испытал он в тот момент победы нокаутом, сгорело в её боли, что он вновь причинил. Он хочет всё объяснить, но объяснений нет.       — Ты сделал свой выбор, Мин Юнги, — подняла она на него свои опустошённые глаза. Её душу вновь вывернули наизнанку и истоптали. Нанесли новые раны, так и не позволив зажить старым. Она вся изранена и потрёпана. Тонкие плети правды нанесли свои удары, оставляя кровяные подтёки. — А я вот в своём ошиблась.       Надежда сгорела. Вера растворилась. А девичье сердце отмерло в эту ночь. Сегодня было всё в последний раз. Последний его растерянный виноватый взгляд. Последний раз, когда она хотела его видеть. Последний удар, что он нанёс не на ринге, а по сердцу. Последняя попытка осознать, что любит. Последний раз, когда она открылась ему. И ей жаль. Очень жаль.       — Пожалуйста, мартышка, давай поговорим, — цепляется он за последние лучи надежды, но Нара захлопнула створки. Её свет был утерян. И он дрожит от этого осознания, как сопляк, даже не способный подобрать слова. Он готов упасть перед ней на колени, лишь бы простила. Он виноват, но прошу, Нара, не будь так жестока. Он не сможет без неё. Без её нежности. Без её страсти. И самой прекрасной улыбки, от которой ликовало сердце. Но Нара всё отрезает, слабо покачивая отрицательно головой.       — Нет. С меня хватит, Юнги. Поздравляю тебя с победой, наверно, ты её заслужил, и это того стоило.       Её силуэт затерялся в слабо освещающих территорию фонарях.

***

      Сколько лет Нара не плакала? Наверно, как последний раз дала себе обещание, что никогда не проронит больше и слезинки. И она держала слово ровно до сегодняшнего дня. Ровно до того, как открылась. Все слова стойко произнесла, но стоило развернуться, глаза потеряли его. Мозг не хотел видеть, а вот сердце ещё боролось из последних сил. Но сил нет. Она ловила такси, попутно вытирая потоки слёз, размазывая их по щекам и шмыгая носом. Слишком тяжело. Слишком больно. Её ломает и колошматит. И далеко не от холода. Холод исходит от пустоты внутри. Потерянности и горькой обиды. А слёзы продолжали оставлять горячие дорожки на щеках, как бы не стирала их ладонью.       Коленки дрожали. Нара неуверенно вышла из такси и направилась к дому. Такой жалкой она себя давно не ощущала. Хотелось упасть на кровать и больше не открывать глаза. Желательно забыться. Забыть всё, что было. Может, спрыгнуть откуда-нибудь, чтобы заработать амнезию?       За что человеку даны чувства? Чтобы страдать от них? Но разве это справедливо? Лучше тогда подарите выключатель, чтобы можно было их отключить в один момент. Лучше не чувствовать ничего, чем пускать горькие слёзы, чувствовать хруст отмирающего сердца и ломающую каждую клеточку тела слабость.       Дома так тепло, уютно. Но не сегодня. Нара облокотилась на дверь, приподнимая голову к потолку. Глаза опухли и покраснели, и дышать по-прежнему тяжело. Она продолжала задыхаться в спазмах.       — Нара? Что всё это означает? Мы тебе звонили и… Господи, доченька, что с тобой? — по уставшему голосу матери ясно, что она не спала всё это время. Женщина терпеливо ждала дочь.       На обеспокоенный голос вышел отец из гостиной, потирая переносицу под очками. Он быстро оценил состояние чада.       — Иди сюда, — без лишних фраз отец первый заключил её в объятья. Пальцы Нары сжались на его рубашке, сминая ткань.       — Пап, — простонала она, уткнувшись в надёжное мужское плечо, чувствуя, как истерика болезненно вырывает из всех ран души. Новые потоки слёз мгновенно вырвались из глаз, а в горле застрял сгусток отчаянья. И она обмякает в руках родного человека, лишь утеряв последние силы самостоятельно держаться.       Ли чувствует, как мягкая ладонь матери огладила по её волосам. Родители взволнованно переглянулись.       — Что с тобой происходит, девочка моя? — продолжал обнимать мужчина своё рыдающее дитя. Он чувствует, как дочь испускает боль изнутри. И родительское сердце готово забрать всё себе, но пока не знает причины слёз и как утешить.       — Я не знаю… не знаю, — продолжала хлюпать она носом, теряя остатки самообладания.

***

      Юнги швырнул болтающийся бинт в сторону. Как минимум, хотелось разнести полздания на мелкие щепки, и сносить бы не пришлось, но максимум — сил совершенно не было. Одиночество приняло его в свои объятья, как старого друга. Болезненные судороги сводили пальцы. Спазм в сердце вынуждал скрючиваться, как старческо-больного человека. Но он действительно болен. Болен Нарой. Он сам лишил себя исцеления. Чем он думал, совершенно не знает. Ничем не думал. Надеялся на глупую удачу. А вот цену ему не рассчитал.       — Она совершенно тебя не ценит, — в бывшую театральную гримёрную вошла Рина. — А вот я знаю тебе цену. Ты достоин лучшего, — её ладонь огладила его спину.       Всё тело Юнги напряглось. Сбросив ладонь девушки, он резко развернулся и схватил Рину за горло, припечатав к ближайшей стене. Внезапно окутавшая злость затемнила сознание. Его глаза потемнели, сжимая тонкую шею Хван. Хочется услышать хруст под пальцами и увидеть её последний вздох.       — А свою цену ты знаешь, Рина? — рычал он сквозь зубы. — Говоришь, как о товаре.       Девушка хваталась за его руку, пытаясь ослабить хватку:       — Юнги… отпусти, — хрипела девушка, а в её глазах застыл страх. Она не ожидала такой реакции. Но чего ещё ожидать, когда внутри больно.       — Я должен был догадаться с самого начала. Я тебе уже все объяснял, Рина. Какого хуя тебе ещё от нас надо было?       — Но она не любит тебя!       Какой-то густой, низкий смешок сорвался с его губ:       — А ты прям любишь? Да что ты знаешь о любви, глупышка Рина? Когда любишь, ты умеешь вовремя отпустить. Что ты знаешь больше вот этого? — Юнги пальцем обвёл собственное лицо, намекая лишь на внешность бойца и крутого парня. Всего лишь образ, сложенный годами, смазанный слухами, как маслом на тосте. Смысла особого нет, а вот перекусить можно. Но только ценители могут вкусить и наслаждаться. — Ты можешь ответить, за что ты меня любишь? — приблизившись к её лицу, видя её неуверенность, он большим пальцем чуть сильнее сдавил артерию. Он знает, что ей нечего ответить. — Ну же? За что? Любить просто картинку не значит любить по-настоящему. Нара всегда принимала меня, каким бы гавнюком я не был. А ты готова терпеть все мои и отрицательные стороны? Ты и дня не продержишься возле меня, если я буду настоящим. А она была рядом. Потому что чувства не проститутки, всем давать не положено. Не путай помешательство и любовь. И не лезь туда, куда не стоило влезать, если морально не готова вытерпеть человека.       Отпрянув от испуганной девушки, мгновенно схватившуюся за шею и глотающую воздух, Юнги схватил куртку, выходя из гримёрки, громко хлопнув дверью. Шум всё не смолкал в зале. Слышались хлопки открывающихся пробок шампанского. Толпа обсуждала бой, и уже подсчитывали выигрыш сыгравшей ставки. Их карманы знатно набьются сегодня. Многие празднуют победу, и его друзья в том числе. Кроме него. Ему тошно от всего. И, в первую очередь, от себя. Любимые глаза, наполненные слезинками, стояли перед глазами, и в аду его будут пытать образом любимой девушки, которой сделал больно.       Стоило бы догнать её, схватить крепко, но не имел права. И сделал бы только хуже. Но это не значит, что он оставит попыток. Она нужна ему, точно так же, как и он ей. Они нуждаются друг в друге и уже не умеют по-другому. Вся их жизнь построена вокруг только вокруг них. А он, придурок, рушит всё что можно.       Даже не застегнув куртку, просто накинув на плечи, продев руки в рукава, он ворвался на улицу. Пар моментально сорвался с губ. Он должен вернуть её. Пока не знает, как, но должен хотя бы поговорить с Нарой ещё раз. Понадобится — будет ночевать под дверьми её дома. Будет ждать столько, сколько потребуется.       Искорки тлеющего табака проблеснули красным в темноте заднего выхода. Юнги не успел среагировать, да и вообще заметить, как к нему вышли трое мужчин. Мысли сейчас совершенно затуманены и не сгенерированы. Двое из них скрутили руки за спиной, больно зафиксировав.       — Какого чёрта?! — выругался Юнги, пытаясь высвободиться.       Холодное лезвие блеснуло в свете дальнего отсвета фонаря, и резкая боль пронзила бок.       — Ты слишком везучий, сукин сын. Таких не любят, — произнёс третий, кто нанёс удар, и достал холодное оружие, налюбовавшись болезненной гримасой парня.       Его бросили на землю, как никчёмный мусор, оставив одного. Юнги слабо дышал, пытаясь подняться на четвереньки, удерживаясь за бок. Футболка пропитывалась красным жидкостью тела, одной руки не хватало, чтобы удержать сочившуюся кровь. Алые капли спадали на белый снег, пропитываясь чужой болью. Это не так больно, как больно на его душе, но всё равно перед глазами всё плывет. Ему холодно. Сил держаться больше нет, проваливаясь в бессознательный сон.