***
Сердце колотилось, как дикий зверь, который рвался наружу через клетку из рёбер. Горло сводило судорогой, вдыхая часто через рот холодный воздух. А бок уже начинал ныть, и колкость отдаваться по всему телу. Кажется, Нара и Юнги пробежали не меньше пяти километров (или это так кажется из-за скачущего пульса и мысли, что их могут вот-вот схватить). Они петляли по каким-то закоулкам, скрывались за чахлыми стенами домов, но ни разу так и не отпустили руки друг друга. Сейчас они стояли совершенно в другом районе и тяжело дышали, хотя дышать уже было больно, но без чёртова кислорода никак не прийти в себя. В квартирах многоэтажек лишь у немногих всё ещё горел свет в окнах, но зато тротуары были хорошо освещены, а круглосуточные магазинчики с яркими вывесками говорили о более благоустроенном районе, нежели тот, из которого они сбежали. Юнги обернулся на Нару. Девушка дрожала ещё под остатками страха и холода. Он запахнул подол её куртки и застегнул молнию, а потом накинул капюшон на голову. — Ты как? — спросил он. — Нормально, — Нара кивнула, хотя её глаза слезились от морозного воздуха. Она солгала, сложно оставаться в норме после недавнего, но сейчас ей, кажется, на больший ответ не осталось сил. — Пойдём, я отведу тебя домой, — Юнги снова взял её ладонь и потянул за собой. На самом деле, им оставалось не так уж много, минут двадцать, максимум тридцать, ходьбы до дома Ли Нары. Большую часть они пробежали. Они шли молча, периодически огибая проходящих мимо людей, сливаясь с обычной молодёжью, желающей прогуляться на ночь. Юнги ощущал, как рука Нары становилась холоднее, а сама она всё чаще шмыгала носом, стараясь повыше подтянуть ворот куртки, прикрывая оголённую шею. И сейчас он искренне обрадовался, когда уже стала виднеться знакомая калитка. Заведя Нару на крыльцо её дома, он наблюдал, как она копошится в карманах в поисках ключа, а потом, позванивая брелком, щёлкнула замком в двери. — Нара, — тихо обратился Юнги. Девушка повернула к нему голову, удерживая ручку двери, готовая в любой момент зайти в дом. А ей уже хочется спрятаться в родных стенах и желательно побыстрее. Она наблюдает, как Юнги раскрыл маленький карманчик своей сумки и извлёк из него до боли знакомую побрякушку. Серебряная цепочка так же по-прежнему поблескивала от попадающего света фонаря, а жемчужина отливала розовым перламутром, только замочек был сломан. — Я нашёл её, когда возмещал ущерб за разбитое окно. Она всё так же твоя, — он взял её руку и вложил кулон в раскрытую ладонь девушки. Нара плотно сжала свою маленькую драгоценность, словно боялась, что она может снова в любой момент потеряться. Хочет сказать «спасибо», но слово застревает лишь в мыслях, не желая попадать даже на язык. Эту их общая усталость слишком давит. А у неё и вовсе уже подкашиваются коленки, так что приходится удерживаться за ручку двери усерднее. Сколько энергии они отняли уже друг у друга? Возможно ли это вычислить в каких-либо измерения? Наверно, нет. Но зато это можно ощутить, словно только что начала трескаться кожа, оголяя все нервы. — Я так больше не могу, — шепчет Нара. — Не могу, Юнги. — О чём ты? Она поднимает на него глаза. — О нас, — повышает Ли голос. — Неужели ты не видишь, как мы ломаем друг друга? Мы настолько не подходим друг другу, что у меня сводит зубы. — Да почему, Нара? — он хочет прикоснуться к её плечу, но Ли отдёргивается и шипит змеёй. — Не прикасайся ко мне. — Нара, — Мин начинает глубоко дышать и сжимать челюсть, — давай поговорим нормально. — Почему ты продолжаешь так упорно лезть в мою голову? Тебе мало того, что ты уже сделал со мной? Да я и сама хороша, — усмехается Нара над самой собой. — Бегаю зачем-то за тобой, пытаюсь помочь тому, кто сам себя загоняет в задницу. Это всё не для меня. Твоя жизнь не для меня, Юнги. Нара открывает двери дома, желая зайти внутрь и отрезать образ Юнги, хлопнув ею, но он хватает её за руку, дёргая на себя и прижимая тело к двери. — Тебя никто и не заставляет бегать! — выкрикнул ей Мин прямо в лицо. — Я тебя просил? Нет. Тогда нахрен ты ебёшь мне мозги?! То ты отталкиваешь меня, то сама приходишь за мной. Чего тебе надо, Ли Нара? Чего ты добиваешься? — Не знаю! — как-то уж слишком отчаянно выкрикивает Нара. — Я просто ненавижу тебя. Знаешь, что самое сложное? Это поддерживать ненависть, а я ей уже проелась полностью. Нара прикусывает нижнюю губу, прикрывает глаза и опускает голову. Ей было сложно любить Юнги, но ещё сложнее оказалось его ненавидеть. Ненависть постепенно уничтожает, скручивает тело до судорог, а плакать нельзя. Слёз нет, они остались высушенными в грязном туалете клуба. Именно там, где она опустилась от любви. И тогда что же лучше? Что меньше приносит ущерба? Память — вот, что приносит ущерб. Всё, что остаётся в нашей памяти, не стереть ластиком. Жизненная киноплёнка прокрутит фрагменты на перемотке, окуная в самые бурные пики чувств. Тогда, когда нам грустно. Тогда, когда радостно. Тогда, когда мы лишились чего-то ценного или приобрели. И тогда, когда причини боль. Жгучую, выворачивающую наизнанку. И, как назло, именно эти моменты остаются самым ярким пятном на плёнке. — Посмотри мне в глаза и ответь, за что ты меня ненавидишь? — требует Юнги, добиваясь её взгляда и, самое важное, это ответа на тот вопрос, который мучает его уже слишком давно — За что? — Нара поднимает взгляд, и ей становится тошно — перед ней снова её Юнги, трахающий тело Пак Соры, и сердце скрипит от старых ран и надрывается от нового крика. — За то, что ты Мин Юнги, ненавижу. За то, что ты появился в моей жизни, ненавижу. За то, что не отпускаешь меня, ненавижу. И за то, что уже однажды показал, каково это любить на самом деле, ненавижу. Юнги замер и забыл моргать, от этого зрачок успел охладиться. Столько слов «ненавижу» за раз — это мощно, каждый раз, как новый удар по сердцу, словно чемпион по боксу тренировался с его органом, как с грушей. Он не хочет верить в правду. Пускай она будет сладкой ложью, тогда он проглотит её с жадностью, но глаза Ли Нары пусты, и от этого мороз по коже. — Нара, — он сжимает губы, с которых срывается болезненный стон. — Пожалуйста, — он тянет к ней руку — прикоснуться и погладить кожу щеки. Нара отталкивает его ладонь и пихает его в грудь, подальше от себя. — Скажи, тебе приятно было трахать Пак Сору? А Хван Рину? Хотя бы сейчас не лги мне, — Нара с прищуром осмотрела парня. Она видит его растерянность. Но снова отвращение встаёт в горле, так, что аж тошнит. — Ты думал, я ничего не узнаю… А я помню каждый грёбанный стон Пак. Ты называешь меня двуличной, а сам трахал ту, которую я не переваривала всем нутром, называясь моим другом. И когда я думала, что, может, что-то изменилось, Хван оказалась следующей. И знаешь, что? С меня хватит. Нара открыла двери дома и хлопнула ими перед носом Юнги, проглотившим язык. А что ему ответить? Попытаться оправдаться, но ведь всё это правда. Горькая до зуда, правда. Он не хочет оправдываться и не будет отрицать. Но солжёт, если не скажет, что сожалеет. Каждый сожалеет, осознав свои ошибки, из которых строится вся жизнь. И вот теперь он опускает руки. Он сдаётся. Ты выиграла, Ли Нара. Он повержен. Его game over настал, забыв сохраниться. Зияющая пустоту в душе поглотила его целиком. Он потерян и больше не вернётся. Юнги отступает от двери, ступает на лестницу, придерживаясь за перила, ступая на заснеженную дорожку, и выходит с её территории, удерживая белый флаг в дрожащих руках. Слабак, аж самому мерзко. Может, сразу ступить в никуда? Забыть себя и постараться просто существовать, периодически мучаясь только от кошмаров? Как наивно. Повернув направо, он прищуривается. Через три дома припаркована до чёртиков знакомая машина. Юнги набирает побольше воздуха в лёгкие и идет прямо к ней, машинально сжимая кулаки. Стукнув по капоту ладонями, упирая руки в машину, Юнги дождался, когда Пак наконец выйдет из неё. — Сыщиком подрабатываешь? — цедит сквозь зубы Мин. — Нет, просто присматриваю, — спокойно отвечает Пак Чимин, складывая руки перед собой, боком облокачиваясь на свою машину. — Мило. Не за мной ли присматриваешь? — А нахер ты мне сдался? Ты сам по себе придурок. У Юнги сложилось впечатление, что друг специально насмехается. Но как же зря он это делает. Сейчас все нервы Мин Юнги навострены и, несмотря на уже избитые костяшки, вмазать, если что, другу ещё будет мощи. — Оставь её, — выдыхает густой спёртый воздух из лёгких Юнги. — Это не тебе решать. Ты ей не подходишь, Юнги. — А ты подходишь, значит? — Юнги медленно повернул голову в сторону друга. — Да. Я смогу её обеспечить тем, что ты не сможешь дать — спокойствием, — уголок губ Чимина приподнялся, и это была конечная стадия терпения. Удар по челюсти Пак пришёлся резким. Парень отшатнулся в сторону, едва не потеряв равновесия. Он приложил руку к ушибу и сплюнул кровь на тротуар, моментально окрашивая выпавший снег в алый цвет. Юнги надвигался, и Чимин только и успел поставить блок от выпада и собственным кулаком врезать под дых другу, завязывая драку. Они давно этого ждали, и момент настал, когда им обоим нужно было выпустить пар, впечатывая кулаки в тела друг друга, повалившись на тротуар и валяясь в снегу. Они сжимали зубы, когда новая боль пронзала по лицу или боку, но всё же у Юнги больше опыта, и он быстро оказался сверху Чимина, успев снова попасть ему по челюсти, а занося кулак для нового удара, прорычал: — Она моя, Пак! Усёк?! Моя! Но кулак так и остался висеть в воздухе без предназначения, когда на эти слова Чимин рассмеялся. — Ну что? Дошло, наконец, придурок? — продолжал он смеяться, а Юнги только свёл брови, опуская кулак. — Что ты городишь? Пак облизал сочившуюся кровь из разбитой губы и столкнул Юнги с себя, вынудив их обоих усесться на бетонную дорожку. — Признайся уже, ты её любишь? Юнги покосился на друга. Пак не смеялся, он говорил теперь серьёзно, вернее, вынуждал Юнги на правду, от которой ему сегодня и так тошно. Он положительно кивает, смиряясь с правдой. Пускай сегодня его всё добьёт окончательно. Терять-то нечего. Любит. Да только смысл теперь в этом. — А теперь ты должен сказать это ей, — уверил Чимин, опуская руку на плечо Мина. Юнги только хотел ответить, что смысла в этом нет и не было никогда. Чувства пусты, если их не подправлять взаимностью, а если их долбануть об обратное, так и вовсе они обречены. И теперь остаётся только… ничего. Их разговор прервал сигнал подъехавшей патрульной машины с ослепляющим синим проблесковым маячком. — Твою мать…***
Нара сидела на полу в своей комнате в кромешной тьме. Она облокотилась спиной о стену, а затылком то встречалась со стеной, то снова отстранялась и повторяла так снова и снова. Конечно, так от посторонних мыслей не избавишься, но хотя бы ненадолго отвлекаешься на лёгкий дискомфорт от встречи со стеной. Зачем девушки плачут? Разве это проявление их слабости? Нет, эта влага необходима, чтобы внутренние терзания выходили с солью, и чтобы не сойти от мира с ума. Глупо считать слёзы проявлением слабости. Наоборот, слёзы — это сила. Выплакав горечь, очищается организм от шлаков. Появляются силы. Приходят решения. А если держать всё в себе — это психологическая ловушка, токсины которой оскверняют весь организм и разрушают мозговую активность, но, в первую очередь, страдает душа от отравления. А если душа и так покалечена, у неё совершенно отсутствует иммунитет на борьбу. Ли Нара не может плакать, и она уже давно чувствует разрушение. Сил нет. Веры нет. Так, может, тогда, она уже давно погибла? Пустые вдохи-выдохи лишь призрачной оболочкой. Но призраки не чувствуют ничего. А по всему её телу разрастается боль, колкая и режущая. Почему ещё никто не создал обезболивающего от моральной боли? Она выпила бы всю упаковку и запаслась бы на годы вперёд, а потом сдохла бы от передозировки. Она так хочет не чувствовать ничего. Но мольбы не помогают. Телефон завибрировал в правом кармане джинсов. Нара медленно потянулась и достала аппарат, смотря на неизвестный номер на экране. Кто может звонить в такое время? — Слушаю, — вяло отвечает девушка. — Госпожа Ли Нара? — раздался слишком официально голос молодого мужчины, заставляя девушку мигом напрячься и выпрямить спину, нахмурив брови. — Да, это я. — Сегодня были задержаны молодые люди, которые утверждают, что только вы можете внести за них залог. Некие Пак Чимин и Мин Юнги вам знакомы? Нара чувствует, как истеричный смех сжимает горло. Она спускает смешок в кулак. Идиоты. Тупые идиоты! Она точно свихнётся с ними.