Четырнадцать дней Святого Валентина/Fourteen Days of Valentine

      Маринетт была удивлена ​​тем, что ни на столе, ни в шкафчике ничего не было, даже в волшебном месте — школьной сумке.       Это было немного разочаровывающе, и если бы она находилась в том состоянии, в котором была два дня назад, то приняла бы это как знак, что она ему надоела. Но после вчерашнего дня с обетами, честностью и искренностью она не собиралась позволять таким сомнениям беспокоить её и разрушить доверие, которое она испытывала к своему Котёнку.       Поэтому Маринетт просто ждала, ведь у неё не было никаких сомнений в том, что у Кота Нуара что-то было припрятано в рукаве.       Он всегда так делал.       И она была права. Маринетт стояла у прилавка и складывала деньги в кассу в пятницу вечером, пока её мама готовила ужин, а отец делал приготовления к завтрашнему утру. В пекарне был тот тихий час, когда покупатели, в последнюю минуту забрав разные закуски и лакомства из магазина, чтобы насладиться ими в послеобеденное время, начали возвращаться домой, и Маринетт, скучая, облокотилась о стойку, прислонившись щекой к руке.       Зазвонил колокольчик, когда дверь магазина открылась, и Маринетт спешно вскочила, пытаясь выглядеть внимательной и занятой.       — Здравствуйте! — весело произнесла она. — Чем я могу вам помочь?       Мужчина средних лет, одетый в рабочий комбинезон и выглядевший усталым, потным и желающим поскорее вернуться домой, слабо улыбнулся.       — Мадемуазель Дюпен-Чен? — спросил он.       — Это я, — кивнула Маринетт.       — У меня есть кое-что для вас, — сказал мужчина, передавая ей записку. Её имя, как всегда, было аккуратно напечатано сверху. — У вас есть кто-нибудь, кто может вам помочь? — спросил он, осторожно глядя на неё. — Это большая доставка.       «Боже мой на небесах! Что вытворил Кот Нуар на этот раз?»       — Мои родители дома, — успокоила она курьера, — они смогут мне помочь.       Мужчина вздохнул с облегчением.       — О, слава Богу, — пробормотал он сам себе, — если так, то просто подождите, мадемуазель.       Маринетт кивнула, разворачивая письмо.       «На десятый день святого Валентина, — пробормотала она про себя, — моя настоящая любовь дала мне десять рулонов ткани». Маринетт сделала паузу, обдумывая прочитанное. Десять рулонов… Настоящие рулоны ткани… Боже мой! Её глаза расширились от ужаса, когда курьер вернулся, пыхтя и пытаясь удержать в руках ослепительно красный шёлк.       — Мама! — крикнула она. — Папа, мне нужна помощь!       Потребовалось целых два часа, чтобы Маринетт и её родители переместили каждый огромный и тяжёлый рулон ткани вверх по лестнице, а затем маневрировали с каждым из них по лестнице в комнату Маринетт. В настоящее время в её комнате буквально негде было яблоку упасть, поскольку у неё теперь был красный шёлк, чёрный бархат, хлопковая ткань глубокого изумрудного цвета, небесно-голубой, три разных оттенка розового от нежно-розового до глубоко пыльного розового и белый блестящий материал, который сверкал и переливался, как волшебные крылья, тёплый, солнечный жёлтый и, наконец, простой серый цвет, который она могла бы украсить какой-то вышивкой, если бы захотела.       У неё уже чесались руки что-нибудь сделать из них.       — Уф! — Том Дюпен выдохнул, вытерев пот со лба. — Не пойми меня неправильно, милая, — сказал он между паузами, пытаясь отдышаться, — но я надеюсь, что нам не придётся проходить через это каждый день святого Валентина.       — Если он делает такие подарки на день святого Валентина, даже не будучи её парнем, — простонала Сабин со стороны шезлонга, куда она рухнула от изнеможения, — я бы не хотела видеть, что будет происходить на их годовщине.       Том жалобно простонал, в то время как Маринетт покраснела глубоким, тёмным красным цветом, который соперничал с шёлком, присланным ей Котом Нуаром.       — Мне очень жаль! — запищала Дюпен-Чен. — Я клянусь! Я не просила всего этого! Я не заставляла его!       Её родители засмеялись. Короткий, радостный, полный смеха миг, который тут же закончился, а взрослые успокоились.       — О, малышка! — пробормотал Том, захватив Маринетт в «медвежьи» объятия до хруста костей. Она обняла отца так же яростно, как впитывала его любовь и привязанность к нему. — Тебе не за что извиняться. Нас это не так уж беспокоит. На самом деле, это хорошо… знать, что есть кто-то ещё, кто ценит тебя так же, как и мы.       Маринетт что-то пробормотала от смущения, но была спасена от того, чтобы говорить всю правду, потому что её мама подошла и вклинилась в объятия. Маринетт прислонилась к рукам матери, дыша сладкими, мускусными духами, которыми её мать всегда брызгалась, и расслабилась, ощущая, как пальцы Сабин пробегают по её волосам.       К сожалению, желудок Маринетт полностью разрушил момент, издав громкий звук. К счастью, её желудок был не единственным. Все трое из семьи Дюпен-Чен застенчиво рассмеялись.       — Я должна вернуться к ужину! — закричала мадам Чен. — Он сейчас сгорит!       — Неважно, милая, — весело сказал папа, — мы можем просто заказать еду. В конце концов, сегодня пятница.       Они начали шумно переговариваться, выбирая, какую именно еду можно заказать. В конце концов, все остановились на пицце (и выбрали начинку), прежде чем папа нырнул вниз по лестнице, чтобы сделать заказ. Уже выходя из комнаты, мама неожиданно обернулась.       — Маринетт, — тихо сказала она, — я не хочу давить на тебя ничем, кроме… ну, отношения — это улица с двусторонним движением, и этот мальчик, ну, он постепенно останавливается на каждой остановке, собираясь встречаться с тобой…       — Не волнуйся, мама, — успокаивающе сказала Маринетт, — я знаю, что ничего подобного не могу сделать, — она резко указала в сторону спальни, — но я не позволю ему уйти без чего-то взамен.       — Только до тех пор, пока это настоящий подарок, — строго сказала мама, — я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной согласиться на близость с ним, чтобы отблагодарить за все эти подарки.       — Мама! — завизжала Маринетт.       — Я знаю! Я знаю! — поспешно сказала Сабин. — Он, кажется, не тот тип, но… Я твоя мать, Маринетт. Я могу волноваться и быть слишком осторожной.       — Я не собираюсь заниматься с ним сексом! — твёрдо сказала Маринетт, поскольку она была уверена, что её голова вот-вот взорвётся: она едва могла справиться с идеей поцелуя с мальчиком, не визжа в подушку от смущения (к вечному развлечению Тикки). Идея чего-то большего была слишком убийственной и смущающей! — Я просто собираюсь сделать ему что-нибудь!       — Именно это хочет услышать каждый родитель, — весело сказала мама, — но если однажды ты передумаешь, я надеюсь, ты знаешь, что можешь прийти ко мне, и мы сможем…       — Я знаю, что могу прийти к тебе! — снова завизжала девушка; её лицо пылало, но уж точно не потому, что она провела последние два часа, перетаскивая рулоны ткани на третий этаж. — Теперь ты можешь уйти, пожалуйста?!       Искрящийся смех мамы повторился в комнате, когда та спустилась по лестнице. Маринетт застонала, закрыв лицо руками.       — Почему мои родители такие смущающие? — проныла Маринетт.       — Потому что они заботятся, — мягко напомнила Тикки. — Они намеренно не стремятся унизить тебя, ты знаешь.       — Я знаю, — пробормотала Маринетт, — но это не меняет того факта, что это всё ещё невероятно неловко.       — Это потому, что ты подросток, — сказала Тикки, — вы все смущаетесь. Итак, — она пролетела по комнате, оглядев все рулоны ткани, — ты собираешься сделать Коту Нуару подарок на День Святого Валентина?       — Да, — твёрдо сказала Маринетт, — он заслуживает этого, по крайней мере.       — И что ты собираешься сделать ему?       Маринетт оказалась в тупике на мгновение. У неё не было идей. Вскоре будет слишком тепло (она надеется), чтобы носить шапки, шарфы и перчатки, поэтому вязание можно исключить. Кроме того, она хотела сделать Коту что-то более интимное и особенное. Недолго думая, она опустилась на пол и вдумчиво потрогала красный шёлк — ближайший рулон ткани.       …у неё была идея.       — Тикки, — заговорила она, — не могла бы ты передать мне мой блокнот?

***

      И опять не успел Кот Нуар приземлиться на балкон, как Маринетт внезапно напала на него. Она быстро открыла люк, пошатнулась и в спешке случайно ударила его, размахивая измерительной лентой.       — Ты не можешь войти, — вскрикнула она. — Теперь стой спокойно и вытяни руки!       — Почему я не могу войти? — Кот нахмурился. — Здесь муррьёзный холод, Принцесса.       Маринетт пробормотала себе под нос цифры и стала искать кусок бумаги и ручку, которые уже спрятала в задний карман. Нуар с интересом наблюдал, как она что-то записала, а затем внезапно переместила измерительную ленту вокруг его живота.       — Моя комната, — сказала она в конце концов надменным голосом, но её милая широкая улыбка сдала её полностью, — не презентабельна для гостей. Кто-то наполнил её всеми этими большими, громоздкими рулонами, которые буквально мешают пройти.       Она записала ещё одно число и перешла к измерению длины его тела.       — Тебе не нравится твой новый подарок? — спросил Кот печально, хотя его глаза определённо сверкали озорством. Этот материал — самый лучший, он должен был подольститься к стажёрам, отвечающим за складскую комнату (и подкупить их пиццей), чтобы они позволили ему взять эти ткани и ни слова не сказали его отцу, — и она могла сделать из этого все, что только пожелает. Ей просто не могло это не понравиться! — Мне больно! — сказал он драматично. — Я приложил столько усилий и думал, и…       — Знаешь, мне понравился подарок, — прервала парня Маринетт, явно не впечатлённая его выходками, — теперь позволь мне измерить твою руку, пожалуйста.       — Зачем? — спросил Кот Нуар, протягивая руку. — Принцесса, — радостно сказал он, — ты делаешь мне подарок на день святого Валентина?       — Не мог бы ты напрячь свой бицепс для меня? — уклонилась от ответа Маринетт.       — О, что я вижу! — протянул Кот самодовольно. — Знаешь, Принцесса, если ты хочешь потрогать меня, то можешь просто попросить. Тебе не нужно проходить через всё это притворство, я был бы очень счастлив размять мышцы ради твоего удовольствия.       Лицо Маринетт стало красным, как её супергеройский костюм.       — Заткнись! — прошипела она. — Я тебя не лапаю!       — Не могу не согласиться, — ухмыльнулся Кот, — но твои пальцы уже довольно долго задерживаются на моём бицепсе.       Кончики пальцев Маринетт выводили маленькие круги на его кожаном костюме, в то время как она держала измерительную ленту, обёрнутую вокруг его руки. Он очень сильно наслаждался ощущением и очень хотел бы, чтобы оно длилось подольше.       Его Леди принадлежала не к тому типу девушек, которые серьёзно падали в обморок и таяли от его больших сильных мышц, но это было в его фантазиях, от которых он не собирался избавляться.       Он был таким романтиком.       — Ииии! — пропищала Маринетт.       Она убрала руку и дрожащими руками записала цифры. Он надеялся, что всё то, что она делает, не окажется слишком плотным или мешковатым, потому что он так взволновал её, и она не получила правильные циф… ох. Кого он обманывает? Он очень надеялся, что Маринетт ошиблась только потому, что он её так сильно взволновал.       — Так что же это такое, Бугабу? — спросил он. — Ты делаешь мне подарок на день святого Валентина или просто трогаешь меня?       — Ну, — скромно сказала Маринетт, — тебе придётся подождать и увидеть это после, не так ли?       Он совсем немного умилился тому, что она сказала. Насколько ему нравилось злить и нервировать её, настолько же он любил, когда она с такой же дерзостью отвечала ему.       Маринетт ухмыльнулась, подойдя ближе и приподнимаясь на цыпочках. Её губы едва коснулись его щеки всего на секунду, но это была самая длинная, самая драгоценная секунда за всю его жизнь. Внутри Нуара взорвался настоящий фейерверк, его кожу покалывало, а сердце пело от восторга. Она поцеловала его! Она поцеловала его, она поцеловала его! Он мог прыгать от радости, но Маринетт уже начинала думать, что он придурок. Ему не нужно, чтобы она думала, что он действительно настоящий придурок!       — Большое спасибо, — тихо сказала она, — увидимся завтра.       И затем она исчезла, проскользнув в свою комнату через люк, который плотно захлопнулся позади неё.       Кот схватился за щёку и мечтательно вздохнул.       — Я никогда не буду мыть эту щёку! — заявил он про себя.       Хотя ему придется сделать это, но только потому, что Плагг сказал, что Натали натравит армию визажистов и стилистов на него, если он этого не сделает.