Свет проклятых звёзд

Происходящее вызывало нервный смех и ощущалось, будто в тумане. Как это символично в Хитлуме! Нолдо покачал головой: вот он — нелепый финал нелепой жизни, в которой шло наперекосяк абсолютно всё. Было страшно и до безумия весело одновременно, Карнифинвэ не представлял для себя спасения в сложившейся ситуации, но обстоятельства сложились настолько абсурдно, что становилось только веселее. Выйдя в сопровождении стражи из тюрьмы и отправившись в сторону площади, сын нолдорана Питьяфинвэ очень ярко представлял, как произносит речь, которую от него ждут втородомовцы. Те самые, сейчас полные мрачной решимости, сами не до конца уверенные в правильности выбора. Те, что косятся на пленника, пытаясь понять, окончательно он сошёл с ума, или ещё есть надежда на его способность связно выражаться. — Так что же всё-таки случилось с верховным Нолофинвэ? — спросил сквозь смех Карнифинвэ, и Нолдор в синем переглянулись с ещё большим подозрением. — Я что, не имею права знать? — Он мёртв, а большего тебе не нужно слышать, — отозвался один из стражей. Почему-то от его голоса стало особенно холодно. Карнифинвэ будто только сейчас заметил снег и промозглый влажный хитлумский мороз, понял, что одет не совсем по погоде, и даже самые тёплые воспоминания уже не греют. «Корона верховного нолдорана должна венчать голову достойного преемника Нолофинвэ Финвиона, коим его старший сын Финдекано Нолофинвион не является», — представил, как произносит такое сын Питьяфинвэ, прикинул, до какого момента успеет договорить, прежде, чем Астальдо его пристрелит за предательство, и расхохотался. «Корона верховного нолдорана должна венчать голову достойного преемника Нолофинвэ Финвиона, а не случайного эльфа, по прихоти Рока родившегося в семье Истинного Короля. Не иначе, происки Моргота!» Кто-то попытался приказать молчать, но это было бесполезно. «Вы что, не согласны, что единственный достойный верховный нолдоран — это Варнондо из дома никакого, никому не известного? — мысль полетела дальше. — Кто тут самый достойный? Конечно, я! Лорд Маэдрос ни в коем случае не заслужил быть верховным нолдораном! Кто угодно, только не он! Вон, видите того младенца на руках матери? Он и будет править! Почему вы не согласны? Он ведь ещё не успел опозориться на весь Аман и Белерианд!» Осознание, что терять нечего, окрыляло. На площади суетился народ, однако это были не зеваки — те немногие пришедшие сюда напоминали скорее разведчиков обеих сторон, нежели обычных жителей столицы. На возвышение уже поднялись личные стражи Нолофинвэ, воины из верных Варнондо и он сам, Аралкарион с соратниками, Ранион… Вперёд вышел Аклариквет. Даже издали было заметно, насколько он в ужасе от происходящего, хотя певец старался не показывать своего состояния. — Не вешать нос, Не хмурить лица! — запел он, подыгрывая себе на серебряной лире замерзающими руками. — Дурна ли жизнь иль хороша! Жива в нас искра мятежа! Жива в нас искра мятежа — Из искры пламя возгорится! «Из искры пламя возгорится…» — въелась в разум последняя строка, мелодия тронула что-то в глубине сердца, и Карнифинвэ ощутил давно забытый прилив сил. Это была магия музыки, не иначе, но, похоже, тема прозвучала в унисон с замученной в плену мелодией, всегда игравшей для Карнифинвэ главную партию. Аклариквет — купленный менестрель более не правящего короля добивался точно не этого. *** Гонец быстро вернулся, начал коротко пересказывать увиденное в столице, обмолвился про лидеров мятежа — Варнондо, Раниона и Аралкариона, и Финдекано, не спешиваясь, замер, словно посмертное изваяние самого себя. — Чудовищный сон! Морок морготов! — вздохнул рядом соратник, и старший сын Нолофинвэ по-новому осознал ещё одну важнейшую для себя вещь: живя с Линдиэль, он не видел привычных кошмаров про отрубленную руку умирающего Нельо, гибнущих во льдах товарищей, про победу врага. Этого ничего не было! Только желание быть вместе с любимой… Страх только один — обидеть её. Потерять. Прогнав мешающие жить воспоминания и болезненные желания, Финдекано кивнул верным, мол, вперёд. — Три мудреца в одном тазу Пустились по морю в грозу, — вдруг заговорил нараспев гонец. — Будь попрочнее старый таз, Длиннее был бы мой рассказ. Старший сын Нолофинвэ медленно перевёл на него полный холодной ненависти взгляд. — Я посмеюсь над этим, — сказал он, и в голосе прозвучал давно забытый Вздыбленный Лёд, — когда всех зачинщиков смуты сожрут черви. Поверь, смешно будет только мне. Порыв влажного ветра ударил в лица, полетел мелкий колючий снег, а впереди медленно, словно театральный занавес, расступался в обе стороны от дороги чёрно-белый, пропахший смрадным дымом северного пожара хитлумский лес.