Свет проклятых звёзд

Она тонкая, словно стебелёк, едва пробившийся сквозь лёд и камень, но её поступь рушит стены. Она, кружась, приближается — некрасивая, но прекрасная, с ней не сравнится ни одна эльфийская королева. Она выгибает спину, и от чарующего зрелища перехватывает дыхание. Она всё ближе. И с нею — тьма. А вокруг снег смешался с пеплом, таким же ледяным и хрупким, как белые хлопья, как призрачная фигура. Таким же безжизненным. Силуэт далеко. А здесь, близко, в руках… Сталь и золото. Много ли невидимой глазу грязи налипло на них? Почему союз двух металлов стал именно этой вещью? Тьма и холод наступали, несмотря на полдень и тепло походной печи. Зима медленно — одну за одной — рушила преграды на пути к беззащитной перед её мощью плоти, гасила блёклый солнечный свет, заполняла чернотой глаза и мысли. Всё бесполезно. И всегда было так. Только сейчас это особенно ясно ощущается. Вот он — конец. Вот они: чернота и убийственный мороз. Зима, после которой никогда не будет весны. Сталь и золото — свои, но чужие. Головокружительный танец. Снег. И пепел. И чернота. *** — Мир волшебный налился тьмой, Раскрываясь цветком пустым, Раньше полон он был тобой, А теперь навсегда остыл. Все взгляды на короткий миг обратились к тихо напевавшей что-то унылое Гильдис, но тут же снова направились на стол или в окна. Взрослые понимали, а детям просто внушили: старая женщина потеряла мужа, а потом и сына, она обезумела от горя. Хурин, сидевший теперь во главе стола вместе с юной супругой, которая усердно изображала взрослую, взял в руки Драконий Шлем. Хуор, находившийся рядом и тоже с женой, косился на старших исподлобья, дул губы, сопел, но не плакал. Воин из соратников отца сообщил трагическую весть сразу, как доехал, поэтому большинство уже успело смириться. «Вы должны знать правду, — сказал адан сыновьям умершего вождя, — имеете право. Но остальные — нет. Галдора убил мороз, тяготы похода, горе утраты. Он умер в своём шатре, обнимая реликвию и что-то шепча. Мы пытались помочь, но не смогли. Для всех же остальных вождя Галдора убили орки». Хурин знал донесения разведки, что морготовы рабы попрятались от холода в захваченные селения, что с началом морозов перестали нападать, поскольку не захотели продираться сквозь опасные леса, незнакомые да и непривычные для жителей Дор-Даэдэлот, но ведь не всем это известно, значит, ложь покажется большинству истиной. И хорошо. — После того, как орки были перебиты, — юный наследник дор-ломинского трона посмотрел на присутствующих поверх дракона на шлеме, — отец умер от ран в кругу верных воинов, увенчанный славой и почестями. Эмельдир в первый момент с удивлением посмотрела на Хурина, но потом понимающе кивнула. Прозвучали скорбные почитания, а Гильдис снова запела: — Мир волшебный налился тьмой, Солнца лик позабыл совсем. Раньше полон он был тобой, А теперь ненавистен всем… Гости подняли кубки. Вино было у взрослых, детям налили отвара из ягод. Глорэдэль, постаревшая и мрачная, укутанная в тёмную шаль, вдруг встала и, извиняясь, поспешила прочь. — Зайду поговорю с Гундором, — сдавленно произнесла она, исчезая во мраке коридора. Свечи на столе и в подсвечниках по углам задрожали, повеяло холодом. — Раньше звоном влекли ручьи, И хрустальной была вода, А теперь тьма течёт в ночи, Меркнут звёзды из серебра, — прохрипела Гильдис, покачиваясь. — Нам нужно решать, что делать дальше, — Хурин произнёс слова твёрдо, вышло грубее, чем хотелось. — Если вести правдивы, ни одного рубежа на севере наши армии не удержали. Ладрос тоже пал. Эмельдир сдержанно кивнула, Морвен округлила глаза, попыталась остаться красивой, но губы предательски задрожали. — О смерти наших близких вестей не было, — супруга Барахира посмотрела на маленьких сродниц, и в этот момент, впервые с самого замужества Риан оживилась. Она подняла голову, уставилась на кузину. Девочки были похожи и очень разные одновременно: Морвен уже сейчас казалась красавицей, отстранённой и холодной, гордой и сильной; Риан же на первый взгляд могла показаться неуклюжей чудаковатой дурнушкой, но стоило посмотреть в её глаза… — Я думаю, — неожиданно для всех стала прежней Гильдис, отсутствующий взгляд изменился на привычно тяжёлый и пронзительный, лишь рот странно скривился, — нужно ехать на совет в Барад Эйтель и вернуть Драконий Шлем законному владельцу. Хурин в первый момент удивился, а потом согласно кивнул. Он хотел что-то сказать, но тут в коридоре послышались быстрые шаги и встревоженный голос тётки. *** Постучав в дверь лишь для вида, Глорэдэль зашла к брату и негромко поздоровалась. Гундор не отреагировал — он лежал в постели с закрытыми глазами, укутанный множеством одеял и шкур. Аданет знала — он мог спать беспробудно, напившись снадобий от боли, поэтому тихо прошла мимо, села за стол и решила подождать. «Мы — последний свет в Арде», — красовалась надпись на обрывке кожи. Дальше от края лежали свитки, покрывшиеся пылью. Давно же их не трогали! Под стаканом с остатками мутной жидкости лежал смятый лист, на котором ещё можно было прочитать строки: «В окне зимы костёр так светел, Что сквозь него мерцают сны. А снег — всего лишь белый пепел, Не долетевший до весны. И эта огненная вьюга — Всего лишь старая игра. Мы в наших снах сожгли друг друга, Чтоб греться светом от костра. Белый пепел кружит над землёй, Белый пепел сгорит на глазах. Мы зажгли эти сны в небесах, Чтоб вернуться на землю с тобой». Глорэдэль улыбнулась стихам, но вдруг снова посмотрела на недопитый стакан. Взгляд знахарки обратился к осадку на дне, разводам на стенках. Аданет обернулась на всё так же лежавшего в постели брата и всё поняла. *** Гильдис резко встала, схватилась за столшницу, неуклюже села обратно. — Гундора похоронить, — начала она приказывать срывающимся голосом, — его комнату сделать гостевой, чтобы раненых размещать. Записи — в библиотеку. Лекарства — на фронт. Всё пригодное из вещей тоже. Я сказала! Вдове Хадора Златовласого показалось, будто её не слушают, поэтому она начала снова повторять приказы. Голова закружилась сначала почти незаметно, но потом сильнее, в глазах потемнело. — А шлем эт-то-от п-роклятый, — выдавила Гильдис, чувствуя, что язык перестаёт слушаться, — верни законному ва-адельцу. Э-это пи-иказ. Аданет хотела повторить всё снова, но из-под ног вдруг ушла земля, темнота сменилась ярким светом, а где-то очень далеко прозвучал угасающий голос дочери: — Мама! «Я пройду по тропе к ручью, Где когда-то звучала песнь. Мир волшебный уже не спасти, Значит, в землю врасту я здесь».