Свет проклятых звёзд

Влюблённое сердце ощутило её появление задолго до волнительного мгновения, когда сияющий чёрно-синий силуэт возник у входа в зал. Песня о лебедином озере продолжала звучать, но теперь исполнялась одними только пальцами, без участия души и разума. Диэрон с трудом вздохнул, словно грудь сдавило чем-то очень сильным, как сама твердь стен Тысячи Пещер. «Идём», — позвала принцесса даже не вслух, но менестрель сразу же послушался и, всё бросив, устремился в длинный коридор, освещённый множеством ламп в виде грибов, цветов, птиц, бабочек и капель росы. Лутиэн посмотрела в глаза влюблённого эльфа очень внимательно, и её прекрасное лицо вновь стало выражать снисходительное разочарование. — Прости, если виноват! — мысленно устремившись к целебному источнику, Даэрон собрался пасть на колени, но принцесса не позволила. — Вести долетают, но у нас всё неизменно, так? — её вопрос заставил устыдиться непонятно чего. — Мы под защитой королевы, — попытался он улыбнуться. В безразличной тишине коридор сменился другим залом, где разместились недавно прибывшие Кхазад. С ними в основном беседовали соратники и сыновья Маблунга, но Нимродель и Митреллас тоже находились рядом. К счастью, без Саэроса, занятого общением только с ближайшими подданными своего короля. Почтительно, однако, спешно поздоровавшись с Лутиэн и её слугой, обвешанный с ног до головы сверкающими украшениями гном продолжил рассказ: — Гвалин погряз в судебных делах, и это его спасло, похоже. Мы потеряли два обоза! Не, я не говорю, что все мертвы, но связи с ним нет. А, учитывая, что та дорога под землю ушла, по которой они обычно ездили, я думаю, не ждать нам добрых вестей. Повезло Гвалину! Спасла его мерзкая жадная тётка! А ведь уморить хотела, зуб даю! Нимродель молча кивала. — И никто ничего не знает, потому что везде дым, огонь, лава эта проклятая! Гном, потерявшийся в куче собственных украшений, вдруг осёкся, ненадолго повисла тишина, которую нарушил его пьяный товарищ, одетый гораздо скромнее. — Я из Фиримара уезжал, глянул — заперта моя дверка, — заговорил он о чём-то своём. — Девочка там жила. Дом вроде богатый, но какой-то… Как брошенный. Вроде и семья у неё была, родители там, бабки-дедки, а девочка эта всегда была одна. Болела часто. Ещё ходила немного косолапо, но глазки! Как у эльфийки древней! Красивые и мудрые! Нимродель и Митреллас переглянулись, улыбнувшись. — И девчушка эта свою дверку всегда украшала. То венок повесит, то поделку. И всегда мне как предсказание, как напутствие! Помню, иду как-то на встречу одну, с нехорошим человеком, вот не хочу идти, а надо. Прохожу тот домик, а на двери — цветы в узел завязаны, а под ними — рожа. Ну, вы поймите, это ребёнок из глины сделал, там кто-то улыбающийся должен быть, но выглядит, как будто его тошнит. Глаза выпучены, рот набок! Жуть! И что вы думаете? Прихожу, а этот гад мне конверт суёт. Мол, долг раз не отдаёшь, прочитай, чем помочь сможешь. И тут я те цветы узлом почему-то вспомнил, да подумал, мол, не будет никто о нехороших делах письма писать. Выкинул этот конверт, а потом узнал — одному моему знакомому такой же дали, так отравили! И как раз яд такой из смеси пыльцы делают. В другой раз иду мимо дома, а девочка как раз вышла и убрала что-то засохшее, а на его место повесила два сцепленных браслета, и цветы на них белые. Так я через день с женой познакомился! — Чьей? — совершенно серьёзно поинтересовалась мрачная пьяная гномиха. — Своей, конечно! — возмутился рассказчик. — Будущей! Третьей! А потом, еду я по Фиримару и думаю: дай, загляну к девочке! Смотрю: на двери пёсья башка. Страшная, ой-ёй! И точно! Псина на меня бросилась! Но я подготовился! Палку под сиденье телеги спрятал. А псина бешеная была! Укусила бы — и всё. Потом ещё мешочек украшенный на её дверке был. И мне прибыль пришла. Я как бывал в окрестностях, всегда заглядывал! Переживать начинал, если долго поделка не менялась. Вдруг случилось что? А спросить неловко как-то. А потом, — гном вздохнул, всхлипнул, — закрылась та дверка навсегда, видимо. Уехали они, когда полыхнуло. Вроде в Хитлум. А на дверке осталась табличка глиняная, дворец там нарисован, словно его горами прижало с двух сторон. Но я там видел не дворец — вот же слепой дурак! — а лодку со звездой. Как обычно наших светочей рисуют, только ни на луну, ни на солнце не похоже — это точно не цветок, а звезда с восемь и восемь лучами, крест-накрест. Я потом опять глянул, но так и висит. Эх… — Мы верим в лучшее, — сказала Нимродель и подняла бокал. Лутиэн поманила Даэрона прочь, вывела к подземному озеру, от которого по всему Менегроту шли каналы. Здесь тоже сияло множество рукотворных огней, и принцесса видела скрытое от глаз подданных матери эхо катастрофы: свет дрожал, некоторые лампы то и дело качались, по сводам сыпалось каменное крошево, по воде бежала тревожная рябь. — Почему озеро лебедей, Даэрон? — снова спросила дочь дориатских правителей. — У нас ведь таких нет. И не будет. Лебеди не живут под землёй. Почему мы любим прошлое, а не то, что имеем? Последняя фраза отозвалась в сердце менестреля режущей болью, захотелось задать такой же вопрос Лутиэн, но она вдруг очень нежно коснулась губами его щеки, взяла прядь волос, ласково переплела со своей. Чёрное и белое. Два цвета постепенно потеряли изначальное очертание, превратились во тьму и туман, ночной небесный купол и звёзды, полосатые стволы берёз, лёд на погружённый во мрак реке, пепел белый, пепел чёрный… Ловкие пальцы расплели две пряди, разрушили морок. — Почему мы не счастливы? — вопрос прозвучал так, словно Лутиэн не ждала ответа, а знала его, поэтому лишь хотела заставить менестреля думать так же, как сама, привлекала внимание. Дорога между каналами пошла на подъём, вывела в иллюзорный лес. — Скажи, Даэрон, — принцесса вдруг встала перед влюблённым эльфом, прямо смотря в глаза, — ты любишь мир, в котором живёшь? «Я люблю тебя, — мысленно ответил менестрель, запутавшись в нитях чар, которые стали образами звёзд, лебедей, тумана и снега. — И буду любить всё, связанное с тобой». — Да, это мой дом, — выдохнул Даэрон. — А не должен, — жёстко произнесла Лутиэн. — В этом секрет. Я раскрыла его, но не могу принять сердцем. Ты должен мне помочь. — Я? — Это приказ. Снова устремившись всеми мыслями к целебному источнику, из которого, похоже, лучше вообще не выходить, менестрель поклонился, начал озираться, ища глазами любую подсказку, что угодно, способное навести на нужные умозаключения. — Я всё поняла, и теперь мне больно, — принцесса вскинула голову протянула руки к низким ветвям. — Мне хочется всё изменить, но я понимаю — это не в моих силах. Я хочу бороться отчаяннее, чем прежде, но осознаю — бесполезно. Мне нужно это принять. Помоги мне. Помоги не хотеть найти и забрать в безопасный Дориат ту девочку с поделками, помоги перестать думать, как остановить пламя на севере. Объясни мне, слуга, что всё это бессмысленно. Скажи, что нужно просто жить и радоваться. Расскажи, как ты справляешься с горечью, когда осознаёшь свою бесполезность? — Я… — Даэрон сел на траву, с трудом проглотил вроде бы привычную обиду. — Я стараюсь погрузиться в это чувство, чтобы оно мне наскучило. Я… — Спасибо. Лутиэн посмотрела куда-то сквозь древние деревья, которых здесь, скорее всего, не было, глаза-бездны заблестели слезами. — Расскажите, птицы, что вас манит ввысь? — запела она тихо, но менестрелю показалось, будто его оглушило. — Надо мною вы так дерзко вознеслись! Может, потому вам так легко лететь, Что к успеху не стремитесь вы успеть? Что не мучат вас обиды прошедших лет — Крылатых лет, Прекрасных лет? Расскажите, птицы: времечко пришло, То, что Арда наша — хрупкое стекло. Чистые берёзы, реки и поля, Сверху всё это нежнее хрусталя. Неужели мы услышим со всех сторон Хрустальный звон? Прощальный звон?! Лутиэн вытерла слёзы, тяжело вздохнула: — Полно… Летите, летите Через полночь и солнце в зените. По куплету всему свету Вы раздайте песню эту И дождей грибных серебряные нити. — И дождей грибных серебряные нити… — прошептал Даэрон, испугавшись внезапной тишины. Окружающие древность и юность леса благоухали вечным летом, птицы и зверьки суетились, занятые обычными делами, но менестрель чувствовал настроение любимой и боялся всё сильнее. Лутиэн вдруг повалила эльфа на траву, села сверху и придавила его плечи руками к земле. — Арда — карта для игры в жизнь, — жутким голосом произнесла принцесса. — И Айнур её придумали для себя. Не для тебя, Дитя Эру. Они всесильны здесь, они делают, что хотят, и не любят эту карту, а просто играют. Это ведь весело. Чтобы быть счастливыми, мы должны присоединиться к игре. Мы не хранители и не творцы, Даэрон. Мы здесь, чтобы поиграть, чтобы было не скучно. Поиграем? Ты и я. Давай учиться быть счастливыми. — Тогда… — менетрель всерьёз испугался оказаться застигнутым врасплох в самый неподходящий момент, поэтому попробовал освободиться из-под принцессы. — Может… Вернёмся и напьёмся? — Да! — расхохоталась дочь Тингола и Мелиан. — И будем петь про лебединое дивное озеро! Давным-давно ведь было так хорошо… Играть!