Свет проклятых звёзд

Слова прозвучали, но объяснений не последовало. Алмарил, понимая, что в бой его пока не отправят, а, точнее, не выпустят из крепости, пока не решат, на каком направлении пригодится его отряд, пил несколько дней подряд, боясь протрезветь и столкнуться с новыми злыми вестями на ясную голову. Вино исправно затуманивало разум, поэтому сын таргелионского нолдорана не сразу понял, что его собираются куда-то везти. Ехать? В столицу? Верховный нолдоран… Что?! Алмарил не сказал бы это мгновенным отрезвлением, однако голова начала работать совсем в ином направлении. Варнондо собрал практически войско, чтобы отправиться в тыл. Да, он говорит, это поездка в столицу ради встречи с принцем Финдекано, однако на самом деле такой манёвр может быть и отступлением. Вот-вот сдадут ещё один рубеж? В сердце закралось опасение оказаться запертым где-нибудь, как и Карнифинвэ, однако сын Морифинвэ Карнистира твёрдо решил: он не позволит взять себя в заложники. Возможно, на трезвую голову Алмарил сделал бы иные выводы и хотя бы попытался поговорить с командиром крепости, выяснить подробности происходящего, но хмельной разум не успевал что-либо советовать, зато чутьё буквально орало: «Беги!» И Нолдо, взяв лишь самое необходимое, исчез из крепости незадолго до рассвета, пропитанного запахом дыма и искажённого огня. *** Ощущение времени в подземелье сбилось сразу же. Карнифинвэ вспомнил рассказы отца про попытки Феанаро считать часы и дни с помощью самых разных приспособлений, когда в Валиноре погасли Древа Валар, и впервые за всё хитлумское заточение ощутил настоящий стыд за бездействие. Да, ситуация получилась сложная, Карнифинвэ сам испортил всё, что мог, и боялся сделать ещё хуже, но был ли смысл надеяться на шанс исправить свои промахи? Неужели он столько лет прождал непонятно чего, чтобы теперь оказаться в холодном тёмном подземелье?! Похоже, осторожность была ошибкой едва ли не большей, чем необдуманные поступки. Сын нолдорана Питьяфинвэ не сомневался: нынешняя тюрьма — лишь промежуточный пункт между жизнью и… Ещё одной тюрьмой. И теперь имеют место лишь два вопроса: «Когда?» и «Как?». Только если их задавать в пустоту, лучше точно не станет никому. — Я обещал так много… — вслух выдохнул Карнифинвэ и начал ходить туда-сюда по практически лишённой света камере, разминая руки и спину. Здесь негде было удобно лечь, еду приносили очень редко, и есть её получалось с трудом, несмотря на голод. Каков контраст с заботой верховного узурпатора! Конечно, он ведь договаривался с лордом Маэдросом обо всём, связанном с особо важными гостями, а вот эти военачальники, теперь получившие власть, не договаривались с Химрингом ровным счётом ни о чём. Теперь, когда втородомовский король пропал… А ведь… действительно ли верховный узурпатор исчез по собственной воле? Или кто-то помог ему в этом, чтобы теперь делать в Хитлуме что захочется? «Если подумать, много кто может однажды отправить Нолофиньо в Чертоги Намо на перевоспитание», — прозвучали в памяти слова дяди-менестреля. Конечно, кто угодно! Карнифинвэ и сам был бы рад нанести последний удар в грудь этого ненавистного Нолдо и даже почти верил, что рука бы не дрогнула, только кто-то, похоже, его опередил. Либо верховный узурпатор позорно сбежал, понимая — Моргот победил. Такая мысль была в общем-то не новой но вдруг совершенно иначе воспринялась: если враг одержал верх над армией Белерианда, значит, рано или поздно в Хитлум придут орки. Карнифинвэ содрогнулся, представив, как к нему в камеру вваливаются морготовы рабы, а у него нет даже оружия, чтобы убить себя, не дожидаясь смерти в плену жестоких чудовищ. Мысль полетела дальше, и Нолдо слишком ярко предстпаил, что может случиться с Вирессэ. От ужаса закружилась голова, эльф прислонился к холодной стене. Нет, такого никогда не будет! Никогда! Осознание собственного бессилия убивало. Карнифинвэ готов был завыть от невозможности защитить любимую супругу и себя. — Лучше не думать о плохом, — сказал он, отмахиваясь от накатывающей паники. — Вирессэ — ты моё спасение сейчас и всегда. Сладко думать в ноябре о своём апреле… Вспомнилось обещание не повторять ничьих песен, а петь свои, возродились перед внутренним взором лица публики, когда на сцене ставили суд над пеплом. Карнифинвэ тогда играл роль лорда Маэдроса, которому завязали рот и требовали отвечать за то, чего не совершал его отец. Реакция гномов тогда была особенно забавной. — Я предпочёл всем песням одну, — улыбнулся Питьяфинвион. — О любви. Представив супругу как можно красочнее, Карнифинвэ отвлёкся от холода и голода, попытался сделать из разрозненных воспоминаний песню, только выходило чересчур тоскливо: «Вот и отскрипели ветви древней ели. Годы иль недели прожил я без цели. Я лежал в постели, словно в колыбели, Руки охладели, мысли поредели. За окном шумели бури и метели, Лунный свет сквозь щели брезжил еле-еле. Наяву, во сне ли думал: «Неужели Не дождусь капели в солнечном апреле?» Пели менестрели, их звенели трели, Но меня не грела ложь тех менестрелей. В окна мне стучались грозы и метели. Сладко думать в ноябре о своём апреле». Каждая строчка давалась с трудом, между первой и последней, казалось, прошла вечность, и в какой-то момент от голода перестали помогать даже самые приятные воспоминания. — Орки тоже, наверное, пытают пленных отсутствием еды и воды, — вздохнул Карнифинвэ, устало оседая на пол. — И холодом. Воображение снова разыгралось, Нолдо очень чётко представил, как в его тюрьму врывается вражеская армия, как его швыряют на камни, сковывают тяжеленными цепями, начинают избивать… Внезапно открывшаяся дверь заставила в ужасе подпрыгнуть, сердце дико заколотилось. В свете факелов показались силуэты, чересчур высокие для орков, но Карнифинвэ всё равно успел подумать слишком многое. Однако, на то, что произошло в следующий миг, его воображения не хватило. *** — Тебе послание, принц Финдекано! — на подъезде к хитлумской столице навстречу Астальдо и его верным подскакал запыхавшийся гонец. Нолдо был, как и положено королевской свите, в синем со звёздами, в руках держал довольно внушительный мешок. — Это не может быть голова моего отца, — без тени шутки указал на ношу гонца Финдекано. Глаза посланника округлились, он с ужасом развязал мешок, показал содержимое. Принц молча кивнул, взял письмо. — Я не знал, сколько придётся ехать навстречу тебе, — начал оправдываться гонец, — поэтому взял согревающее. Однако никто его уже не слушал. Пробежавшись глазами по письму и показав его соратникам, принц Финдекано выпрямился в седле и с совершенно непроницаемым лицом произнёс: — На площадь, так на площадь. *** — Ты — голос тех, кто тебя сюда послал. Тех, что сейчас не могут говорить за себя сами. Ты скажешь от их имени, что власть должна передаваться не от отца к сыну, а он короля к преемнику. Сейчас не время менять путь королевства, поэтому править должен тот, кто всегда был преемником, наместником, самым главным приближённым верховного нолдорана. И к принцу Финдекано ничего из перечисленного не относится. Ты скажешь это от имени лорда Маэдроса, Химринга, Поющей Долины, Химлада, Таргелиона и Эстолада. Ты — тот, кому дали такое право. Ты не можешь сказать «Нет». «Ты сознался в делах, за кои вам век прощенье молить…» Нет!.. — Да.