Свет проклятых звёзд

— Ты умеешь мечтать, Андрет? — спросил король Инголдо. Аданет вдруг посмотрела на собеседника с неподдельным ужасом, смутилась и, похоже, тоже захотела провалиться в погреб. «О чём, интересно, она мечтает, что ей настолько стыдно в этом признаться?! — Финдарато испугался и заинтересовался одновременно. — Занять место Моргота и править запуганными рабами? Всеми Эльдар? Или достаточно одного?» Решив не пытаться достигнуть дна человеческого воображения, эльфийский владыка заговорил: — Понимаю, всегда делать одно и то же сложно и скучно. От пения можно устать быстрее, чем от бесед, так? — А о чём бы вы говорили с нами? — вроде бы без вызова спросила аданет. — О! — рассмеялся Инголдо. — Здесь я могу лишь гадать! Знаете, мудрая госпожа, я думаю, мы рассказывали бы вам истории о прошлом, о той Арде, что была прежде, и об опасностях, и о великих деяниях, и о сотворении Сильмарилей! О тех временах, когда мы были владыками! Но тогда — тогда уже вы чувствовали бы себя дома и считали всё вокруг своим. «У эльфов такой взгляд, словно они всё время что-то вспоминают», — говорили бы вы о нас. Но вы знали бы, о чём мы вспоминаем — о тех днях, когда мы впервые узнали друг друга, и наши руки встретились во тьме. После Конца Мира мы больше не изменимся, ибо мы ничего не забываем: с каждым веком это всё заметнее. Боюсь, тяжелая это будет ноша, но во дни, о которых мы говорим, она станет великим богатством. Вдруг Финдарато заметил, что Андрет беззвучно плачет, и замолчал. Вопрос о причине повис в воздухе, задрожал звенящей тишиной, напряжённой, словно перед близкой грозой. — Ах, государь мой! — проговорила аданет. — Что же делать теперь? Ведь мы рассуждаем, словно всё так и есть, или непременно будет. Но ведь люди пали и утратили свою мощь! Не дождаться нам Арды Возрождённой: перед нами — тьма, и мы тщетно вглядываемся в неё. Если мы должны были помочь возвести для вас вечные чертоги, значит, не бывать этому. Финдарато стало стыдно. — И надежды у вас нет? — осторожно спросил он. — Что такое надежда? — аданет пыталась успокоиться, снова выглядеть язвительно-гордой, только ничего не выходило. — Когда ждёшь чего-то хорошего, и знаешь, что оно может не сбыться, но может и сбыться, ибо есть основания тому? Нет у нас такой надежды. — Есть две надежды, — осторожно произнёс Инголдо. — Всегда. То, что зовут надеждой люди, мы называем «амдир» — «взгляд вверх», то есть, на гору знаний и опыта поколений. Но есть ещё другая надежда, чьи основания глубже. «Эстэль» — вера, зовём мы её. Никакие события в Арде не могут поколебать её, ибо она зиждется не на опыте, но на нашем естестве и изначальном бытии. Ибо если мы воистину Эрухини — Дети Единого, значит, Эру Илуватар не позволит лишить Себя Своего достояния — не позволит ни врагу, ни даже нам самим. Вот первооснова эстэль, и мы не теряем её даже в предвидении конца. Мы верим, что все Его замыслы неизменно ведут к радости Его детей. Сейчас прозвучало, будто того, что зовется «Амдир», у вас нет, и я это могу понять, ведь речь о будущем, которого ещё никогда не случалось, а, если и случалось, то ни нам, ни вам об этом не известно. Но неужели и того, что зовется «Эстэль», не осталось? — Может, и осталось, — сестра Брегора ответила не сразу, вытирая слёзы и пытаясь перестать хлюпать носом. — Но как же вы, эльфы, не понимаете? Ведь наша эстэль колеблется, и основания её потрясены — это часть нашего недуга! — У эстэль нет оснований, Андрет, — Инголдо почувствовал себя городским сумасшедшим, доказывающим прохожим, что солнце завтра не взойдёт. — Нельзя поколебать то, чего нет. Эстэль — это дар. Просто так, без обязательств и причин. Мы принимаем его или нет, и это лишь выбор, понимаешь? Старая женщина замотала головой, поджала губы, выдохнула: — А правда ли, что мы — Дети Единого? Быть может, Он совсем отрёкся от нас? А может, мы и не Его дети? Не Моргот ли Владыка Арды и всего мира? — Об этом даже спрашивать нельзя! — воскликнул громче, чем хотел, король. — Но и молчать нельзя тоже, — возразила Андрет, справившись с эмоциями, — иначе не понять вам всей глубины нашего отчаяния. По крайней мере, большинства людей. А что до атани, как зовёте нас вы, Ищущих, как зовём мы себя сами, до тех, кто оставил земли отчаяния и людей тьмы, и в тщетной надежде отправился на запад… Мы-то верим, что исцеление ещё возможно, есть какой-то выход. Но эстэль ли это? Это, скорее, амдир — но необоснованный: просто бегство во сне, а пробуждение известно — не избежать нам тьмы и смерти. Финдарато снова хотел начать с жаром возражать и доказывать, но одёрнул себя, вспомнив, с кем говорит. Что он пытается объяснить человеческой старухе, которая уже, скорее всего, давно заказала гроб? — «Просто бегство во тьме», говорите вы… — промолвил эльфийский король, решив говорить хотя бы что-нибудь. — Во сне открываются многие желания, а желание может быть последним проблеском эстэль. Но, Андрет, сейчас речь не о сне. Вы путаете «сон и пробуждение» с «надеждой и верой». Первое сомнительно, второе вернее. Неужели люди лишь во сне говорят о выходе и исцелении? — Во сне ли, наяву ли, ничего определенного даже мудрецы не говорят, — ответила Андрет. — Когда придёт исцеление? Как это произойдёт? Какими станут те, кто исцелится? Что будет с нами, с теми, кто уйдет во тьму, не успев получить исцеления? На эти вопросы могли бы попытаться ответить лишь люди «Древней Надежды», как они себя называют. «Это ещё кто?!» — ужаснулся король, представив, как эти умники исковеркали историю Средиземья или даже всей Арды в своих «древних» записях. — Люди «Древней Надежды»? — переспросил эльфийский владыка. — Кто это? Некое братство мудрых? —Их немного, — ответила сестра Брегора, и по глазам аданет стало видно: стоит ждать сказочных сюжетов, сочиняемых на ходу. — Но с тех пор, как мы пришли сюда, их стало больше — они увидели, или им так кажется, что Морготу можно противостоять. Но это ещё не причина! Противостоять-то ему можно, но его былых злодеяний этим не исправишь. Тем глубже будет их отчаяние, если доблесть Эльдар не устоит. Ибо древняя надежда основана не на мощи людей или других народов Арды. — А на чём? — попытался разобраться в сбивчивой речи Финдарато. — Что это за надежда, вы не знаете? — Говорят… — начала отвечать Андрет. — Кто? Кто говорит? — Инголдо не знал, зачем спрашивает, прекрасно всё понимая. — Говорят, — сестра Брегора многозначительно подняла седые брови, слегка подведённые угольком, — говорят, будто Единый сам вступит в Арду и исцелит людей и всё Искажение, с начала до конца. Говорят ещё, а, может, выдумывают, что эти слухи ведут начало с незапамятных времен, со дней нашего падения, и дошли до нас через бессчётные годы. «Как она быстро придумала целую легенду! — невольно восхитился король. — Надеюсь, Андрет не станет никого объединять в общину, которую только что создали в воображении!» — Говорят? — улыбнулся Финдарато, сам не зная, зачем решив поддержать игру. Видимо, азарта добавила выигрышная позиция. — Выдумывают? То есть, люди амдир не верят людям «Древней Надежды»? Инголдо чувствовал: если сейчас засмеётся, то, вероятно, Андрет всё поймёт и повеселится вместе с ним. Это могло бы растопить лёд между ними, возможно, даже предательство Нарьо перестало бы терзать душу несчастной женщины, однако, озлобленная старуха может воспринять смех издёвкой, и тогда, если люди и эльфы выживут в начавшейся войне, дружбы им не видать. — Трудно этому верить, государь. Это ведь противоречит здравому смыслу. Кто такой Единый, Которого вы зовёте Эру Илуватар? Оставим тех людей, что служат Морготу, хотя их много в Средиземье. Большинство остальных считают, что мир есть война между Светом и Тьмой, обладающими равной силой. Но вы, аманэльдар, скажете: нет, свет и тьма — это Манвэ и Мелькор, а Эру выше их. Значит, Эру — величайший из Валар, великий Творец среди прочих Творцов, король, что живет вне своего королевства и дозволяет советникам делать что вздумается? Нет, говорите вы, Эру — Единый, и равных Ему нет, Он сотворил Эа, а сам — вне её; Валар могущественнее нас, но немногим ближе к Его величию. Не так ли? — Так, — кивнул Инголдо. — Слова разные, — чёрные глаза Андрет сузились, — но разве суть не одна? — Мы так говорим, — словно не услышал владыка, — мы знаем Валар, и все они говорят то же самое — все, кроме одного. Но, как вы думаете, кто больше похож на лжеца — те, кто смирен, или тот, кто стремится возвыситься? — Я не сомневаюсь на этот счёт, — отмахнулась аданет, не приняв слова Финдарато на себя. — И потому, все эти речи о надежде не укладываются у меня в голове. Как может Эру войти в то, что Сам создал, в то, что неизмеримо меньше Его? Как может певец войти в песню или художник в картину? — Он уже присутствует в ней, так же, как и вне её, — заметил король. — Но и впрямь: присутствовать и жить на самом деле — разные вещи. — Вот именно! — воодушевилась Андрет. — Эру, конечно, присутствует в Эа, которую он создал. Но те люди говорят, будто бы Он Сам войдет в Арду, а это совсем другое дело! Как это возможно, ведь он же больше? Не разрушит ли это Арду, да и всю Эа? Воображение разыгралось. Представив буквально, как разозлившийся на неудавшуюся картину художник, полез внутрь полотна, порвав его, перемазавшись краской, а потом соткав новый холст вокруг себя и расписав его, эльфийский король с улыбкой покачал головой. — Не спрашивай, — сказал он. — Эльдар не дано постичь этого; а, может, и Валар тоже. Но, знаете, мне кажется, мы запутались в словах. Когда вы говорите «больше», вы мерите мерками Арды, где больший сосуд не может войти в меньший. Подумав, что теперь сам выражается крайне двусмысленно, Инголдо Артафиндэ поспешил сделать серьёзное, даже суровое лицо. — Но ведь это нельзя применять к Неизмеримому, — начал он пояснять. — Если бы Эру Илуватар захотел, Он непременно нашёл бы путь — не знаю, какой именно. Понимаешь, Андрет, мне кажется, что, если бы Он Сам вошёл в Арду, Он всё равно остался бы тем, что Он есть — Творцом вне картины. И в то же время, Андрет, не могу я представить, как иначе можно исцелить этот мир. Не позволит же Эру Морготу подчинить мир своей воле и восторжествовать над всем. Я не могу представить себе никого сильнее Моргота, кроме самого Эру. Раньше я тоже полагал, будто все Валар примерно равны по мощи, но, увидев извержение Железного Хребта, я многое пересмотрел в своих взглядах. Возможно, речь не о силе, способной двигать горы, а о решимости. Но и решимость — тоже сила. Сильнее не всегда тот, кто способен поднять более тяжёлый камень. Сильнее тот, последствия чьих действий значительнее. И потому, если Эру не оставит Своё творение Морготу, не позволит злодею стать Властелином Мира, Ему придется Самому войти сюда, чтобы повергнуть вероломного Айну. Более того, даже если Мелькор, ныне ставший для всех Морготом, всё же будет повержен и изгнан из Арды, искажение его всё равно пребудет, и зло, что он породил и рассеял, станет расти и множиться. Так что если есть какое-то исцеление, новый свет, что рассеет тьму, лекарство, что залечит раны прежде, чем все кончится, — оно, думается мне, должно прийти извне. Андрет изумлённо вскинула глаза. — Так ты, государь, и твои подданные верите этой надежде?! — Ах, не спрашивай! — ответил Инголдо, подумав, что его книги никто и никогда так не хвалил и не поддерживал, как он сейчас — выдумку сестры прошлого вождя Фирьяр. Это оказалось обиднее, чем представлялось изначально. — Для меня ведь это всего лишь чудные вести издалека. Квэнди никто никогда не говорил о такой надежде. Она послана лишь вам, людям. Но от вас о ней можем услышать и мы, и она озарит наши сердца. Он помолчал, потом, серьёзно взглянув на Андрет, добавил: — Да, Мудрая, быть может, так было предрешено — чтобы мы, Квэнди, и вы, атани, прежде, чем мир успеет состариться, встретились и принесли вести друг другу, и чтобы мы узнали от вас о надежде. Воистину, так было предрешено, чтобы мы с тобой, Андрет, сидели и беседовали здесь, когда полыхает север Белерианда, через пропасть, что разделяет наши народы. И всё это ради укрепления духа, победы над страхом, надвигающимся из-за гор. — Через пропасть, что разделяет наши народы! — подхватила аданет. — Неужели нет моста, одни только слова? Чёрные глаза старухи наполнились слезами, женщина всхлипнула, закрыла руками лицо. — Может, и есть, — отрешённо промолвил король. — Для немногих. Не знаю. Наверное, пропасть разделяет лишь наши судьбы, ведь в остальном мы так похожи друг на друга — больше всех остальных тварей земных. Но опасно переходить пропасть, проложенную роком, и те, кому это удастся, не радость обретут на той стороне, но печали обоих народов. Так кажется мне. Ответа не последовало. — Но почему же ты говоришь «одни только слова»? — понял, что сказал лишнего Финдарато. Почему-то подумалось: Беор бы расстроился, узнав о печали потомков и отсутствии поддержки со стороны лучшего друга. — Разве не слова преодолевают пропасть меж двумя живущими? Разве мы с тобой обменялись лишь пустыми звуками? Неужели мы ничуть не сблизились? Хотя, боюсь, тебе в этом мало утешения. — Я не просила меня утешать, — Андрет гордо вскинула голову. — Почему бы мне нуждаться в утешениях? — Ты женщина, — пожал плечами Инголдо, — и судьба людей коснулась тебя. Думаешь, я не знаю? Полагаешь, я ничего не сделал? Он мой брат, и я люблю его, разумеется, но это не значит… Аданет посмотрела так, что король осёкся. Снова на душе стало гадко. — Аэгнор, — процедил он сквозь зубы, —Айканаро, Ярое Пламя, резвый и пылкий… Совсем недавно узнали вы друг друга, и руки ваши встретились во тьме. Но тогда, в то утро, на высоких холмах Дортониона, ты была юной девой, отважной и пылкой… «Кажется, теперь моя очередь рассказывать сказки, которые, возможно, кто-то похвалит», — не слишком понадеялся на лучшее сын валинорского владыки. — Что же ты молчишь? Продолжай! — вспылила Андрет, и Финдарато пожалел, что вообще пришёл сюда. — «А теперь ты всего лишь одинокая мудрая женщина, и старость, что не коснётся его, уже тронула инеем твои волосы, изуродовала лицо и тело»! Только не надо думать, будто сплетни обо мне, распускаемые любящими братьями — есть мост между народами. — Ах! — с почти искренним ужасом воскликнул Инголдо, приложив ладони к щекам. — Так вот откуда горечь, что звучала в речах милой аданэт, дочери людей? Да, конечно, если бы я стал утешать тебя, ты увидела бы в этом лишь высокомерие — я ведь по другую сторону роковой пропасти. Но что я могу сказать? Лишь напомнить нам обоим о надежде, которую ты сама только что открыла мне. — Я не говорила, что надеюсь на это, — возразила с особым жаром сестра Брегора. — Но даже если и так, я не могу не плакать: ну почему это случилось здесь и сейчас? Почему мы любим вас, а вы любите нас или делаете вид, что любите, и всё-таки отгораживаетесь от нас пропастью?! — Потому что мы так устроены, хоть и близкие родичи, — король Инголдо вздохнул. — Но не мы, Эльдар, сделали себя такими, и не мы разверзли эту пропасть. Нет, аданэт, мы не высокомерны, нам просто жаль вас. Это тебе тоже не понравится. Но ведь жалость бывает разная: можно жалеть того, кто близок тебе — эта жалость сродни любви, а можно — гордясь тем, что твоя судьба иная, — это сродни высокомерию. Я говорю о первой. — Не надо! — воскликнула Андрет. — Не нужна мне ваша жалость! Никакая! Я была молода, и зажглась его пламенем, а теперь я стара и одинока. Он был юн, его пламя охватило меня, но он отвернулся, и по-прежнему юн. Разве свечки жалеют мотыльков? — А разве мотыльки жалеют свечки, когда их задует ветром? Знай, аданэт, лорд Айканаро любит тебя. Ради тебя не возьмёт он невесты из своего народа и останется один до конца. Вечно вспоминать ему то утро на холмах Дортониона… «Уж я об этом позабочусь, не сомневайся!» — Но скоро дохнёт Северный Ветер, и пламя его потухнет! Эльдар дано провидеть многое в ближайшем будущем, хотя провиденье это редко бывает в радость. И я говорю тебе: долго проживешь ты, по меркам твоего народа, он же уйдет прежде тебя, и не захочет возвращаться. «Надеюсь, я угадал с её фантазиями, которых она стыдилась, — подумал Финдарато, выдохнув. — Всё-таки в короткой жизни атани есть польза для нас — их можно успокоить любыми пророчествами, неисполнение которых люди просто не застанут». Андрет встала, прошла вдоль перил, протянула руки к свечам внутри стеклянных колб. — Но почему же он отвернулся? Почему оставил меня? Ведь я была молода, у меня было ещё несколько лет… «Ты и сама знаешь ответ», — король постарался, чтобы мысли не отразились на лице. —Увы! — вздохнул он. — Боюсь, правда не утешит тебя. Мы с вами разные, и каждый народ судит по себе, кроме тех, кто знает, как на самом деле, только это дано немногим. Сейчас война, Андрет, а в такое время эльфы не женятся и не рожают детей. Они готовятся к смерти или бегству. Аэгнор, как и я, не верил, что осада продлится вечно. Видишь, мы были правы. Теперь она пала, и что станет с этой землей? Послушайся Аэгнор своего сердца, он взял бы тебя и сбежал: на восток, на юг, куда глаза глядят, бросив и своих, и твоих родичей. Любовь и верность удержали бы его рядом с тобой, но где? А тебя? Ты ведь сама говорила, что в пределах мира бежать некуда. Не заметив, как владыка только что обвинил её любимого мужчину в трусости, аданет продолжала гнуть свою линию: — За один год, за один день этого пламени я отдала бы всё: и родичей, и юность, и самую надежду! Я — аданэт. — Он знал это, — удивившись, как легко Андрет разом предала, пусть и на словах, всё ценное для себя, прикрывшись женской сутью, Финдарато лишь пожал плечами. — И он отступил, и не принял того, что шло ему в руки: он — Эльда. Ибо подобные сделки искупаются такой болью, какой и представить нельзя, пока она не поразит тебя; и Эльдар считают, что договоры столь опрометчивые заключаются скорее по неведению, нежели из отваги. Нет, аданэт, если Рок и допустит брак меж нашими народами, то лишь ради некоей высшей цели. И краток будет брак тот, и конец его будет печален. Да, наименее жестокий конец его — скорая смерть для обоих. — Но конец всегда жесток для людей, — возразила Андрет, и королю пришлось признать — он устал, его слова перестали быть убедительными. — Я не стала бы тревожить его, утратив юность. Не стала бы путаться у него под ногами, не имея сил бежать вровень с ним! — Может быть, — Инголдо вздохнул. — Или так кажется. А о нём ты подумала? Ведь он не бросил бы тебя. Он остался бы с тобой поддерживать тебя. И никуда б тебе не деться было от его жалости, ежедневной, ежечасной. Разве мог он так унизить тебя? Судя по вспыхнувшей в чёрных глазах новой искре злобы, эльфийский владыка всё же не до конца растратил способность убеждать. Неужели эта женщина готова выпить его силы до капли?! — Пойми, Андрет-аданэт, — Финдарато осмотрелся, прислушался, понял, что Эдрахиль всё ещё занят готовкой, и решил налить себе вина сам, — Эльдар во многом живут памятью и хранят любовь в воспоминаниях. И любой из нас, и из вас, вероятно, предпочтёт прекрасное, хотя и незавершённое воспоминание омрачённому горестным концом. Он всегда будет вспоминать тебя, озарённую утренним солнцем, и тот последний вечер на берегу Аэлуина — твоё лицо отражалось в воде, и звезда вплелась в твои волосы. Он будет помнить всегда, пока Северный Ветер не угасит его пламя. И потом — у Намо Мандоса, в Чертогах Ожидания, до самого конца Арды. — Он не будет вспоминать эту сказку, — пшикнула Андрет. — Но даже если… А что вспоминать мне? И в какие чертоги уйду я? Во тьму, где угаснет даже память о яром пламени? Даже память о разлуке? Даже это? Финдарато вздохнул и встал. Он уже был готов отказаться от встречи с Барахиром, лишь бы не продолжать эту беседу. Пришло понимание — помощь Фирьяр всё равно станет каплей в море и ни на что не повлияет. Да и как объяснить Барахиру, зачем ему бросать родные рубежи ради соседнего, оставляя незащищёнными границы? Да, орки пока не напали на Дортонион, но это ведь может случиться в любой момент! — Эльфы не ведают слов, исцеляющих подобные мысли, — сказал он резче, чем собирался. — Но разве хотели бы вы, чтобы эльфы и люди никогда не встречались? Неужели свет пламени, которого вы никогда бы не увидели, ничего не стоит? Ведь иначе не увидела бы ты этого пламени! Так неужто свет его ничего не стоит даже теперь? Ты думаешь, он презрел тебя? Отринь эту мысль, ибо она из тьмы искажения, и тогда беседа наша не пропадет втуне. Прощай! Начало темнеть. Слуги принялись зажигать очаги и свечи, огонь затанцевал на фитильках. Финдарато по-мужски пожал Андрет руку. — Куда ты теперь? — спросила аданет. — На север, — уклончиво ответил король. — К мечам, на стены, на осаду. Чтобы в реках Белерианда струились чистые воды, чтобы распускались листья, и птицы вили гнёзда. Хотя бы ещё немного, пока не наступила Зима Арды. — И он тоже там? — Андрет вдруг ахнула, словно только сейчас осознав смертоносность войны. — Высокий, светлый, и ветер играет его кудрями… Скажи ему… Скажи, пусть бережёт себя! Пусть не ищет опасности без нужды! — Я скажу ему, — устало молвил Инголдо, не став объяснять, что вряд ли в ближайшее время увидит кузена. — Но это всё равно, что просить тебя не плакать. Он воин, Андрет, и гневен дух его. Он рубится так, словно перед ним — сам Моргот, что давным-давно нанёс тебе и твоему народу роковую рану. Пойми, вы рождены не для Арды. И там, куда уйдете, вы, быть может, обретёте свет. Жди нас там, моего брата — и меня. Намариэ, Андрет-аданет. Намариэ.