Свет проклятых звёзд

Приятно проводя время с женой, Артаресто не планировал делать ничего важного в ближайшую вечность или хотя бы эпоху. Однако Толлунэль зачем-то потребовала от слуг проследить, чтобы дочь не выходила из покоев, а, если всё же выйдет, сообщить об этом. — Наша дочь должна быть совершенством! — объяснила столь неусыпный контроль принцесса. — За сына ты можешь краснеть, сколько тебе вздумается — с меня спроса нет. Но Финдуилас будет идеалом и примером для всех! Я достаточно наслушалась от твоих земляков и своих родичей про разбивающиеся о скалы перемен и выбора корабли любви. Первые семьи распались из-за выбора: идти в Валинор или нет. Потом кто-то не захотел обратно в Средиземье. Но наша семья — не такая! Любовь Финдуилас и Гвиндора преодолеет испытание временем и разлукой, и у них будет крепкая семья, которую не разрушит переселение или восход очередного светила! Толлунэль налила себе и разомлевшему от ласк мужу вина, села на Артаресто сверху, принялась капать алый хмельной напиток ему на грудь и живот и слизывать, то подбираясь к самому интересному, то вновь отступая наверх к соскам и шее. Как бы нечаянно задевая возбуждённую плоть языком и губами, эльфийка снова и снова соскальзывала и заставляла супруга стонать, вымаливая более прицельные и продолжительные ласки. Наконец, наигравшись с послушной плотью мужа и вином, Толлунэль позволила Артаресто быть счастливым. — Ты жестока, — проговорил, отдышавшись, правитель Минас-Тирита. — Играешь моим телом, как хочешь. — Я — драконица! — злодейски рассмеялась принцесса. — А ты — моя добыча. — А можно мне более почётную роль? — лениво поинтересовался Артаресто, обнимая жену и подушки. — Нет. — Ладно. Толлунэль выбралась из постели, налила ещё вина. — Кажется, я уже пьяная, — эльфийка рассмеялась, выпила. Видимо, услышав из-за дверей громкий голос госпожи, постучала служанка. Принцесса моментально протрезвела, перестала выглядеть расслабленной и размягшей. Поняв всё без слов, Толлунэль накинула платье, наскоро расчесала волосы, украсила голову венцом и бросилась к сбежавшей из заточения дочери. Артаресто поставил бокал на столик у постели, зарылся в вышитые драконами синие шелка. Закрыв глаза, сын короля Финдарато Инголдо увидел себя среди сияющих солнечными лучами волн. От воды поднимались золотые силуэты, в которых угадывались знакомые черты, однако образы слишком быстро менялись, не давая себя рассмотреть. Всё появлявшееся исчезало лёгким дымком, облачками пара, превращалось в деревья, а потом — в водоросли. Сон был потрясающе красив, но почему-то до ужаса страшным, на сердце стало тяжело, и принц проснулся, дыша с усилием, как после долгого бега в гору. — Проснись! — голос Толлунэль прозвучал совсем не ласково. — Огонь на севере. Опять орки! Артаресто вскочил, не сразу сообразил, как и во что одеваться, накинул, что смог и поспешил на стену. Жители острова собрались на смотровых площадках башен, влезли на крыши, поднялись к шпилям и знамёнам. — Это не орки… — выдохнул правитель Минас-Тирита, чувствуя, как сдавливает грудь. Глядя на дым, стремительно расползавшийся на горизонте чёрной пеленой, сын Финдарато Инголдо вспомнил самое страшное, что случалось с ним в жизни. То, после чего сломалась судьба народа аманэльдар, после чего пролилась кровь. Да, сейчас Моргот не мог уничтожить Древа Валар, однако Артаресто сразу же подумал об очередном чудовище, способном сожрать нечто жизненно важное и выпустить клубы дыма, которых хватит для создания вечной ночи над Белериандом. — Ты должен защищать нас! — громким шёпотом заявила мужу Толлунэль. — А не бледнеть и падать в обморок! Стражи острова, однако, быстро сориентировались и без приказов владыки. Заняв позиции, удобные для обороны твердыни и быстрой организации переправы, эльфы молча ждали дальнейших указаний. — Отправьте разведку! — опомнился, наконец, Артаресто. — Мы должны знать, что происходит! — Мой герой! — снова начала восхищаться мужем Толлунэль. — Ты всех победишь! Одна твоя стрела — и войско врага убито! — Разумеется, — заулыбался правитель Минас-Тирита, хотя по-прежнему оставался бледным, словно мертвец. — А ты их спалишь своим жарким пламенем. Инглор привёл на стену Гилдора, начал что-то показывать вдали. — У нас семья великих героев! — громко заявила принцесса, указывая рукой на сына и внука. — У нас народ великих героев! Нас не одолеть ни огнём, ни мечом! Ни холодом, ни голодом! Нас не взять ни измором, ни осадой, ни яростной атакой! Айя Тол-Сирион! Айя Минас-Тирит! Айя народ принца Артаресто Ородрета! Айя! Эльфы радостно закричали и принялись аплодировать. Тьма на севере вселяла в сердца тревогу, однако была слишком далеко и двигалась на юг недостаточно быстро, чтобы посеять панику, а речи принцессы по-настоящему воодушевляли. Даже перепуганная растерянная Финдуилас почувствовала себя увереннее, словно ей ничто не посмеет угрожать. Всё обойдётся, как же иначе? *** — Ну чё? — собравшиеся на совет орочьи командиры и присматривавший за ними Огненный Майя, остановились на окраине леса. — Кто писульку понесёт? Большинство собравшихся указали друг на друга. — Надо не просто отдать письмо, — сказал, поигрывая огненным бичом, прислужник Мелькора, — а сообщить, что в нём написано. Я с вами здесь буду, пока вы не выкурите с острова эльфятник. Как только остров будет наш, я вернусь к Владыке Алкару, и командовать вами будет Предводитель Волков. Так что, веселитесь, пока только я вас караулю. Алкарим слушали Майя вполуха. Как обычно. Отделившееся от основной армии войско, которое считалось волчьекомандировым, ушло западнее всех. Разделившись надвое, оно заняло оба берега Сириона — теперь это было проще, чем прежде, из-за застывшей на поверхности лавы, перекрывшей исток и притоки реки. Сирион стремительно мелел. Прикрываемые с обеих сторон от возможных нападений туманной срани и ёлкодрочеров, воины волчьего хозяина должны были думать лишь об успешном продвижении на юг, а дальше — видно будет. Разумеется, алкарим постоянно отвлекались на мечты о местных девах, но приказ не оставлял места для веселья — пока только вперёд. Да, Болдог, даже ты. — Ну чё? Вопрос повторился и снова в пустоту. — К ссыкунам с острова надо кого покрасивее слать, — начал рассуждать орк с откровенно непривлекательной внешностью. — Они с уродом языками чесать не будут, сразу пристрелят. — Не, — вдруг со знанием дела заявил получеловек. — Главное, пока говоришь, чтоб стоял. И чтоб большой, и чтоб видно с другого берега. Ну-к, спускай штаны! У кого на эльфятню встаёт? Покажи! — У меня есть, — один из орков многозначительно скосил узкие щёлочки-глаза на мешочек на поясе. — Ищи самого длинного, а встать — сделаю. Огненный Майя поднялся во весь рост, хлестнул бичом пока только воздух: — Быстрей решать! Пятеро сразу спустили штаны, ещё двое чуть помедлили, остальные поникли. — Ты, — выбрал прислужник самого высокого. — Жри для стояка, бери письмо и вперёд, пока я пинка не дал! Полуорк явно не обрадовался перспективе стать гонцом к давно и без желания почившей родне, однако, выбор не оставили. Натянув штаны, воин Мелькора насыпал в рот толчёного корешка-для-стоячка, взял послание и сделал вид, будто поспешил на юг. Лишь подбадриваюший выкрик горящего дроча добавил прыти и то ненадолго. — Да не боюсь я дырявых! — заорал он соратникам с безопасного расстояния. — Не боюсь! Поимею их счас! И вам не оставлю! Болдог проводил взглядом гонца, рыгнул и полез в штаны. Чесалось и ныло. Когда ж уже можно будет грабить?! Все девки вырасти успеют! Ветер переменился, дымом завоняло сильнее. Или просто пожар подошёл ближе. Издалека донеслись похожие на отчаянный плач вопли, но орочьего командира они не заинтересовали — это был голос животного или взрослого. Вот если бы плакал ребёнок… *** — Я это… — крикнул полуорк, остановившись на берегу, на значительном расстоянии от ближайшей башни Минас-Тирита. — Сдавайтесь! Мой владыка… — он запнулся, тупо попросмотрел на стояк в штанах, потом — на свиток, который уже успел чем-то измазать. — Владыка мой решил вас пощадить. Уходите! И мы вас не тронем! Слово владыки! Он сказал… — не помня, что и кто говорил, морготов воин посмотрел на послание. Читать он умел — названия того, чем можно ужрасться до усрачки, полуорк в забегаловках различал, но что-то более сложное вызывало панику. — В ощ-щем, владыка сказал, — отбросив попытки что-то подсмотреть в письме, гонец заговорил о том, что смог вспомнить, — имел я вас всех! Но нам сказали вам сказать, что ваших созников уже того! Поимели и сожгли! Нет вашего лесного фронта уже! И на севере никого! Сгорели! Вы одни тут! Валите, короче, куда хотите, но чтоб без убийств! Тронете нас, мы вас поимеем, а потом… Ещё раз поимеем! У меня письмо есть! Может, уже заберёт кто? А? От пологого песчаного берега Тол-Сириона отчалила лодка. *** Решение было сложным. Принц Артаресто слушал молчание командиров стражи, снова и снова смотрел на письмо врага — бумага из незнакомого материала, идеальный почерк, квэнийские тенгвы. Видно, что писал Айну, бывавший в валинорском Тирионе на Туне. Сердце ёкнуло. Если бы послание не побывало в руках орочья, не испачкалось и не помялось, сын Финдарато Инголдо совсем бы потерялся в ассоциациях и воспоминаниях, но брезгливость, вызываемая пятнами на бумаге, возвращала в реальность. Скалившая пасти тьма с севера не дошла до Тол-Сириона, рассеялась на полпути, однако немногие вести, долетавшие на крыльях почтовых птиц, неизменно оказывались страшнее любого тумана: «Осадный лагерь пал. Держите рубеж», «Поющая Долина пала. Держите рубеж», «Химлад оставлен. Удачи». От лордов Дортониона приезжал гонец, сообщил, что армия вынуждена бороться с огнём, поэтому… Надо держать рубеж. Удачи. А после наступила тишина, больше писем не прилетело, лишь с каждым часом становилось больше дыма над Сосновым Краем. Артаресто не говорил о своих страхах, но ему всё сильнее казалось, что Минас-Тирит — последняя оставшаяся эльфийская крепость. Про Барад Эйтель новостей не было, однако и так было понятно: на Ард-Гален погибла объединённая армия Хитлума и Химринга, поэтому немногие выжившие воины охраняют уже не Белерианд, но своих владык и их крепости. «Мы остались одни, — стараясь не думать про отца, Артаресто медленно вдохнул. — И на нас идёт враг. Нам предлагают уйти. Живыми». Живыми… *** — Что?! Я не ослышался?! Я… Не могу поверить! Орландир отшатнулся от стража, сообщившего об отступлении с острова. Задрожавшая рука поставила ведро с рыбой на землю, сердце бешено заколотилось. — Уходим? Бросаем всё?! Но это же наша земля! Мы сами подняли Тол-Сирион со дна, сами построили город, сами заботились о нём! Эти стены — наше детище! Мы смеялись над ушедшими в Нарготронд и называли их трусами! Они предали Минас-Тирит, и теперь мы сделаем то же самое?! Нет! — Приказ принца Артаресто. — Нет! Орландир схватил ведро, побежал к северной башне. — Ты что делаешь? — услышал архитектор, когда забрался на самый верх и сел в оконный проём, свесив ноги на внешнюю стену. — Я-то? — беспечно переспросил Нолдо, безумно улыбаясь. — Я остаюсь. А подойдёте — прыгну! *** — Мы отступаем в Нарготронд, дочь. Я приказала слугам собрать вещи. Идём, нас лодка ждёт. Слова матери — спокойные, с нотками необъяснимой гордости вырвали из стихотворных грёз о любви и героях, заставили содрогнуться всем телом. — Что смотришь? — рявкнула Толлунэль. — Быстро встала и бегом! На нас напали, не поняла? И, пока враг не передумал быть милосердным, спасайся! Финдуилас захотелось спросить очень многое. Как же песни и пламенные речи? Как же заверения в том, что мать сильнее драконицы? Как же… Всё, чему учили с детства? Подвиги, героизм, поверженные враги… Где всё это? Это всё было ложной похвальбой? Тол-Сирион — важнейший оборонный рубеж Белерианда сдаётся без боя? Финдуилас вдруг ощутила, как сильно любит всё, что может сейчас потерять: убранство дворца, картины, книги, игрушки… Птицы, слетающтеся на корм, рыбки, приплывающие к брошенному в воду хлебу, цветы на клумбах… Как можно всё это бросить?! Всё ведь спасти не удастся! По щекам побежали слёзы. — Не реви! — совсем не красиво отругала дочь Толлунэль. — Принцесса имеет право плакать только в присутствии принца, который её пожалеет и утешит, а здесь всем сейчас не до твоих капризов! Капризов? Даже ещё вчера боявшаяся смотреть в окно и узнавать о происходящем Финдуилас согласилась бы с любым словом матери, признала бы вину в слабости характера, а важные для себя вещи назвала бы капризами. Вчера. Но не сейчас. Принцесса подняла глаза и, продолжая молча плакать, чувствуя, как рушится жизнь, пошла прочь из комнаты. Дальше были лестницы, стены, плиты площади, песок, лодка… И слёзы, которые с каждым всхлипом становились злее. Финдуилас осознавала чудовищное: предательство — не конец жизни. Вообще не конец вообще ничего. Просто ещё один шаг на пути, вот и всё. Надо выжить любой ценой. Придётся быть счастливыми. Любой ценой. И пусть родной город исчезает в пламени и смраде. Кого-то здесь это заботит? «Ускользает свет, равнодушно смотрит рок! — неожиданно вспомнилась одна из любимых маминых песен. — Не сломить волны, раскрывайте души настежь». Принцессе раньше не нравился ни текст, ни мелодия, но теперь безумие обречённости захватило с головой. Рыдая и уже не стесняясь эмоций, Финдуилас желала сгореть всему и всем и представляла, как со злорадством наблюдает за безжалостным танцем пламени. «Зажигай! Несите факелы! Нас давно уже оплакали! Время гибели Сами выбрали. Веселей гори, Чтоб не выплыли! С палубы в дыму мы сорвёмся в небеса. Тьма со всех сторон, не дождаться нас земле. Зажигай! Ни слова жалобы! Раздувай огонь на палубе! Зажигай! Пусть волны пенятся! Чёрный дым над морем стелится! Время гибели Сами выбрали. Веселей гори, Чтоб не выплыли!» Лодок на волнах обмелевшей реки стало очень много, над жалкими судёнышками взвились снятые с башен Минас-Тирита знамёна. «Лучше сгореть в огне, чем от стыда!» — молча выкрикнула дочь принца Артаресто, смотря как удаляющиеся родные берега заполняются воинами Моргота. Пока с двух сторон от острова было совсем мало орков, но они неминуемо прибывали, словно заменяя собой иссякшие воды великой в прошлом реки. В прошлом — ещё вчера. Или раньше? — Почему величие так легко уступает место мерзости? — в отчаянии прошептала Финдуилас, однако никто не ответил. Похоже, всем было сейчас не до капризов глупой бесполезной принцессы. Надо выжить, и цена известна.