Свет проклятых звёзд

Простор Надежды, именуемый людьми просто Стойбищем, пел и гулял в меру сил и возможностей. Семья короля Амбарусса почти не появлялась среди подданных, а военачальник Амбарусса постоянно отлучался в Таргелион с небольшой армией, оставляя менее важных для себя воинов без личного контроля. Стояла жара. Живущие на просторах Эстолада люди нередко говорили, что с каждым годом солнце жарит всё более люто, и, возможно, они были правы, но деву-менестреля сейчас волновало совсем не это. Бросив на кучу костюмов рыжий парик, эльфийка по прозвищу Слеза, резко развернулась, услышав шаги младшей сестры. — Мне дрянь приснилась, — заявила Улыбка, протирая лицо мокрой тряпкой. — Не надо было столько пить вчера. Но, главное, моя малявка спит хорошо. Слеза посмотрела в сторону отгороженной шторкой спаленки для племяшки. Девочке едва исполнился месяц, она ещё была совсем кроха, нуждающаяся в постоянной заботе, но… — И с кем ты была на этот раз? — спрашивать младшую сестру не имело смысла: она обычно не отвечала, однако, сейчас реакция и вовсе превзошла все ожидания. — Мне мать приснилась, — отрешённо произнесла Улыбка, берясь за серебряную арфу-лебедя. — Она сказала, что не жалеет о том мгновении в бесконечной ледяной ночи, когда бросила нас и братьев. Сказала, что мы это заслужили и потом только подтвердили никчёмность. Дальше она сказала, что гусеница-шелкопряд уже исчерпала свой сок, осталась последняя нить, и бабочка отправится в полёт. Я даже не услышала, а почувствовала мелодию, и мать спросила, неужели я забыла, что вдохновлять на творчество может не только постель мужчины. — Так сколько их у тебя? — зачем-то начала настаивать Слеза. — Двое же, — словно нечто очевидное и нормальное, сказала Улыбка. — Отец её, — кивок в сторону спаленки, — и Огурчик. Из-за шторки донеслось хныканье. Старшая сестра, видя, что мать не собирается отвлекаться от музыки на дитя, пошла, взяла девочку на руки. Крошечная полуэльфиечка совсем не походила на человеческого ребёнка, видимо, кровь Нолдор пересилила. — Огурчик, — хмыкнула Слеза, качая племяшку, — ну и прозвище. Улыбка не ответила. Старшая сестра тоже промолчала. Она неоднократно честно говорила, что отец малышки её пугает — знакомые шептались, будто он убивал не только орков, и по глазам мужчины казалось, что это не слухи. Да, этот Гаран выглядел привлекательно, производил впечатление сильного лидера, командовал кем-то даже, его побаивались соратники, и, видимо, не просто так. И зачем Улыбка с ним связалась?! — Может быть, всё-таки уедем из Эстолада? — Слеза поцеловала племяшку в круглую щёчку. — Послушай, похоже, опять нашла меня беда, Я её отвести не сумела, — начала напевать дева-менестрель, уже не замечая никого и ничего вокруг. — Ты знаешь — меня заливает песня, как вода, Сквозь перила ажурные тела. Неважно — крыло ли из арфы, арфа ли из крыла, Песня тянет ночами суставы. Она солона, точно кровь, и так тепла, И в покое меня не оставит. — Что тебя тут держит? Что? Твои любимые источники вдохновения опасны! — Не мешай. Она просыпается в объятиях чужих, Без стыда притворяется мною; Она оторвётся и взлетит, но, чтобы жить, Заберёт мою душу с собою. Нет покоя днём, не уснуть мне ночью, Я превращаюсь в дикий сад, Где по венам да по позвоночнику Вьётся песня-виноград. Зелены мои дни, белы мои ночи, и Пахнет травами сладкий яд, И по венам да по позвоночнику Вьётся песня-виноград, Пряжу тянет шелкопряд. Замолчав и вслушавшись в звуки арфы, Улыбка посмотрела старшей сестре в глаза: — Ты ничего не делаешь для нашего успеха. Сочиняю я, публику нахожу я, солирую я, костюмы придумываю я. А ты только ноешь и боишься, причём тех, кто нам платит! Ты сама понимаешь, насколько жалка?! — Покорми дочку. — Потом. Мать мне сказала, что мотыльки должны летать, а не сидеть в стеклянном сосуде. Что полёт для них неизбежен, но иногда он вниз. Напомнила нам о песне про обрыв, видимо. — Нет, — Слеза помрачнела, — мы просто слишком давно не писали о наших делах дяде. — Он — гусеница, — рассмеялась Улыбка, похлопав серебряного лебедя по крыльям. — Пусть летает без нас. Вниз. — Тварь продажная! — вдруг послышался устрашающий ор на улице, и в следующий миг в шатёр ворвался Гаран, весь в крови, волочащий труп мужчины с перерезанным горлом. — Ты клялась его бросить! Сдохни! Эльфийки не успели среагировать, воин в один миг отшвырнул мертвеца, бросился на Улыбку и рассёк ей шею. Платье, арфу и пол залило алым, Гаран продолжил орать, но Слеза не стала дожидаться финала жуткого спектакля, который, увы, был жизнью. Схватив плащ, в котором лежал кошелёк, дева-менестрель бросилась бежать прочь от шатра и расположения войска, не оборачиваясь на зов знакомых людей. К вечеру дорога в сторону Хитлума стала ближе, нашёлся ночлег и сердобольные эльфы, пожалевшие осиротевшего младенца, потом отыскалась повозка и попутчики. Всё было, словно во сне, Слеза не до конца понимала, что с ней происходит. Только спрашивала, как племяшка. И всё. Жара, жара, жара. Днём и ночью. Утром и вечером. Жара и духота. И тряска в пути. Страшный сон! — Дальше пути нет! — неожиданно закричали вокруг, и дева-менестрель опомнилась, услышав ужас и отчаяние во множестве голосов. — Всё! Назад. Или тут ждите. — Что случилось? — в такт другим вопрошающим прошептала Слеза. — Никто не знает, — с безумием во взгляде ответил возница встречного обоза. — Просто посмотри. Он указал на север. За высокими кронами сосен было почти ничего не видно вдали, но потом эльфийка присмотрелась. И в ужасе ахнула. *** Конец шестой части.