Свет проклятых звёзд

Эй, зверёк, давай играть! Бегать, весело скакать! Отплачу тебе добром — Золотом и серебром! Горностай мирно спал, обнимая лапками и прижимая к пузу Сильмариль. В том, что сияющий разными цветами кристалл был именно созданным Феанаро Куруфинвэ самоцветом, сомнений не возникло ни на миг. Да и в целом, ситуация странной не казалась. Горностайка-горностай! Моргота куси, давай! Сильмарилку защищай, Войско орков расшугай! Зверёк открыл один глаз, фыркнул, зашевелил усами, и вдруг Сильмариль будто ожил изнутри. Меж гранями кристалла затрепетали алые нити, словно в яйце, которое посмотрели на просвет. Сгусток сияния запульсировал, стал похож на красивое женское лицо. Горностайка-горностайка! Чёрно-белый хвостик. Ну-ка Мелько покусай-ка, Чтоб хрустели кости! Самоцвет начал расти, гореть ярче и горячее, горностай отпрыгнул, превратившись во что-то настолько жуткое, что сон мгновенно развеялся. Реальность вернулась резко и пугающе, ударила в голову давно созревавшим плодом осознания, бесцеремонно брошенным меткой рукой судьбы. «Горностайка-горностай! Ты со мною поиграй, За руки ты не кусай, Лучше шкурку мне отдай!» — прозвучало и забылось. Забавный стишок из сна чудовищно дисгармонировал с полным отчаяния настоящим, и от этого казался злой насмешкой над заигравшимся дураком. «Мама была права, и, возможно, я скажу ей об этом», — долгое время тяготившая мысль снова напомнила о себе, немного отвлекла от главной сейчас проблемы, рассеяла давящее отчаяние, заставив ужасаться нескольким обстоятельствам, а не одному. На всё не хватало запаса эмоций, поэтому стало чуть легче. Заставив себя подняться с наскоро подготовленной в лесочке у дороги лежанки, Берен взял лопату и продолжил копать. Не так он представлял себе возвращение домой. Совершенно не так. *** Бериль ничего не говорила, даже не намекала, что ещё один нахлебник в лице взрослого ребёнка племянника ей не нужен, однако её старший сын сказал за всех. Когда прошла неделя, и стало ясно: мириться Берен с отцом не собирается, рослый адан, привыкший гасить пожары и их виновников, подошёл к юноше и честно сказал всё, что думал. Возразить оказалось нечего. — Может быть, господин Берен, мы вернёмся домой? — неуверенно спросил Верегор, когда калитка дома Бериль осталась в десятке шагов позади. — Мой дом — Арда! — сопровождая возглас широким жестом, заявил юный сын вождя. — Я дома. Ладрос — это мой дворец. Все его жители — мои подданные. Переночуем у моего друга Турора, а дальше — видно будет. Кстати! — Берен достал из сумки ложки, которых, вроде бы, среди вещей раньше не было, и вручил слуге: — Стучи ритм. Заработаем на ужин. На краткий миг старик понадеялся, что молодой господин споёт что-то о подвигах или любви, тем самым собрав по пути к дому друга мирианов, однако Верегора очень быстро настигло разочарование. — Дуракам закон не писан, — принялся нескладно голосить Берен, вызывая смех у прохожих, — если писан — не прочитан. А прочитан — то не понят. Если ж понят, то не так. Бате хрен рисую в письмах, Как же плохо я воспитан! Но меня ведь не изгонят, Потому что я — дурак. А дуракам закон не писан… В протянутую в сторону собратьев сумку упало несколько ценных кругляшей, однако их хватило лишь на лепёшку и лук. Мысленно ругаясь, Верегор уже был готов петь сам, однако вспомнил наказ госпожи Эмельдир, поэтому не проявил никакой инициативы. Берен почему-то не спешил идти к Турору, ходил с улицы на улицу, заглядывал за заборы, словно кого-то искал, и лишь когда начало темнеть, повернул к дому друга. Разумеется, переночевать сына вождя и его слугу пустили, однако Верегор видел — радости от появления гостей семейство не испытывает. Ещё бы! Турор и Берен тут же взялись за пиво, начали шумно играть в кости, мешая спать старикам и маленькому ребёнку. Утром, разумеется, пришлось уйти. Бросаясь к каждому колодцу, чтобы утолить жажду, сын Барахира смеялся своим мыслям, а когда похмелье отпустило, заявил, что знает, куда надо идти. — Домой? — с надеждой поинтересовался Верегор. — Ни в коем случае! — провозгласил Берен. — У меня много друзей. Пошли. История повторялась снова и снова: разумеется, сына вождя пускали, кормили и давали ночлег, но на утро так или иначе намекали — свободных мест нет, разве что, сарай или сеновал, но это совсем не по статусу столь важному господину. — Я понял, — выходя от очередного приятеля, Берен вдруг очень вдохновлённо потёр ладони, — смотри, Верегор: песнями я могу заработать пока только на хреновый ужин, но это пока. Постепенно у меня станет получаться, а мирианов, которые я с собой взял, хватит на проживание у какой-нибудь одинокой бабки примерно на год. За это время я заработаю ещё мирианов, стану знаменитым менестрелем, и куплю нам дом. Пошли. Слуга много что подумал про умозаключения юного господина, но не сказал ни слова. В конце концов, вдруг у Берега действительно всё получится? Мало ли… — Бери ложки! — приказал сын вождя. — Ритм! Дуракам закон не писан! Не прочитан и пролистан, И совсем-совсем не понят, Словно орком сочинён. Тот закон сожрали крысы И бродячие актрисы, Доклевал всё старый ворон, Толку мало было в нём. Что сказитель — искаженец, То вина Моргота, дети. От него нигде не деться, В землях северных лишь мрак. Нет оттуда возвращенья, Не ходите в земли эти! Лучше… Помогите мне переночевать, одеться и наесться, Ведь сказитель ваш — дурак. Слушать глупые песни господина Верегору было ужасно стыдно. Краснея и опуская глаза, он стучал ложками, слушал смех прохожих и очень надеялся, что позор скоро закончится.