Свет проклятых звёзд

— Ваш подвиг никогда не оценят, если он будет настоящим — действительно подвигом, а не так, просто красивым жестом, — разговаривал посреди площади сам с собой то ли эльф, то ли просто высокий тощий человек, размахивая лютней. Постепенно вокруг него, несмотря на холод угасающей осени, собирался народ, но странный оратор не реагировал на окружавшую всё плотнее толпу. Не орки же, чего внимание обращать? — О, Гилнор! — узнал его проходивший мимо страж-Нолдо. — Ты уже не на Ард-Гален или ещё не на Ард-Гален? — Я в Барад Эйтель, — сообщил очевидную для всех обитателей крепости вещь полуэльф. — И правда, — улыбнулся воин. — Как я сразу не догадался? — Настоящий подвиг останется в тени лживой похвальбы, — Гилнор вскинул руки, едва не швырнув лютню. Стало заметно, насколько сильно он пьян. — А всё потому, что истинный подвиг заканчивается гибелью героя, и он уже не может рассказать о себе, а другие не станут из зависти или чувства стыда, что не помогли, не спасли, что допустили. Что сами на такое не способны! Вот так-то. Толпа зашумела: кто-то рассмеялся, другие принялись спорить. — Раз ты жив, — начал ухмыляться одноногий старик, — значит, подвиги не делал. В тылу на жопе сидел, да? — Когда некуда идти, — снова проигнорировал не-орка полуэльф, зато перестал махать инструментом, решив использовать его по назначению, — ты невольно выбираешь Путь единственный из всех, На котором умираешь. Но до этого живёшь, Так, как не жил ни мгновенья, Так, как должен был себе, Как другим был должен… Хм-м-м-м… Что-нибудь ценное. Там, где подвиг, там и смерть! Вариатов, грёбаный Моргот, нет, Вариантов, грёбаный Моргот, ноль! Кто-то сдался, кто-то — свой. — Кто-то — король! — подсказал рифму страж-Нолдо. — Там, где подвиг, там и смерть, Вариатов, чтоб вас, нет, Вариантов, чтоб их, ноль! Кто-то предал, кто-то — свой! — не согласился менять текст песни Гилнор. — Дальше некуда бежать. Можешь вдарить, можешь двинуть! Но надо снова всё отдать И нельзя наполовину. И тогда ты будешь жить, Так, как не жил ни мгновенья, Так, как должен был себе! Дальше… Нет таких слов на Квэнья. Там, где подвиг, там и смерть, Вариатов, Морготова дыра, нет, Вариантов, Морготова дыра, ноль, Кто-то выдал, кто-то — свой. Из толпы постепенно выделились самые щедрые зрители — они бросали к ногам оратора безделушки и клали угощение, хотя сам полуэльф ничего не просил. — Но ведь подвиг, — вдруг заспорил мальчишка, судя по всему, с подачи кого-то из взрослых, — это то, ради чего идут на войну! — Не-ет, — Гилнор горько усмехнулся, опустив глаза, — на войну идут не за подвигами. К тому же, подвиги совершают не только там. У меня как раз друг недавно. Совершил. Больше он мне не друг, потому что я дружу только с живыми. Вот так. Дальше там что-то не на Квэнья. — Но нас учат не так! Ты всё неправильно говоришь! — продолжил наступление юнец. — Тебя накажут! — Нет, — отмахнулся полуэльф. — Я никому не нужен, даже палачам. Да и ловить меня — это ж столько сил! Сегодня я здесь, а завтра меня уже орки бьют за горами. Где меня ловить? Не у орков же. Там, где подвиг, там и смерть, Вариатов, чтоб вас, нет, Вариантов, чтоб их, ноль! Кто-то предал, кто-то — свой. Дальше там, тем более, не на Квэнья, но тебе, мой юный друг, это знать пока рано. *** «Вестей не приходило слишком долго, а потом словно прорвало ледяной затор на весенней реке. И случилось половодье слёз». Гильдис посмотрела на сына-калеку, который немного взял себя в руки и снова начал писать историю семьи и Дор-Ломина в целом, похвалила его за старания, но подумала, что бессмысленное подражание эльфийской песенности Гундору вновь удалось из рук вон плохо. Когда он излагал свои мысли обычными словами, выходило гораздо лучше, чем если книжник принимался делать из хроники событий театральную пестроту. — Я бы сказала, что это не было половодьем слёз, это был грохот рушащегося дома, — решила попробовать направить сына Гильдис. — Писем от Глорэдэль и Галдора не приходило долго, а потом доченька сообщила, что овдовела. Недолгим оказалось моё счастье от женитьбы Галдора… Хотя, полагаю, супруга его новая меня бы не порадовала, но ведь мы все понимаем, зачем нам дочка вождя. — Внучка, мама. — Нет, дочка! — супруга Хадора сказала это слишком резко и тут же попыталась смягчить тон: — Халдан умер, если верить письму. Гильдис старалась говорить с сыном-калекой ласково, но фальшь становилась всё более явной, и ненависть к доставляющему неудобства, а также позорящему семя отца своим уродством Гундору неумолимо проступала сквозь лживо-материнские речи. Завоёвывая любовь народа и будущего мужа в далёкой юности, Гильдис утешала собратьев, у которых родились уроды, уверяя, мол, если ребёнок выжил, значит, не стоит отчаиваться и ненавидеть его, ведь даже безрукий или безногий может помогать в хозяйстве. Но то была ложь. Будущая жена вождя никогда так не думала, желала смерти всем калекам, и, когда сама родила нечто скорченное и едва дышащее, хотела убить этот ничтожный комок плоти, только побоялась огласки и гнева мужа. Пришлось сделать позор рода и семени символом своей благодетели, нанимая Гундору сиделок, лекарей и учителей. И, Моргот его сожри, этот выродок оказался умным! Его полюбили братья и сёстры, соседи и даже эльфы! Но, Гильдис не сомневалась, растущее ничтожество будет ненавидеть всех здоровых людей, поэтому недостойно хорошего отношения. Однако дети этого не понимали. Особенно дура Глорэдэль! — Ма-ам, — хрипло и невнятно произнёс валяющийся в постели слизняк, с которым даже размять кости на прогулке стало невозможно. — Орков вспоминаешь? Что хмурая такая? — Да, — сухо отозвалась Гильдис, подавляя натиск чёрной злобы. Это ведь, всё-таки, родное… Лоно столько времени растягивало! — Я хочу, чтобы ты снова выходил из комнаты. Скажи, если нужны другие костыли. Невольно вспомнилось, как каждый раз было жаль серебра на калеку: «Лучше бы Галдору и Гельдору игрушек купила! Гельдор… Но что в итоге? Гельдор погиб и потащил за собой в могилу даже тех, кто не умер вместе с ним! Во что превратился Галдор! Ладно, может, хоть теперь на что-то сгодится. — Ма-ам! — Да, прости. «Урод!» — Гундор, — Гильдис выпрямилась на стуле, красиво сложила перед собой морщинистые костлявые руки. — Помоги племянникам пережить горе. Поговори с ними. — Плоды молодого древа не хотят знать, откуда прилетели семена, взрастившие их мать? «Что ты несёшь?!» — мысленно вспылила жена вождя, но всё-таки уловила смысл сказанного сыном. — Хадис злится на меня и настраивает других детей не слушать, что я говорю, — вздохнула Гильдис. — Она слушает отвратительные сплетни, а потом меня в чём-то винит. Повлияй на девку. — Сплетни? — Гундор даже сел, оторвав спину от подушек. — Сплетни. Сначала она горевала молча, но потом… *** Когда пришло известие о смерти Кабора, Гильдис сразу отправила слуг сообщить его семье печальную новость, передала вино и угощение. Занимаясь приготовлениями к прощанию, жена вождя думала, как сказать детям, что их папа больше не вернётся. Хадис ворвалась без стука и почтения. Сначала она была радостная, узнав о письме, но беззаботное, какое может быть только у детей, счастье быстро рассеялось, когда юная аданет поняла по лицу бабки — случилось плохое. — Письмо от мамы? — спросила девочка, сразу выясняя самое главное. — Мама написала? Конечно, для неё самое главное — мать. Гильдис кивнула и быстро ответила, понимая — если тянуть, станет тяжелее: — Ваш папа погиб. В Бретиле вспыхнула хворь, которую там лечить не умеют. Помнишь, я рассказывала, что у нас плёнками давятся иногда? Вот и там… Хадис не дождалась окончания рассказа, громко всхлипнула и, стараясь не показать слёз, убежала, хлопнув дверью. Прошло немного времени, коридор наполнился даже не плачем — отчаянным рёвом младшего сына Глорэдэль. — Гилмарах! — пыталась ругать его средняя сестра. — Замолчи! А потом трое детей ввалились к бабушке. Хадис делала злое лицо, Гильмирель плакала, пряча лицо в платке, а мальчик вопил, что было мочи. — Тело привезут? — словно взрослая, спросила старшая дочь. — Нет, — покачала головой Гильдис, стараясь не рассматривать заплаканные опухшие глаза внучек — не простят ведь, что заметила, какие они некрасивые сейчас. — Сожгли. — Я-а-асно, — Хадис не дала ничего объяснить, увела сестру и брата. Из коридора донеслись причетания Гильмирель: — Но как же мы будем видеться с па-а-апой?! Как же на могилку сходить?! — Тихо! — это старшая. Гильдис вздохнула. Внимание отвлекло что-то за окном, женщина задумалась, но вдруг Хадис вернулась. Одна. — Это твоих рук дело, колдунья морготова! — крикнула она бабушке, срывая голос. — Замолчи, или я прикажу тебя вышвырнуть из моего дома, — строго приказала жена вождя. — Да! Давай! Избавься и от нас! Ты мечтала избавиться от папы, потому что он маме не ровня! Она должна была за сына какого-нибудь вождя выйти, а нашла себе обычного лекаря! Заметь, ни одна твоя дочь тебя не послушала! Все по любви замуж вышли! Дверь с грохотом закрылась. Несколько дней Хадис избегала встречаться с бабушкой, однако потом снова пришла сама, осторожно обращаясь с засовами, замками и порогами. — Бабуль, прости, — девочка полезла обниматься и читавшая книгу Гильдис невольно растаяла, хоть и не подала виду. — Я знаю, почему тело не привезут. Ты права, что папу не любила, он ведь маму не любил, изменял ей с той, на ком не женился, потому что она бедная. Для жены Хадора такое знание стало открытием, аданет решила не верить внучке на слово, поскольку, если бы Кабор ходил на сторону, об этом неминуемо бы стало известно всем. — Тело не привезут, — продолжала почти шёпотом Хадис, — потому что он в том племени тоже женщину нашёл и чем-то от неё заразился. И это видно по трупу! Пятна там всякие. — Что ты, это неправда, — Гильдис погладила внучку по голове. — Нет, правда. Все так говорят. *** Гундор задумался, почесал покрытый седой щетиной подбородок. — И как я должен разубедить девочку, что её отец — кобель? Был. Гильдис скривилась, хмыкнула. — Я дам им книги, могу счёту сложному поучить, но как это поможет? Ни один самый сложный расчёт не способен сделать мужа верным или развеять слухи о нём. — Так Кабор всё-таки изменял Глорэдэль? — Хм-м, — подняв глаза в потолок, Гундор сделал задумчивое лицо. — Гло красивая. Была в юности. Но не слишком умная. Умного мужчину это могло раздражать. Да и страх перед нашим папаней любви не способствует. И перед тобой, кстати, тоже. Ты, пожалуй, пугаешь даже сильнее. — Но и изменам страх не способствует тоже, — прищурилась Гильдис. — Пожалуй. Ладно, я готов помочь, но мне нужны новые костыли. И пусть они будут такими, чтобы с ними было приятно обниматься. И с фигурками женщин. Лучше без одежды. Мать посмотрела на сына, пытаясь понять, шутит ли он. Да за такое количество серебра лучше здоровым детям и внукам купить наряды! Эх, ладно, не так часто этот урод что-то просит. Пусть. Может, гулять выходить начнёт. — Хорошо, сынок, — стараясь больше не злиться, улыбнулась Гильдис. — Ты же знаешь, я для тебя всё сделаю. — И твою любовь ко мне не могут описать никакие слова. Даже на Квэнья. — Да, милый, — старая аданет просияла. — Даже на Квэнья.