Свет проклятых звёзд

Казалось бы, долгожданный миг, наконец, настал, и прозвучали столь желанные слова: «Мы едем обратно», но радости совершенно не ощутилось. «Обратно». Не домой. Так назвал будущий путь собрат-воин, и до боли точно передал ощущение в сердце. Хитлум никогда не был домом для Аклариквета и не смог стать даже просто любимым местом жизни. Наверное, это неправильно, и привычка могла бы навязать нежные чувства к Туманной Земле, но… Менестрель понимал: захваченная его владыкой назло Первому Дому территория не обязана принести счастье и ощущение покоя никому из согласившихся здесь жить под властью Финвэ Нолофинвэ Финвиона. Вероятно, поселившиеся там ранее Феанариони тоже не обрели на берегах Митрима дом, однако они пришли на не занятые никем земли — орки ведь не в счёт… Мысли спутались, Аклариквет попробовал подумать о письме королю. Владыка Нолофинвэ давно не отвечал на послания, не присылал гонцов, и менестрель не понимал, что это может означать. Вероятно, согласие с лекарями Барад Эйтель, но вдруг нет? Людские знахари в один голос заявили, что из Бретиля никому выезжать нельзя и въезжать тоже, пока полностью не утихнет повальная хворь. Эльфы попытались спорить — никто из них никогда не болел, значит, не сможет заразить людей по пути или в Хитлуме, но Глорэдэль, вероятно, слишком потрясённая смертью мужа, настояла на своём: что, если смертельное поветрие может вцепиться в волосы или одежду, прилипнуть к коже, а потом дунуть на того, кто слаб телом? Спорить с убитой горем женщиной никто не рискнул, и Аклариквету пришлось писать письмо королю. Слов на листе оказалось много, смысл краток: «Задержимся в Бретиле неизвестно на сколько. Ото всех отгородились». Возможно, владыка Нолофинвэ понял правильно и ни в чём никого не обвинил, однако неизвестность с каждым днём пугала сильнее. Обратно, несмотря на страх, тянула навязчивая мысль, что могли вернуться племянницы, или прийти вести о них. Также хотелось перестать всё время быть рядом с Лайхениэ, поскольку певец теперь не понимал, как себя вести с этой тёмной эльфийкой. Её злые слова, скорее всего, слетели с губ сгоряча, но колдунья не спешила за них извиниться. Прошло лето, почти закончилась осень, а Зеленоглазка так и не начала первой разговор. Может быть, не хотела? Её право. Только отпустить ситуацию не удавалось, и Аклариквет не мог ни на чём сосредоточиться. Когда пришло время сборов обратно, он, вместо нужных дел, сидел за письмом, и лишь бездумно макал перо в чернила. Написать королю одну фразу — невежливо. Владыка Нолофинвэ ждёт совсем не такого почтения! Но на большее не хватало воображения. Менестрель понимал — он должен привезти из Бретиля песню о том, какой Тингол никудышный правитель, высмеять его в свете последних событий, только ничего не приходило в голову, а внезапно вспыхнувшие чувства к Лайхениэ не давали зарождающемуся вдохновению пути к сердцу, где хранился самый главный и любимый образ, оживлявший стихи и мелодии. Понимание, что Нерданель потеснили, ужасало и злило. Менестрель бросил перо в чернильницу и, взяв лиру, вышел на улицу. Было холодно, но, по крайней мере, с серого неба не падало ничего мерзко-мокрого, что вселяло надежды на улучшение погоды. — Нерданель, — прошептал Аклариквет, устремляясь сердцем за море, но чувствуя, как другая женщина не позволяет покинуть Средиземье. — Моя Алая Леди… Я не забыл тебя, моя любовь не стала иной… Пальцы сами собой заиграли «Изначальную Песнь» «Купленного» певца, но музыка быстро изменилась до неузнаваемости, слова пролетели вслед за мыслью творца сквозь рубеж эпох, упали в руки никогда не случавшимся в Благословенном Крае плачущим снегом. — О, если в суете дневной Утрачу я твой образ милый, В час одинокий, в час ночной Он возвратится с прежней силой, — подняв голову к небу, чуть слышно запел Аклариквет, боясь произносить что-то, о чём его никто не просил. — И дело гордости моей — В душе хранить твой образ свято И средь забывчивых друзей Тебе быть верным, как когда-то. Прости! Порой среди чужих, Смеясь, беспечным я бываю И в суете речей пустых Тебя как будто забываю, Но ты не верь моим словам, Тебе забвением грозящим. Я не хочу отдать глупцам Ни даже вздох твой, Ни даже взгляд твой! Я так устал находить и терять тебя Среди бессмыслицы лет, Когда я видел огонь, там где нет огня, А где пылает лишь рассвет. Лишь ты одна не даёшь сгореть дотла В бокале горького вина. Я так хочу, так хочу Вернуть тебя навсегда. Сборы в путь «обратно» интересовали всех вокруг куда больше пения королевского менестреля, вероятно, потому, что он не высмеивал Первый Дом Нолдор и не оправдывал альквалондское братоубийство, а, значит, ничего интересного с его уст не слетало. Аклариквет понимал — он этого не забудет, не простит, и позже начнёт вспоминать по кругу, ругая себя и всех не замечавших его искреннего порыва, но сейчас чужое мнение менестреля не волновало. Пусть. Пусть собираются. Им всё равно придётся ждать, когда улетит письмо, а это зависит только от желания Аклариквета. Так или иначе, его заметят. — Хочу вернуть тебя себе, — образ Нерданель подсказывал всё, кроме текста послания королю. — Хочу вернуть себя тебе, Как когда-то. Что-то заставило обернуться, и, прежде чем посмотреть, в чём дело, певец догадался — он почувствовал пристальный взгляд. Так смотрела лишь одна знакомая женщина, менестрель внутренне содрогнулся и сжался, боясь, сам не зная, чего. Всё-таки подчинившись, в глубине души теша себя надеждой, что это не лишающие воли чары, и он смог бы не менять положение головы, если бы сам этого не хотел, Аклариквет посмотрел на замершую в отдалении Зеленоглазку. Молчаливый миг продлился вечность, никто из эльфов не произнёс ни слова и не улыбнулся первым. Колдунья просто вдруг перестала смотреть на певца, взгляд изумрудных глаз устремился в пустоту, и силуэт исчез среди белых и тёмных стволов облетевшей рощи. Неожиданная, но столь давно созревавшая идея заставила очнуться от всех тревожных мыслей разом: сейчас здесь никому нет дела до нечестного певца. Никому! Значит, можно бежать! Скрыться, исчезнуть, стать тенью и жить призраком себя прежнего, пропасть… Можно будет приютиться где-то в лесу, остаться наедине с мечтой и больше никогда её не терять и не сравнивать с другими. Алая Леди вновь будет единственной, и больше не придётся искажать её Изначальную Тему! Собственная Песнь Айнулиндалэ Вильварина из Тириона зазвучит абсолютной гармонией, породит совершенный мир для одного-единственного творца! Воображаемая красота засияла дивными оттенками лепестков и отблесками Анар на волнах, животворящей росой Древ Валар и шпилями тирионских дворцов, вызывая на лице Нолдо улыбку. Сейчас всё казалось простым, к тому же, разве напугает одинокая жизнь в лесу прошедшего Хэлкараксэ? Конечно, нет! Но вдруг идеал разбился о горькое понимание: продавший талант Аклариквет никому не нужен, кроме купившего его товар короля. И мечта, сотканная из любимого образа, не выстраивая на своей Теме иные сюжеты, угаснет, поскольку втородомовский певец никогда не интересовал прекрасную огненноволосую Нерданель. На сердце стало горько, лира показалась невыносимо тяжёлой, зато в голове потрясающе легко составились строки письма для владыки Нолофинвэ. Возможно, в словах на бумаге отразится боль, отчаяние и безысходность, но ведь именно так сейчас ощущают себя жители Бретиля, значит, всё верно! Собственная Песнь Айнулиндалэ снова не подвела, и маленький мир одного послания ожил под пером купленного певца Аклариквета.