Свет проклятых звёзд

Зимний ветер влетел в открывшуюся дверь, и сидевшего за записями эльфа обдало холодом. А ещё ощутился терпкий запах вина. — Нарнис? — Арафион разом забыл все слова, которые знал, разучился говорить и, казалось, дышать. Внук короля Ингвэ не просто никогда не видел возлюбленную эльфийку хмельной, он даже представить не мог, что гордая Нельяфинвиэль способна напиться. Всё? Арде конец? Моргот вернулся? — Я ничтожество, — сообщила с порога Нарнис, подошла к окну и оперлась локтями. — Прости, что сломала твою жизнь. Язык эльфийки заплетался, растрёпанные волосы, в беспорядке торчавшие из-под капюшона тёплого плаща, заколотого на груди восьмиконечной звездой, напоминали языки пламени. — Тебя, возможно, это утешит, Арафион: ты не единственный, пострадавший из-за меня аманэльда. Ты рад? Ваньярский принц встал из-за стола, подошёл к возлюбленной и робко, словно совсем юный эльф, приобнял дрогнувшее плечо. — Финвиэль меня не оставит, я знаю, — запинаясь, проговорила Нарнис, не отстраняясь от воздыхателя. — А Финдиэль прислала письмо, что возвращается в Валимар, и я больше никогда не увижу ни её, ни Мелинаро, зато могу ехать в Сады Лориэна и вечно любоваться состоянием другого своего внука — плодом своих кропотливых трудов. Дочка написала, что всех заставит забрать из Форменоссэ родню, пока я не переломала сотни судеб. Но, — леди Нельяфинвиэль посмотрела расфокусировавшимся взглядом на Арафиона, — я ведь не хотела никому зла. Почему так вышло? Я боюсь остаться одна в этой проклятой тюрьме, но мне больше некуда пойти! — Я тебя не оставлю, я же обещал, — прижался крепче Арафион, чувствуя, как всё быстрее бьётся сердце. — Это неправильно, — всё-таки отстранилась Нарнис. — Но я на самом деле не знаю, почему. Отойдя от окна и сев за стол, заваленный чертежами и стихами, дочь Майтимо Руссандола достала из внутреннего кармана плаща внушительную бутыль, откупорила и стала пить прямо из горлышка. Шокированный Арафион открыл рот, но так и не смог ничего сказать, ошарашенно наблюдая за тем, как возлюбленная, такая гордая, таинственная, правильная и… сильная, становится обыкновенной женщиной, напуганной и потерянной. — Почему ты ещё здесь? — с громким стуком поставив бутыль на стол, поинтересовалась Нарнис. — Уходи и уводи остальных. Крыша скоро рухнет вам на головы. — Но это и мой дом тоже, — прямо посмотрел в серые испуганные глаза Арафион. — Я так решил, леди Нельяфинвиэль. — Решил, — сквозь слёзы рассмеялась эльфийка, снова берясь за бутыль. Остановив её руку, ваньярский принц взял бокалы, поставил на стол, хотел налить вина, но дочь Майтимо Руссандола вдруг разозлилась: — Так правильно, да?! Надо пить из бокалов и вдвоём?! И только с мужем?! Сначала вино, потом свадьба?! Так ведь положено?! А я не хочу, как положено, Ястреб. Я хочу так, как мне вздумалось. Именно сейчас, в этот момент времени, в этой точке Арды. Я что, не имею права делать то, что хочу, если это не положено? А кто мне теперь это скажет? Те, кто учили меня жить, оказались неправы! Те, кто строили мою судьбу за меня, либо мертвы, либо далеко! Всю жизнь я делала что-то, потому что так правильно, ведь мне так сказали умные родители, а им так сказали их умные родители, но в итоге во всём виновата именно я! В итоге неправа я! Но почему? Я теперь понимаю, что права была только мама из всех, кого я когда-либо знала, но я не смогу просто сорваться и отправиться к ней, потому что меня все ненавидят! Я обязана остаться здесь, позвать Валиэ Ниэнну, чтобы она очистила эту ненавистную всеми крепость, но я не могу! Ты понимаешь, Арафион? Не могу! Я ведь дочь отступника, жена отступника, бабушка отступника, внучка отступника, племянница отступников! Думаешь, я не понимаю, что меня тоже надо очистить, но я не верю Валар! Я никому не верю, потому что каждый встречный диктовал мне правила жизни, и каждый делал только хуже! — То есть, — похолодевший от страха происхожящего ваньярский принц попытался разрядить обстановку, — ты не хочешь угостить меня вином? Хорошо, ладно, у меня своё есть. — Не надо пить, — грустно улыбнулась эльфийка, однако голос прозвучал жёстко, — нам нечего праздновать, и мы пока никого не хороним. А за твой отъезд я подниму бокал в одиночестве. — Я никуда не поеду, Нарнис. — Ты один из тех, — снова разозлилась леди, — кому голова нужна только для красоты. Поджав губы, Арафион отвернулся. Было невыразимо обидно слышать подобное после всего, что он сделал для Нарнис и её Дома, после того, как рассказал о своих чувствах, защищал от посланников Валар… — Ты хочешь свободы? — спросил принц, справившись со сдавившей грудь болью. — Хочешь уехать? Ты можешь это сделать, а я останусь здесь и буду хранителем твоей твердыни, пока хозяйка не решит вернуться. — Я не умею хотеть, Арафион, — прямо посмотрела в тёплые синие глаза Нарнис. — Меня не научили, понимаешь? Я знаю, что можно, что нельзя, как правильно, как неправильно, но всё это сейчас работает против меня, что бы я ни делала! Мне надо было уйти в Эндорэ с Финьо, но я поступила так, как приказал супруг, потому что так надо! И кто от этого стал счастливее? — Ты ждёшь возвращения мужа, потому что так положено? — с трудом выдавил из себя вопрос Арафион. — Меня не учили любить, — залилась слезами Нарнис, снова начиная пить вино из горлышка. — Меня учили подчиняться! И я не знаю, как может быть по-другому! Вижу, что у других не так, как у меня, но повторить не могу! Понимаешь, что это значит? — Нет, — честно ответил внук короля Ингвэ, мечтая обнять и утешить любимую, однако не решаясь приблизиться. — Я никогда не поддамся чувствам, Ястреб. Знаешь, почему? Потому что меня этому не научили! «Но сейчас ты именно это и сделала, — так и не сказал вслух Арафион. — Надеюсь, тебе стало легче». — А ещё, — Нарнис снова отхлебнула, — меня не научили напиваться. Это же некрасиво, так нельзя! Вот поэтому я сейчас так глупо поступаю и выгляжу. Ненавижу себя, но всё равно зачем-то делаю. Знаешь, первый раз мне захотелось напиться до точно такого же состояния, как сейчас, когда я поняла, что папа и мама друг друга не любят. Это было озарение! В тот день не произошло ничего особенного, папа просто долго отсутствовал, а потом пришёл, и встретился с мамой взглядом. Они посмотрели друг на друга, как чужие, словно незнакомцы, которые не хотят знать ничего о случайном встречном. Их глаза выражали пустоту и полное безразличие, словно меня нет, нашей части дворца тоже, ничего совместного не существует! Хотя, нет. Всё-таки было не только это, но я не поняла, что ещё. Мне просто захотелось напиться, но я не стала, потому что не положено. Это был первый раз. Второй — когда я узнала, что помолвлена. Кстати, Ястреб, мой муж никогда не слышал от меня того, что я сейчас говорю тебе. А знаешь, почему? Потому что нельзя выглядеть проигрышно перед супругом! Надо всегда быть милой и любящей, не позволять себе недостойное поведение! Финьо бы разлюбил меня, узнав, что я хотела напиться, когда мне сказали, что я стану его женой. Но ты представь только моё смятение: мне с раннего детства твердили, что есть Первый Дом Нолдор, а есть все остальные, и эти остальные — что-то вроде банки для краски: нужно, но совершенно не имеет самостоятельной ценности, потому что важна краска сама по себе, а не то, во что её налили. Потом мне хотелось напиться, когда я узнала, что мою семью прогнали из Тириона. Но как я могла показать Второму Дому свою слабость?! И я была сильной, красивой, гордой, любящей. Но знаешь, чего мне хотелось на самом деле?! — Напиться, — развёл руками Арафион. — С чего бы вдруг? — так искренне удивилась Нарнис, что принц почувствовал себя полным дураком. — Я мечтала поехать в Форменоссэ и просто посмотреть в глаза деду. Мне казалось, что таким образом его можно пристыдить, образумить. Меня учили, что неправ всегда только Второй Дом, и я готова была безоговорочно верить, но меня также учили, что агрессия — это недостойно. Но ведь агрессия исходила именно от моей семьи! Как же так, великий Феанаро? И потом я захотела напиться в третий раз, когда узнала, что мой муж натворил в Альквалондэ. А когда я его увидела… Нарнис подняла бутыль и продолжила пить. Это длилось пугающе долго. Арафион подошёл к окну, прислонился к подоконнику и стал молча ждать продолжения разговора, надеясь, что хватит сил не сделать какую-нибудь глупость. — Когда я увидела Финьо, — совсем нечётко заговорила дочь Нельяфинвэ Феанариона, — у меня рухнул мир. Я ведь была обучена лишь одной модели семьи: мужчина — сильный, женщина — любящая. Но в Альквалондэ, среди руин дворца я увидела своего мужа, который выглядел слабаком. Точнее, не так. Понимаешь, Ястреб, я была обучена тому, что муж может устать, проиграть какое-то соревнование, провалить важное дело, но он не должен этим гордиться. То есть, неудача — для мужчины постыдна, никто не должен о ней знать, слабость нельзя выставлять напоказ. Тяжело вздохнув, леди обхватила голову руками, потом скинула плащ на пол, брошь-звезда, звякнув с режущим чуткий слух менестреля звуком, ослепительно сверкнула. Арафион поднял накидку, осторожно повесил у двери и, с трудом преодолев желание сесть рядом с Нарнис и обнять её, вернулся к окну. — Скажи, Ястреб, — дочь Нельяфинвэ Руссандола посмотрела в глаза ваньярского принца, — это и есть любовь? Это любовь, да, когда ты видишь нечто отвратительное, но не насмехаешься, а пытаешься помочь? То есть, когда тебе действительно не смешно и не противно, а хочется сделать что-то, чтобы снова видеть сломленного эльфа сильным, как прежде? Зажмурившись от рези в глазах, Арафион отвернулся к морю за окном. Серая и холодная, вода всё равно казалась теплее сердца любимой женщины. Тянущая боль в груди затруднила дыхание, захотелось убежать куда-нибудь подальше от всех и просто побыть в одиночестве. Наедине с безнадёжностью. — Меня учили не любить Второй Дом, — продолжила говорить Нарнис, положив голову на руки. — Но мужа любить положено. А я так и не поняла, как это — любить? Может быть, то, что двигало мной, было совсем иным чувством? Леди Нельяфинвиэль закрыла глаза, замолчала. Дыхание стало ровным, медленным, несколько огненно-каштановых прядей упали на прекрасное лицо. Осторожно подняв любимую и услышав нечёткое: «Меня нельзя брать на руки», Арафион отнёс леди в свою постель, а сам сел за стол, но вспомнить, чем был занят до появления Нарнис, не смог. Завороженно застыв, ваньярский принц залюбовался казавшимся всё более прекрасным спокойным лицом, представляя, что всё хорошо. Ночь опустилась на Порт Надежды фиолетовым мягким покровом, и среди тумана и прозрачных лучей небесного цветка далеко на юге появился корабль с флагом рода Ингвэ. *** «Есть за горами, за лесами Валимар — светлый град. Там звери с добрыми глазами, Там жизни каждый рад. Там чудо-озеро искрится, Там зла и горя нет, Там во дворце живёт жар-птица И эльдар дарит свет». Мелодичное пение влетало в окна королевского дворца, спрятанного от жарких лучей Анар тенью священной горы Таникветиль, музыка звенела горными ручьями и нежными голосами птиц. О чём мечтать тем, кто уже получил всё, к чему разрешено стремиться? Если остались только запрещённые достижения, когда и при каких обстоятельствах произойдёт крушение прекрасного благого мира? Король Ингвэ хотел верить, что хорошо знает свой народ, которому не нужно то, чего нельзя. Вечное счастье в покое — вот, чего не хватало в опасном Средиземье! Безопасность — величайший дар любимых Валар. Ваньяр — мирный народ. Так было и так будет всегда. Во вспышке белого света на балконе дворца возник Майя Эонвэ верхом на крылатом единороге, орёл на груди посланника Манвэ сиял золотом. Ни говоря ни слова, глашатай протянул королю небольшой свёрнутый гобелен, и не узнать изящные узоры было невозможно. Мир… Фириэль? Судьба выткала рукой эльфийки новую историю? «Валимар — светлый град! Валимар — светлый град!» — пели подданные Ингвэ на площади. Король развернул расшитую ткань. На ошарашенного отца с гобелена посмотрело лицо сына — Фионвэ принимал из чьих-то рук меч с расправившим крылья орлом на изящной рукояти. Вспоминая собственные угрозы и страхи, Ингвэ посмотрел в глаза Эонвэ, поразительно похожего сейчас на Арафиона. Майя погладил разноцветную переливающуюся гриву скакуна и произнёс: — Это Воля Рока, и не тебе решать, что правильно, а что нет, светлый владыка. Умерь свой пыл, эльф. Король запоздало поклонился, и волшебный свет, лившийся с балкона, стремительно угас, оставив после себя пустоту.