The changeling can change

Петуния проснулась, потому что не могла больше спать. Она разлепила полностью отдохнувшие глаза, сонно осмотрелась и, расстроено выдохнув, опустила взгляд — в окне всё ещё мелькали быстро ускользающие деревья, облака и едва различимые очертания домов, виднеющиеся где-то вдалеке, и означало это, что поезд ещё не доехал до нужной станции. — Как спалось? — ласково улыбнувшись, поинтересовалась сидящая рядом миссис Палео, заметив проснувшегося жеребёнка. Петуния некоторое время немо пронзала земную пони фиолетовыми глазами, с которых не до конца ушла отчего-то задержавшаяся в это утро дремотная дымка, пока сознание внутри не подсказало, что вопрос был задан ей. — Хорошо, — апатично произнесла в ответ кобылка сквозь прикрытый копытом зевок. — Сколько время? — Почти семь, — всё также улыбчиво ответила бирюзовая кобыла, взяв в копыта книжку. — Ты не голодна? — Немного. Отложив книгу в сторону, синегривая пони несколько секунд копалась в стоявшей рядом сумке, поочерёдно озвучивая её съедобное содержание, пока очередь не дошла до… черничного капкейка. — Я не хочу, — вдруг сухо произнесла жеребёнок, переведя взгляд на быстро сменявшие друг друга картинки в окне. — Не хочу есть. — Ох, солнышко, — выдохнула Палео, оставив сумку, — может пора забыть обо всём этом? — Я просто… просто хочу домой. Старшая кобыла переметнулась на противоположную лавку, усевшись подле дочери и окинув её сочувствующим, но в то же время мрачным взглядом. — Ния, — прошептала она, копытом приобняв жеребёнка, — я прошу тебя, не забивай себе голову, ладно? — Что теперь будет? — заглянула Петуния матери в глаза. — Когда мы вернёмся в Понивилль, что будет дальше? — Я не знаю, — честно призналась вторая. — Всё, что ты захочешь? — Но я понятия не имею, чего хочу, — бирюзовая кобылка издала едва слышный плачущий писк, спрятав мордашку в густую гриву. Старшая Палео зарылась носом в светло-синюю макушку, прижав дочь к себе, и, тихо воркуя, ласково произнесла: — Просто помни: что бы ты ни придумала, я поддержу тебя во всём, — продолжила она уже пронзительным шёпотом: — если это не касается этого жуткого чейнджлинга, разумеется. — Но я… — разнёсшийся по вагону голос проводника, констатирующий о том, что поезд скоро прибудет на конечную станцию «Понивилль», заглушил слова Петунии, и жеребёнок приняла это как знак того, что возражать матери всё же не стоит. Копытом вытерев набежавшие слёзы, она переметнула взгляд на окно, вновь погрузившись в пучину мыслей. За ним простирались зелёные луга, поля и холмы, а на открытом пространстве можно было увидеть горизонт, где виднелись соприкосавшиеся друг с другом небо и земля. Изредка сбоку от рельсов поднимались высокие земляные насыпи, покрытые ярко-зелёной травой. Глядя на мгновенно сменяющиеся пейзажи за окном, Петунии Палео хотелось верить только в лучшее. Однако жизнь мчится вдаль — она тоже сродни путешествию в поезде, и хотелось бы верить, что всё же в конце путешествия она унесёт её в лучшее время. Время, когда не было сегодняшних проблем, не было этих бесконечных споров между взрослыми пони и нескончаемых вопросов о том, как же лучше поступить. Время, в котором было лишь два лучших друга — маленький жеребёнок, дарящий свою неисчерпаемую любовь и доброту каждому, кто нуждался в ней, и даже тем, кто нет. Она была подобна тёплому солнцу, щедро и бескорыстно дарящему свои ласковые лучи. И королева, являвшаяся её очевидной противоположностью. В ней не было света, и дарить она могла лишь тьму. У неё не было сердца, вместо него внутри жила необузданная тьма. Она не грела тех, кто постигал тепло, она разрушала, умерщвляла всё, чего касалось её копыто. Но мрак не страшен тому, кто несёт солнце, и когда приходит свет, тьма обращается в его тени.

***

Две крылатые кобылки слетели со скользкого от росы холма вниз и плавно, не опережая и не отставая друг от друга, поплыли по воздуху. Изредка им приходилось закладывать повороты, заваливаясь на одно из крыльев, когда на пути встречались густые облака. Раньше, во время полётов, тёмная кобыла не тратила силы для того, чтобы увернуться от подобных преград — ей хватало одного простого заклинания, что превращало небесных барашков в прах. Однако вторая усилием воли смогла втолковать ей, что труд пегасов всё же стоит уважать, и поворот в другую сторону не отнимает много сил и времени. — Волнуешься? — вдруг выдала пурпурная аликорнша, разорвав своим голосом тишину. — Мне не знакомо это чувство, — отстранённо пробормотала чейнджлинг. — Ой, да брось. Не обязательно иметь способность распознавать чужие эмоции, чтобы увидеть волнение в твоих глазах. — Глупый диалог, — фыркнула королева, — нам незачем его продолжать. — И как долго я буду ещё в отчуждении? Кризалис, нравится тебе или нет, я твой наставник — так сказала принцесса Селестия. Ответственность за тебя находится в моих копытах, и мой долг… — Да-да, дружбомагия, все дела, — драматично закатила она глаза. — Я всё помню, но прошу, не надо только этих пафосных разговоров. Мы можем просто лететь молча? — Святая Селестия, ты просто неисправима. Оставшийся путь они, несмотря на то, что летели почти впритык друг к другу, провели в молчании, как и желала Кризалис. И тишина могла продолжаться ещё долгое время, однако показавшиеся вдалеке очертания знакомого для Твайлайт дома заставили Кризалис резко затормозить в воздухе. — В чём дело? — подлетела к ней обеспокоенная принцесса. Кризалис сглотнула, подняв на принцессу отчего-то испуганный взгляд, но при этом продолжая порхать в немом ступоре. Твайлайт осторожно поторопила её, позвав по имени. — Перед тем, как вы приняли окончательное решение, — вполголоса произнесла чейнджлинг, словно страшась быть услышанной, — ко мне заходила Петуния… Аликорнша внимательно слушала, несмотря на то, что эта часть была ей знакома. Продолжила Кризалис уже слегка дрожащим голосом, поведав Твайлайт всё, что случилось в тот вечер. Она выслушала, не перебивая и не прося опустить обилие мелких деталей, но её кидаемый время от времени осуждающий взгляд ещё больше пробуждал внутри королевы чувство вины. Когда рассказ был окончен, Кризалис почувствовала, как скопившееся за всё это время раздражение внутри принцессы, найдя выход, резко перестало иметь для неё значение. — У меня… — медленно начала Твайлайт, собираясь с мыслями. — У меня нет слов. Почему ты не рассказала об этом принцессам? — По понятным причинам, — сухо ответила Кризалис. — Поэтому ты так волно… переживала? — Кризалис кивнула в ответ. — Слушай, я не раз это говорила, но мы все совершаем ошибки. Звучит банально, конечно, но если ты и вправду сожалеешь о случившемся и чувствуешь вину за это — расскажи Петунии. Кто, как не она, поймёт тебя. — Поймёт… — беззвучно усмехнулась чейнджлинг. — Я чуть не убила её, Твайлайт. Один раз я уже подвергла жизнь Петунии опасности, и вот… это снова повторилось. Словно я обречена всю свою вечность разрушать то, что мне дорого. — Дорого? — озадаченно посмотрела принцесса на Кризалис, вскинув брови. Ответом был непонимающий взгляд. — Нет-нет, просто… это так странно. Буквально пару лет назад мы были готовы перегрызть друг другу глотки, а сейчас стоим тут, откровенничаем, словно старые знакомые. И знаешь, это здорово. Я рада, что ты по настоящему начала менять в себе всё то, что терзало душу на протяжении долгих лет, и всё же дала дружбе шанс. — Враки, — спокойно произнесла в ответ Кризалис, — мне всё ещё хочется перегрызть тебе глотку. — Оу, — моргнула Твайлайт, — приму к сведению. Кобылки не успели долететь до дома, как в нескольких метрах от него их встретила, почти искренне улыбаясь, миссис Палео. Фальшь в её, казалось бы, приветливом голосе Кризалис почувствовала сразу. Однако сохранять спокойный, невозмутимый вид при тех, кому она неприятна одним лишь внешним видом королева умела, и ещё как. — Принцесса Твайлайт, рада вас видеть, — улыбчиво пожала она копыто аликорнше и обратилась уже к Кризалис: — Наше первое знакомство, м, не удалось. Амелия Палео, мать Петунии. — Почему же не удалось? — лукаво выдала она в ответ. — Вы назвали меня монстром и чудовищем, заверив Петунию в том, что я представляю для неё угрозу. Ах, да, ещё меня знатно ранили заклинанием. Как по мне — прекрасно проведённая первая встреча. Где, кстати, сама Петуния? — В доме, — прохладно отозвалась Амелия. — Но Вы же не думаете, что я оставлю Вас наедине со своей дочерью? — О, так теперь Вам есть до неё дело? А что же Вы делали последние полгода, когда она чуть ли не каждый день сбегала в ущелье, куда, насколько я помню, жеребятам ходить запрещено? — Прошу прощения? — окончательно похолодела земная пони, пронзив Кризалис салатовым взглядом. — Что ж, — нервно рассмеялась Твайлайт, вспышкой телепортировавшись между кобыл, — думаю, что самое время зайти в дом, верно? Амелия Палео ушла вперёд, тогда как принцесса дружбы и Кризалис не торопясь поплелись следом. — Прояви хоть каплю уважения, — шикнула на неё Твайлайт. — Ты дважды рисковала жизнью её дочери. Чейнджлинг подавила в себе желание возразить и угрюмо, не переставая пронзать пони осуждающим взглядом, последовала за кобылами. Однако никак не желавшие успокаиваться нервы внутри неё резко затихли, когда в дверном проёме Кризалис сумела разглядеть до боли знакомые бирюзовые очертания жеребёнка. Зайдя во внутрь дома, Кризалис почувствовала резкий, но хорошо знакомый букет жеребячьих эмоций, главным из которых, как и прежде, оставалась доброта. Петуния немо поприветствовала гостей, слабо, едва заметно улыбнувшись. Вместе с Амелией они накрыли на стол, после чего младшая кобыла, ничего не сказав и лишь что-то шепнув матери на ухо, отправилась в свою комнату. — Могу я поговорить с Ни… Петунией? — усилием воли выдала Кризалис, негодуя внутри из-за того, что ей приходится у кого-либо спрашивать разрешения. Амелия прищурила глаза, презрительным взглядом окинув чейнджлинга, однако слова принцессы о том, что Кризалис вовсе не представляет для жеребёнка угрозы, и в любом случае на её роге надет блокатор, заставили кобылу, пускай и фальшиво, но смягчиться, разрешив королеве отправиться вслед за Петунией. — Как… прошла неделя? — только и смогла выронить Кризалис, нелепо застыв в дверном проёме. — Мы были в Филлидельфии, — непривычно мрачным совершенно расходившимся с образом позитивного жеребёнка голосом ответила Ния. — Я слишком много пережила за эти месяцы и подумала, что может отдых от всего этого поможет разобраться с мыслями. — И как? — Я всё так же потеряна, — пожала она плечами, — но зато отдохнувшая. — Видимо, это тот самый неловкий момент, когда мне стоит извиниться. Петуния слегка приподняла уголки губ, однако Кризалис чувствовала с каждой секундой всё больше и больше нарастающее напряжение внутри, и даже эта слабая улыбка не могла его рассеять. Посему медлить с извинениями она не стала: — Я не умею говорить красиво — обычно это дело оставляют за какими-нибудь единорогами из Кэнтерлота, — начала королева, стараясь не прерывать зрительного контакта, — и извиняться я тоже не умею. Но я думаю, что ты и так сможешь понять. Я ведь… я привыкла находиться одна, вымещать злобу и гнев на окружающих, давно привыкших попадать под горячее копыто. Моё окружение всегда было таким же прогнившим и чёрствым, как и я сама. Но это была моя жизнь. Да, жестокая, суровая, порой одинокая, но жизнь. И она мне, Дискорд подери, нравилась. А потом это всё забрали. Вот так, в один момент. И я… просто перестала доверять этому миру — у меня и так с ним были проблемы, но в тот день я точно решила закрыться от него, и уже навсегда. Понимаешь, тот маленький лучик света, что не давал тьме окончательно поглотить мою душу, он просто-напросто погас. — Эти были ужасные извинения, — вскинула брови кобылка. — Кризалис, тебе не надо передо мной оправдываться или отчитываться, я не принцесса. У меня нет права тебя осуждать. Да, ты вспылила, я всё понимаю. В любом случае ты бы не сделала мне больно, и дело было вовсе не в этой штуке на роге. Мой взвизг — это был лишь испуг. Но я обижена не на это, а на то, что ты и вправду собиралась, нет-нет, даже хотела отправить себя в Тартар. Тебе было откровенно всё равно на то, что чувствовала в тот момент я, когда на суде решалась твоя судьба. Ты вовсе не хотела какой-то там справедливости, ты просто хотела заглушить чувство вины внутри. Тобой управляли собственные желания, и тебе не было дела до меня, до моих чувств. Плевать мне на эти заклинания — я дружу с чей… чендж… в общем я знала, что у тебя бывают порывы ярости, и ты сама порой даже этого не замечаешь, но они есть, — Петунии потребовалась некоторое время, чтобы совладать с собой и собраться с мыслями, чтобы спокойно закончить: — Поговори ты со мной нормально, объясни ты мне ситуацию, обсуди ты со мной, чего хочешь ты и чего хочу я — этого бы не было. — Моя вина, признаю. И мне очень жаль. Но я ведь стараюсь меняться. Правда, ты только посмотри: почти искренняя улыбка, походы в гости и эти ежедневные уроки дружбомагии. Серьёзно, каждый день эти дискордовы уроки о том, как говорить «спасибо» и «пожалуйста». Не будь я бессмертной, я бы точно копыта отбросила от скуки. Петуния хихикнула в ответ, и Кризалис облегчённо выдохнула — хоть какое-то подобие извинений она смогла из себя выдать, и это уже достижение. Как только две кобылки вернулись обратно в кухонную комнату, на пороге их встретила Амелия, чьё недовольное выражение лица говорило о том, что сейчас явно случится что-то нехорошее. — Кризалис, — таким же недовольным тоном обратилась она к чейнджлингу, — могу я поговорить с Вами тет-а-тет? — Если хотите, — холодно отозвалась королева, и обе направились во двор дома. Амелия и Кризалис отходили от дома по каменной тропинке молча, пока он, находясь на таком расстоянии от них, не превратился в лишь размытое пятно. И лишь тогда бирюзовая кобыла решилась начать диалог: — Мне жаль, что всё так напряженно началось, но Петуния моя единственная дочь, и Вы должны понять мои чувства. — Поверьте, я понимаю их лучше, чем понибудь ещё. — В таком случае Вы знаете, как я отношусь к этой… странной дружбе между Вами и моей дочерью. Петунии нет даже четырнадцати, и мне бы хотелось, чтобы общалась она со своими сверстниками, а не, кхм, с тысячелетним, извините меня, злом. — Не стоит, меня называли и похуже. — Вы понимаете, что я хочу сказать? — недоверчиво посмотрела на неё Амелия. — Ния — умная кобылка, и с её навыками археолога её ждёт хорошее будущее, в котором Вас видеть мне бы не хотелось. Кризалис замедлила шаг, после чего и вовсе остановилась для того, чтобы светло-зелёным взглядом пронзить кобылу и ровно произнести: — Вы боитесь… — Вовсе нет, — скептически подняла бровь Амелия. — Это был не вопрос, — покачала головой чейнджлинг. — Вы боитесь, и не стоит этого отрицать. Вы пытаетесь спрятать это чувство страха подальше, заглушаете его своей уверенностью и другими чувствами, пытаясь скрыть его от самой себя. Но этот страх не за судьбу Петунии — Вы знаете, что я не трону её, Вы в этом уверены. Ведь будь это так, то её бы давно уже не было в живых. Да, Вам страшно не за это. Вы, Амелия, боитесь окончательно потерять доверие дочери, потому что понимаете, что чем старше она становится, тем сильнее Вы друг от друга отдаляетесь. Но вините в этом меня, думая, что именно я являюсь рассадником ваших ссор и споров. — Прекратите… — Вы даже не думаете, что Ваш эгоизм, желание делать то, что хотите лишь Вы, неуважение к чувствам и мнению Петунии — всё это и рушит ваши с ней отношения. — Вы ничего не знаете о наших отношениях, — оскалив зубы, чуть ли не прорычала Амелия. — Мне и не обязательно. Ваши эмоции сами обо всём говорят. — Я разрушаю отношения с единственной дочерью, — на грани слышимости чуть ли не свистом повторила она слова чейнджлинга. — Вам-то откуда это знать? У вас нет тех, кто дорог больше жизни. — Моя жизнь бессмертная. Не найдётся в этом мире живого существа, что будет дороже этой цены. Однако, как мать, я вас понимаю. Амелия озадаченно наклонила голову набок. — В моей жизни были важные для меня существа, но из-за своих амбиций и эгоистичных намерений я потеряла их, — тяжко вздохнула Кризалис. — Я не хочу, чтобы что-то подобное произошло между Вами и Петунией. Зачастую жеребята предпочитают не выставлять свою любовь к родителям напоказ, однако поверьте, она Вас любит, как бы ошибочно Вы ни поступали. Я не собираюсь становиться между Вами преградой, но если Вы не начнёте прислушиваться к её мнению, этой преградой станете Вы сами. Петуния необыкновенная девочка, и Вам очень повезло с дочерью — цените это. — Даже не знаю, что страннее: то, что вы вдруг начали философствовать или то, что Вы так хорошо знаете мою дочь. — То, что я почему-то до сих пор веду с вами разговор, — усмехнулась Кризалис. — Надо бы поскорее вернуться, пока её высочество не начала волноваться.