Sally Face: Moments

Грипп       Ты еще не ложилась, почти не спала несколько последних ночей и не уверена, что будешь спать сегодня. Салли хрипит, содрогаясь на кровати тяжелым кашлем и смоченная водой тряпка сползает с его головы. Ты аккуратно возвращаешь ее на место и легко проводишь по его волосам.       Лекарство, купленное буквально сегодня, должно скоро подействовать. Ты, по крайней мере, очень надеялась на это.       Он иногда выпадает из реальности, начиная бредить и еле слышно стонать нелепости и, когда тебе удается разобрать слова, становится страшно. Но ты гонишь прочь эти мысли, потому что он, он сам, попросил тебя остаться. Не уверена, отдавал ли он тогда отчет своим действиям полностью, но должен же сейчас кто-то сидеть вместе с ним?       Врач, бросив беглый, пренебрежительный взгляд, подвел весьма плачевным итог. Возможны осложнения и серьезные проблемы с легкими в последствии. Если он не умрет от скачков температуры раньше. Ты бросила взгляд на тумбочку, на невстряхнутый градусник с блестящей верхней гранью ртути на 40,1 градусах. Белок в крови сворачивается при 41.       Руки снова, дрожат, проходят по рубцам на шее, скулах и лбу, и тебе кажется, что с последней проверки температура слегка понизилась. Молишься, чтобы это было не твое разбушевавшееся воображение.       Сал заходится новым приступом кашля и неожиданно открывает мутный голубой глаз, начиная ворочаться и пытаясь приподняться, пальцами-крючками сминая тонкое покрывало. Он растерян.       — Тише, Сал, не двигайся, — возвращаешь его на место, легко надавливая рукой. Он слушается, кажется, снова пропадая, и опускается на влажную простыню. Последним жестом он обхватывает твою кисть своими липкими, холодными пальцами и тянет к себе.       — Спасибо, — слабо хрипит и целый уголок его губ едва подрагивает, не в силах растянуться в полной улыбке. Спустя пару мгновений он снова проваливается в небытие.       Когда он очнется в следующий раз, ты все так же будешь возле него. Перелом       — Твою мать, чел, я вполне могу ходить сам! — Ларри отдергивает руку с костылем от твоих протянутых ладоней и неуверенно смотрит на лестницу в подвал.       — Ходить да, — легко соглашаешься, все-таки умудрившись подцепить его за предплечье, — А спускаться и подниматься, врач сказал, нужно с подстраховкой.       Ларри­ недовольно жует губу и бросает косой взгляд на гипс, а потом — на крутые ступени. Отпираться бессмысленно, но он не хочет признавать твою правоту. Тодд и так уже дразнится, что Ларри попал под твой каблук.       В подвал вы все равно спускаетесь вместе, он цепко впился худыми пальцами в твое плечо, перенося вес со ступеньки на ступеньку, не касаясь ногой пола, чтобы не тревожить глупо полученную травму. Это ж надо было так нелепо поскользнуться?       При­слоняя костыли к стене он устраивается на своем месте, бросая на тебя недовольный взгляд. Вот и все благодарность.       — Тебе что-нибудь принести? — на всякий случай уточняешь ты, издеваясь. Тебе нравится раздражать его в таком беспомощном состоянии, и вы оба это прекрасно знаете.       — Прекращай, — предостерегающе говорит он, но через секунду смягчается, — Можешь принести воды?       Для вида посопев, ты принесла ему попить. Лиза попросила тебя помочь ей, поэтому ты была вынуждена покинуть уютную нору Ларри. Когда ты вернулась, чтобы забрать забытую куртку, Ларри уже спал, завалившись боком и подложив под голову локоть, свесив вторую руку и касаясь пальцами пола.       Тихо, немного злорадно, хихикнув, ты прокрутила в руках позаимствованный фломастер и подошла к гипсу. Несколько слов, перекошенная рожица в конце и ты, стараясь сделать это как можно тише, покидаешь подвал апартаментов.       «Попра­вляйся скорее, придурок» Грусть       На третьем этаже тихо и чертовски спокойно, самое то для неспешных прогулок и сосредоточенных раздумий. Твои уединенные мысли прервал тихий то ли стон, то ли всхлип, и ты с удивлением наткнулась взглядом на незамеченного тобой ранее Пыха.       — Эй, Пых, ты чего загрустил? — останавливаешься рядом с грустным мальчуганом и внимательно разглядываешь смущенное круглое лицо.       — Ребята дразнятся, — отвечает он, причмокивая губами и перекатывая пальцами шарики из конфетных фантиков, — Я голодный. Родители ругаются.       Для тебя было кристально ясно, что главная беда здесь — голод Пыха. Остальное — это так, временные трудности. Но у всех этих бед есть одно, но очень действенное решение.       — Тебе нужны эндорфины! — умным жестом поднимаешь указательный палец и смотришь сверху вниз на сбитого с толку Пыха.       — Мне не нужны эндро… Эдрон… Эндорфины. Мне нужно покушать, — он проводит руками по животу и тот, подпевая, страдальчески урчит.       — Ты не поверишь, но в твоем случае, — заговорчески подмигиваешь ему, доставая из-за пазухи шоколадку, — это одно и то же.       Пых тут же расцветает в улыбке, принимая из твоих рук разноцветную обертку.       — Спасибо, (Т/И)! — он чуть ли не целиком запихивает её в рот и, заслышав недовольную ругань родителей, округляет глаза и дает деру.       Ты остаешься одна в коридоре третьего этажа, наслаждаясь неожиданно сильным и терпким запахом шоколада в затхлом амбре из обойного клея, старых половиц и плесневых потолков.       Миссия выполнена — еще одна небольшая проблема в апартаментах Эддисона успешно решена. Мигрень       — Ты опять не спал и пересидел за компьютером, — качая головой ты положила холодную тряпку ему на лоб, получая в ответ прищуренный подслеповатый взгляд.       — У меня проекты на носу висят, — тихо, чтобы не тревожить голову, бормочет он.       — Очки у тебя на носу висят, а ты все равно ни фига не видишь! — зло шипишь ты, вскипая. Сейчас ты могла бы слушать музыку и зависать вместе с Салом и Ларри, но вынуждена сидеть около беспомощного лучшего друга. Но ведь на то ты и друг, верно?       Ты забираешь тряпку и идешь в ванную, чтобы снова смочить её. Лоб Тодда пылает и тряпка лишилась части своих успокаивающих способностей, нагревшись.       — Можешь идти, я сам разберусь, — он морщится, приподнимаясь на кровати и едва не падает, если бы ты не оказалась рядом. Ты тихо шепчешь проклятия, устраивая его на кровати.       Лежачий в таком состоянии Тодд еще хуже, чем обычный Тодд. Ему нужно тратить энергию и говорить что-то, доказывать, опровергать, а его мутит и он даже не в силах оторвать голову от подушки. Когда он встанет, тебе на голову польется несдерживаемый поток его соображений и идей. Ты уверена, что и сейчас, почти что притворяясь мертвым, он что-то обдумывает, анализирует и вообще зря напрягает надломленный болью мозг.       Из-под опущенных ресниц он наблюдает, как ты кормишь Боба. Как меняешь ему тряпки и наливаешь себе чай. Как уткнулась в одну из его книг и тщетно пытаешься понять Теорию ультразвуковых волн. И думает, что без тебя бы просто пропал.       — Не двигайся, умник, — не поворачиваясь, бросаешь ты, услышав скрип пружин.       Снова устанавливается тишина. Оборачиваешься, вперив взгляд в тушку рыжего, ничком лежащую на одеяле и подушках. Тихо встаешь с кресла, направляясь к кровати и садишься на край. Рука зарывается в спутанные завитки рыжих волос и пальцы легко ложатся на макушку. Первые мгновения Тодд болезненно стонет, но вскоре затихает и, кажется засыпает.       Иногда, нужно просто чуть больше участия.