Sally Face: Moments

Доверие       — Эй, (Т/И), вставай, — ты с трудом разлепила глаза, натыкаясь взглядом на безжизненную маску. Ты знаешь, что он улыбается, — Доброе утро.       — Доброе утро! — мурлычешь в ответ, сладко потягиваясь. Солнце только-только начало вставать, но в окна четвертого этажа бьет уже достаточно настойчиво. Летом всегда светает рано и как-то незаметно. Словно ночь сама по себе исчезает, уступая свое место белым сумеркам.       Вы идете на кухню, так как ворчание твоего живота невозможно истолковать как-нибудь по другому. Он распускает хвостики на ночь и пока еще не успел собрать их, поэтому сзади его легко можно перепутать с девушкой и эта мысль в который раз заставляет тебя захихикать.       Салли снимает протез, чтобы поесть. Ты прекрасно знаешь, что его отец уже не спит, но можно быть спокойной, он не выйдет из своей комнаты. Не хочет видеть своего сына таким. Или не желает. Тебе это не важно. Важно то, что младший Фишер уже не боится появляться перед тобой так.       Он копается в холодильнике, наконец-то извлекает оттуда бутыль молока и достает откуда-то пачку хлопьев. Хочется смеяться. Это слишком детский завтрак, не хватает только какао с имбирным печеньем. Вы уже давно не дети. В апартаментах Эддисона детей быть просто не может.       — Приятного аппетита, — улыбаешься и ловишь ответный оскал-улыбку. И неважно, что ты можешь разглядеть его зубы-семерки с левой стороны, это самая искренняя и честная улыбка на свете. — И тебе. Уже думала, чем займешься сегодня? — он поднимает взгляд от тарелки и ты замираешь ненадолго, припоминая.       — Студенты просили помочь им, какая-то фигня с музыкальным центром. А ты? — смотришь на него.       — У Дэвида проблемы с женой, — он заглушает смешок, неосознанно, вынужденно, — Они не могут найти общий язык!       — Будешь подрабатывать переводчиком, тамадой или планировать развод в стиле Барби? — смеешься в ответ.       — Всеми понемногу, — он качает головой и голубые волосы лезут ему в рот. Он ненадолго кладет ложку и выбивает барабанную дробь на поверхности стола. Точно, квартиры студентов и Дэвида соседние, можно будет снова общаться через стенку мелодиями.       — Только полку не урони, а то тебя уволят со всех твоих амплуа, — снова хихикаешь, наблюдая, как он довольно жмурится и пожимает плечами, мол: «ничего обещать не могу». Побег       От холода сильно мерзнут пальцы, но возвращаться домой нет ни сил, ни желания. Переворачиваешься на другой бок и утыкаешься носом в мягкое и теплое. Как мерзкий контраст приятному началу в глаза режет луч света и край доски больно колит в бок.       — (Т/И)? — голос Ларри сонный и слишком милый, отчего твою собственную сонливость как рукой снимает. Разлепив глаза натыкаешься на его мутный взгляд.       — Пора домой, — категорично продолжает он и, не слушая тебя, сразу поднимается на ноги. Обводишь взглядом небольшую комнату домика на дереве и с запозданием понимаешь, что лежала не на неудобной доске, а умудрилась подмять под себя гитару, неудачно сместившись с импровизированного матраса.       Ларри недовольно бурчит и матерится, аккуратно, но настойчиво сдвигая тебя и поднимая инструмент за гриф. В заколоченное окно робко бьются молодые лучики солнца, но осветить все пространство домика не могут.       — Ларри, подожди, — ты потягиваешься, распластавшись почти на полу в уличной одежде. Сколько подобных ночевок уже перенесла эта куртка? Ларри натягивает на голову капюшон и жмурится, улыбаясь, смотрит на тебя.       — Пошли, чел, — у Ларри дурацкая привычка, отучить его ты не в силах и уже просто смирилась. Голос Ларри немного хрипит — половину вчерашней ночи вы дуэтом пели все известные вам песни подряд, пытаясь сбежать от апартаментов куда подальше. Тебе и так казалось, что ты заболеваешь, но сейчас ты была в этом точно уверена. Еще больше тебе не понравился хрип Ларри.       — Ты как? — поднимаешься рядом с ним, легко трогая его за плечо. Он отмахивается. Чувствуешь укол совести, ведь, по большей части, это твоя вина. Это ты каждый раз бежишь к нему, когда на вашей кухне начинает биться посуда, сыпятся черепками цветочные горшки и дребезжат от криков стаканы.       — Нормально, — он спускается первый и подает тебе руку, помогая спуститься. Вы идете рядом, чуть ли не касаясь руками. Снег мягкими хлопьями ложиться на волосы, а под ногами звонко хрустит тонкая кромка льда.       — Придешь домой, выпей чаю… С вареньем, — пытаешься судорожно сообразить, что у тебя есть из лекарств и как ты можешь хоть немного загладить свою вину.       — Серьезно, не надо, я сам разберусь, — он сует в рот сигарету и затягивается. И ты ему веришь. Он знает, что нужно делать. А еще он знает, что просто не имеет права заболеть: завтра ему снова нужно вести тебя в домик на дереве и играть, отвлекая от удушающей жизни в апартаментах. Увлечение       — Ну пожалуйста, я очень устала и сильно хочу спать! — в который раз вознегодовала ты, ставя удерживаемую до этого тобой стопку на табуретку рядом. Тодд невнятно махнул рукой. Ты перевела взгляд на окно, за облаками лениво буйствовали первые лучи солнца, — Твою мать, Тодд!       Ботаник на секунду отвернулся от компьютера и недовольно уставился на тебя, поправляя очки.       — Что случилось? — на всякий случай поинтересовался он.       — А ты не видишь?! — негодующе начала ты, размахивая теперь свободными руками, — Только вторая неделя учебы, а ты уже побесился на этих рефератах! Я так до мая сдохну под твоим гнетом, эксплуататор!       — Ты сама предложила мне помощь, — вскинув рыжую бровь, упрекнул парень. Ты недовольно отвернулась, решив обидеться на него. Это оказалось самой тупой идеей. тебе хотелось побольше проводить с ним времени, пообщаться нормально, в крайнем случае, подтянуть за его счет свои отметки. А в итоге что?! Ты сидишь и разгребаешь его папки с листовками, рефератами, заметками и прочей ересью. И не дай Бог, что-нибудь потеряется или пропадет. Он же тогда разразиться длинной тирадой, припоминая тебе все твои косяки. А из-за долгой дружбы аргументов у него накопилось очень много, — Раз уж тебе все равно нечем заняться, разбери еще вон ту стопку.       Ты вспыхнула и, недовольно виляя бедрами, направилась за указанной стопкой макулатуры. «Сжечь бы все это!» — маниакально думала ты. Листовки оказались до изнеможения скучными и слишком похожими друг на друга. Посмотрев на очередную диаграмму ты задалась весьма резонным вопросом, не перебираешь ли ты просто каждый раз одну и ту же стопку, но, секунду подумав, пришла к выводу, что если и есть здесь проблема, то она уж точно не в бумаге, а в бездушном, рыжем индивидууме, восседающем за компьютером.       На очередном, кажется, сотом, листе тебя потянуло в сон. Бессонная ночь и критическая потеря нервных клеток от общения с Тоддом сделали свое дело. «Вот почему он со всеми разговаривает нормально, а со мной — вот так?» — только и подумала ты, погружаясь в приятную, утреннюю дремоту.       Из-за недосыпа ты быстро глубоко заснула и даже не почувствовала, как тебя заботливо укрыли клетчатым пледом и, вместо стопы бумаг, подложили тебе под голову подушку. Тихо разглагольствуя о подобных работниках, Тодд налил себе еще одну чашку кофе и вернулся к презентации. Отчаяние       Ногти царапают сухие доски, навстречу ярким, но еще холодным, весенним солнечным лучам.       А надпись об опасности пятого этажа казалась тебе такой жалкой и смешной… Да и россказни Салли и Ларри были одна ярче другой, и все такие слишком уж пугающие, слишком таинственные, слишком загадочные. Зря ты им не поверила.       Забаррикадированная дверь за твоей спиной снова жалобно скрипнула и замолкла. Ты едва не завыла, с жадностью прильнув глазом к небольшой щели между досок, ловя зрачком блеклые лучи солнца. Сейчас солнце было как никогда заманчивым, ласковым, нежным. Как любое лесное животное выходит наружу поласкаться в первых тепло-зыбких лучах, так же сейчас хотела и ты оказаться за стенами этого дома, покинуть город и навсегда забыть о пятом этаже.       Из-за двери раздался еле различимый, надломленный стон, и ты прикусила губу, чтобы не заплакать. Пальцы ужасно саднило, а шляпки гвоздей, крепко державших доски на раме, бесчисленное количество раз попадали под ногти, срывая мягкую кожу до крови. Ни занозы, ни ссадины не останавливали тебя. Это единственный выход.       Солнце приветливо улыбнулось тебе своими лучами и совершенно неожиданно скрылось за облаком. Стон за спиной раздался еще отчетливей и ты могла поклясться, что слышала, как остатки шкафа, издеваясь, заскрипели под тяжестью двери и глухо звякнули дверные петли.       — Помогите! — крик срывается сам собой и вокруг становится до боли тихо. Скрежет повторяется и нарастает. И все-таки, лучше слушаться предупреждений.