***
— Что-то ты зачастил, — иронично подмечает Хэнк, открывая дверь Коннору. Тот едва заметно улыбается, и видно, что он не совсем привык к мимическим проявлениям эмоций, но старается. Даже слишком. Он переступает порог, а Хэнк продолжает. — Обычно, ко мне в гости приходили лишь тараканы да свидетели Иеговы, а тут появился новый постоялец. Хэнк улыбнулся, похлопав парня по плечу. Врать было бесполезно: Коннор такой же полноправный обитатель этого дома, как и сам лейтенант. Сумо с этим утверждением был явно согласен. До поры, до времени. Пока он ещё был жив.***
Хэнк давно не ходил на могилу к сыну. Забыл, как выглядит кладбище. Навещал Коула лишь на его День Рождения и Рождество. Он думал, что ему больше не придётся переживать чью-то смерть. Но животные, к сожалению, живут меньше нас. Старый Сумо умер, превратившись в ещё одно расплывчатое воспоминание, но теперь утрату Хэнк переносил не один. Коннор, стоящий у могилы пса, вырытой на заднем дворе дома Хэнка, выглядел холодным и неживым, словно жизнь покинула его тело вместе с Сумо. Свежая земля покрыла ледяное тело когда-то ласкового и доброго существа, к которому Коннор привязался. — Коннор, пошли, — Хэнку самому тяжело: Сумо всегда был частью его «семьи», причём, ключевой. После смерти Коула он стал его отдушиной, что встречала лейтенанта с порога, осуждающе глядела при запоях и приняла чёртового Коннора, когда сам Хэнк ещё не разглядел в нём души. — Пошли, хватит себя мучить. Взглядом его не воскресишь. А Коннор стоит, как вкопанный, и взгляда не сводит. Руки по швам, но спина сутулая, голова опущена, и, если бы не ветер, Хэнк бы подумал, что время застыло, но выбившиеся пряди волос парня выдавали силу времени, что даже не думало останавливаться. Хэнк вкрадчиво, насколько позволяли старческие проблемы и душевная нестабильность, подошёл к Коннору, положив увесистую руку на плечо, будто бы фарфоровой куклы. И кукла сломалась, выдавив тихий всхлип. Коннор развернулся к Хэнку, и того словно током поразило: он впервые видел андроида плачущим. По-настоящему, с той самой грустью и страхом в глазах, и казалось, что он вот-вот треснет по швам, рассыплется на мелкую крошку, и его, как пепел, разнесёт тот самый ветер. — Я не могу поверить, — Коннор утыкается носом в плечо Хэнка, и тот, растерянный и удивлённый, кладёт руку ему на спину, пытаясь успокоить. Он так реагирует на смерть пса, а что будет, если умрёт сам Хэнк? Кто-нибудь, сотрите мальчишке память, чтобы он этого не застал. — Тише, парень. Я понимаю, — Хэнк обнимает Коннора, пытаясь сделать голос жестче, хотя сам он тот ещё рохля сейчас, готовый купить бутылку виски, но появившиеся принципы по поводу алкоголя не позволяют. Спасибо передавать Коннору. Коннор, несмотря на надежды Хэнка, не забыл про тот день. Напротив, он зациклил его у себя в голове. Сумо был первой ступенью к полному осознанию того, что живые существа подвержены старости и смерти. И они не возвращаются.***
Коннор перекатывает монетку отточенными движениями, как велит программа, но с каждым днём он всё больше подвержен своим мыслям. Будь у андроидов более «человечная» нервная система, то было бы вполне корректным назвать такой процесс «стрессом», а игру с монеткой, соответственно, своеобразным «антистрессом». Хэнк несколько раз пытался научиться так же, но в плане терпения ему до Коннора ещё очень далеко. Тому выдержки явно не занимать.***
— Коннор, можешь идти нахуй: я не пойду к врачу. Я отлично себя чувствую! — Хэнк громко ругается, с тем же энтузиазмом гулко ударяя ладонью по столу. Врёт, Коннор знает это, поэтому не сдаётся раз за разом.***
— Коннор, ты меня достал. Можешь хоть Фаулера подкупить, чтобы он меня до генерала повысил, я не пойду. Я не переношу больницы, — после этой фразы Коннор ищет номера врачей по вызову на дом.***
— Коннор, какого чёрта? Я не хочу, чтобы кто-то пачкал мне полы грязной обувью в доме. Чёрт с тобой, уговорил, — и Коннор торжествующе лыбится во всю керамическую челюсть, получая подзатыльник вдогонку. Врачи, впрочем, как и сам Хэнк, не получили никакого наслаждения от визита лейтенанта в больницу: тот умудрился поругаться с медсестрами, обматерить врачей, что поставили ему сахарный диабет в качестве диагноза. Коннор, как мог, успокаивал взбунтовавшегося лейтенанта, но не в полной мере результативно. Хэнк затихал лишь на время, а после вовсе гремел на всю больницу криками и матами, которых Коннор ещё, похоже, ни разу не слышал. Но каждый раз, когда врачи пытались вывести парня из кабинета, мол, «вы слишком давите на мистера Андерсона. Вы ему вообще кто?», Хэнк лаконично добавлял «Это мой сын. И он меня сюда притащил, поэтому пусть присутствует». Коннор не выдавал никаких эмоций, лишь сломано перебирая монетку, и это, честно говоря, успокаивало. И они возвращались в дом с кипой лекарств, новой диетой, вагоном и маленькой тележкой недовольства Хэнка и Коннором, что лаконично отчеканивал «Вы должны заботиться о себе». — Ты что, врачом заделался? — Хэнк суровым взглядом осматривает пакет с медикаментами, неодобрительно просматривая чек, который кажется совершенно неподъёмным. Однако, две зарплаты полицейских компенсировали все финансовые невзгоды. Ну, или почти все. Машине Хэнка вот уже месяца три требуется ремонт, а он экономит. — Нет, лейтенант, — отчеканивает Коннор, устроившись за списком медикаментов, расставляя баночки на подносе, чтобы было наглядно видно, что и когда принимать. — Я, как андроид, предназначен для расследований. Но, как живое и разумное существо, разве я не могу приобретать новые способности? Хэнк едва не поперхнулся водой, которой в это время запивал очередную пилюлю. Впрочем, он не был уверен, что правильно понял речи Коннора и принял нужную. Лишним не будет. — Хочешь сказать, что люди более функциональные? — господи, да он уже говорит, как Коннор. — Да, — парень кивает, выдавая довольную улыбку, и продолжает свою работу. — Ты бы ещё научился нормально готовить, цены бы тебе не было, — Хэнк удаляется в гостиную, лениво передвигая ногами, про себя думая, что с такими скоростями передвижениями ему пора валить из полиции. Но Коннору об этой мысли лучше не знать. Он и так пытался уболтать Фаулера отправить лейтенанта на пенсию. Выдержки и, впрочем, хитрости ему не занимать. — Но я же умею готовить, — Хэнк знает, не видит, но чувствует затылком, этот недовольный и вопрошающий взгляд щенячих глаз парня. — Я сказал «нормально», — а Хэнку стоило бы быть осторожным с такими словами. Андроид всё больше и больше поддаётся эмоциям, а рядом с ним несколько острых ножей уютненько устроилось на подставке.***
— Лейтенант Андерсен, не бросайтесь под пули, — Коннор перекрикивает спецназ и залп обоймы, выпущенной за один присест. Очередное задержание, очередной номер под названием «Я Коннор, андроид-параноик из Киберлайф», а Хэнк лишь хмурится. — Я не идиот. Мне рано умирать, я ещё завещание не написал, — Хэнк, как обычно и бывает, шутит с серьёзным тоном в достаточно опасной для всех присутствующих ситуации. — Было бы, что завещать, — выдавливает из себя Коннор, пытаясь поддержать энтузиазм Хэнка, но получает лишь недовольный взгляд в ответ. — Дома умничать будете, голубки, — Рид отпихивает плечом Андерсона, пытаясь скорректировать движение отряда.***
Коннор старается продлить жизнь Хэнка, наполнить её радостью и подарить ещё больше времени. Но он не может понять одного: он отдал ему всё, что мог. В этом вся суть его существования: чтобы бояться смерти, нужно, для начала, хотя бы жить. И Коннор, что стал для Хэнка сыном, стал и искоркой жизни. Но появился он слишком поздно, чтобы помочь Андерсену прожить до ста лет. Он умирает в шестьдесят три, когда сердце уже не в силах бороться со всем грузом, что на него взвалили, а от всех операций Хэнк отказывается. Говорит, что не печень, так что-то другое откажет, и так в нём не останется ничего своего. А Коннор уговаривает, уговаривает, оттягивает момент. — Коннор, я своё прожил, сынок, — и Хэнк держит его за руку, и видит, как парень крошится. Жизнь слишком жестока к мальчишке, что совсем не знает, как будет жить сам. — Ты должен научиться жить для себя. Я поэтому и не хотел, чтобы ты со мной возился. Думай о себе. И у Коннора снова глаза на мокром месте. Но сейчас он зачем-то держится, и Хэнк не знает, не может понять, зачем. Хэнк не чувствует свою смерть трагичной: он не умирает от пули двойника Коннора в башне Киберлайф, не от руки преступника, не под колёсами автомобиля. По своей воле. Его усыпят, как неизлечимое животное, чтобы не мучилось. И это лишь его решение. Он проматывает в голове все те воспоминания, что Коннор привнёс в его жизнь. И понял, что он невероятно размяк с ним под боком, стараясь стать хорошим отцом хотя бы для пластикового мальчишки. И он искренне верил, что со своей задачей справился. — Я наконец увижу Коула, — Хэнк отводит взгляд на потолок, и Коннор вытирает лицо рукавом вездесущего пиджака из Киберлайф, чёрт бы его побрал. — Мне будет тебя не хватать. — Пап, — Коннор чувствует, как ладонь в его руке обмякла, и его выводят из помещения, предоставив Хэнка врачам. И Коннор не может оторвать взгляд от самого дорогого человека.***
— Спокойной ночи, лейтенант, — неожиданно для себя добавил Коннор вслед Хэнку. Тот застыл на месте, и пусть андроид не мог даже видеть его лица, что-то ему подсказывало, что тот улыбался. В своей манере, но всё же. — И тебе, Коннор, — но теперь лишь в воспоминании. Коннор аккуратно перекатывает монетку по пальцам, что, как порожки в реке, позволяют монетке стекать по ним, словно воде. Но движения больше не совершенны. Не отточены. И монетка со звоном падает на пол, раздаваясь эхом в пустом доме. Доме, в котором Коннор будет учиться жить в одиночестве.