Между двух огней, часть 2

      Я медленно иду вдоль зданий к ближайшей станции метро. На телефоне закончились деньги, и я не смогла вызвать себе такси, поэтому довольствуюсь тёплой погодой и хрустящим под ногами льдом в застывших лужицах.       Мне не больно. Так говорю я себе уже, наверное, в сотый раз, потому что щимит сердце от того, что меня снова кинули. Потому что я опять облажалась.       Сжимаю в руке край куртки, шаг за шагом преодолевая приличное расстояние до подземки.       Мой выбор был правильным. И плевать, что я всё-таки осталась без мужского плеча в воспитании дочери. Главное — я человек, а не убийца. Не смогла позволить себе сделать такой шаг. Тем более, кто бы мне разрешил это на таком-то сроке. Будь, что будет.       Сегодня прилетит брат. Мишаня сказал, что очень соскучился, а он даже не представляет, как скучаю я по всей семье. Порой, проснувшись с рассветом, я четко слышу запах маминого вишнёвого пирога и парфюма отца, которым он пользуется перед уходом на работу. Конечно, это только моё воображение, но нельзя игнорировать тот факт, что с каждым разом запах становится чётче. Я очень скучаю.       Оборачиваюсь на визг тормозов. В нескольких шагах от меня, у обочины, тормозит белый Lexus. Где-то вдалеке все еще слышен звук приближающегося транспортного средства.       Из авто выходит Егор. Быстрыми шагами — дверь Lexus глухо хлопает — Булаткин направляется ко мне, застывшей на одном месте. Хочет, кажется, оказавшись рядом, обнять меня, но в последний момент сдерживается. Поджимает губы.       — Я ведь просил ждать, — цокает он, поймав на себе мой разочарованный взгляд. — Мою тачку припёрли на парковке, и, пока искали этого идиота, времени достаточно прошло. Почему ты не могла просто позвонить? Не думаю, что ты стёрла мой номер.       — Стёрла, — уверенно отвечаю я, пытаясь показать, что не верю ни одному его слову. — Красивую историю может придумать каждый. А сдерживать обещания…       — Давай не будем, ладно? — разводит руками, фыркнув. — Не будем ни об обещаниях, ни о чём-то там ещё. Быстро садись в машину и, мать твою, застегнись.       Изумлённо охаю. Всегда поражалась способности этого человека в нужный момент закрывать глаза на всё, даже самые ранящие обиды, слова, поступки… и поступать, как следовало бы сейчас.       Свет фонарей, в одно время яркий, но в то же — приглушённый непроглядной ночью, играет в светлых волосах. От этого они кажутся слегка рыжеватыми. Вспоминаю, как такого же оттенка они были на закате, в ОАЭ, когда мы засиделись у моря. Всё так схоже.       Резко даёт по тормозам водитель серой Audi, останавливается возле авто Егора. Парень оборачивается: пару секунд молчит, а потом кидает на меня злобный взгляд.       — Сядь в, мать его, машину, — твёрдо произносит он, сжав руки в кулаки и нахмурившись.       Эти слова доходят до меня быстрее, чем что-либо другое. Булаткин открывает мне дверь и помогает сесть, придержав за локоть. Сам обходит Lexus со стороны капота, но тормозит у водительской двери, чуть её прикрыв и тут же захлопнув. Я отпускаю стекло своего окна.       По ушам бьёт знакомый голос. Так неприятно, будто обдало резким потоком ледяного ветра. Не удивительно, что я сразу узнаю этот акцент и нотки приторной сладости.       — Пати в разгаре, Егор, почему ты уехал? — спрашивает Эрика громко, пытаясь перекричать расстояние между ней и парнем. Дверь её авто хлопает, и тихое цоканье каблуков сливается со звуком нервного постукивания пальцами по крыше, от которого не может избавиться Булаткин. Складывается ощущение, будто что-то надвигается. — И потрудись объяснить, зачем ты попросил машину у Миши и посадил в неё эту девушку?       С облегчением выдыхаю: спасибо, Господи, что не попалась Герцег на глаза. Ещё одну истерику я бы точно не пережила, как и моё платье ещё один бокал спиртного. Откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза рукой, прислушиваясь к шагам певицы.       — Эрика, возвращайся, у меня дела, — Булаткин всё ещё держит водительскую дверь рукой и стучит по покрытию. Девушка цокает и останавливается, кажется, у задней двери белого авто. — Увидимся позже.       — Егор, — возмущается та. — Какого хрена, Егор?       В голове прокручиваю эти слова и усмехаюсь её писклявому голосу. Такой противный, аж зубы сводит. И почему я вновь издеваюсь над этой особой, хоть сейчас вовсе не имею на это право.       Свет фонаря отражается от витрины и падает мне на колени. Такой мини-закат, ставший на моей белом платье теплым цветом, персиковым. Засматриваюсь.       — Егор! — хлопает ладонью по авто Эрика, заставив меня подпрыгнуть на месте. Её произношение буквы «г» напоминает глухую «к», будто её хорошенько ударили под дых, когда она это говорила. — Немедленно разворачивай машину!       — От-е-бись! — рявкает вдруг Булаткин, хлопнув по крыше авто ладонью. Певица перестаёт бормотать. Секунду тишина давит на горло, но вскоре передняя дверь открывается рывком, и Егор садится в авто. — Только ты не беси меня, ладно? — более мягко говорит он, будто только что не на будущую жену выругался, а просто пришел с работы уставший. Молча киваю.       Булаткин отвозит меня к себе и, подав руку, помогает выйти из машины. Плюётся, когда видит, что на мне обувь не по сезону: хватает на руки и несёт до подъезда. Контролирует мои движения вплоть до порога квартиры, придерживая то за локоть, то просто идя позади. Это немного напрягает, но я стараюсь не зацикливаться на этом, ведь просто-напросто нет смысла.       — И только попробуй сбежать, — дождавшись, пока я сяду на пуфик, парень встаёт на одно колено и помогает мне разуться. Ставит туфли на полку, устало потерев переносицу, раздевается, по пути в ванную расстёгивает брюки и рубашку. — Если хочешь есть, просто открой холодильник. Спать — где это можно сделать, знаешь.       Скрывшись в ванной, Егор мягко закрывает за собой дверь, и уже через минуту оттуда доносится звук стучащей по душевой кабинке воды. Босиком иду на кухню, хотя, заглянув в шкаф, замечаю свои тапочки стоящими на прежнем месте. Мне правда хочется есть: зажевала бы сейчас что-нибудь сладкое или острое, а лучше и такое, и такое.       В холодильнике обнаруживаю набор продуктов, будто купленный специально для того, что бы я хотела приготовить. По-быстрому мою и режу овощи и, смазав противень, раскладываю их на нём. Пока греется духовка, расправляюсь с картошкой и тоже выкладываю её полосами. Все это посыпаю солью и специями: не пересолить бы.       Это пятнадцатиминутное занятие отнимает у меня, на удивление, много сил. Сажусь на диванчик и, положив голову на стол, прикрываю глаза.       Егор будит меня, когда запах подпечённых овощей наполняет квартиру. Медленно поднимаю глаза на парня. Он задумчиво постукивает пальцами по столу, бегая взглядом по моему лицу.       — Ты не замерзла? Может, плед принести?       — Всё… — отвечаю я хрипло. — Всё в порядке.       — Я бы на твоем месте не выёбывался и сходил в душ, — произносит с некоторой злобой Булаткин. Наблюдает, как я поднимаюсь на ноги и наклоняюсь к духовке, чтобы отключить её, но парень меня уже опередил. Цокает. — Я принесу тебе полотенце и твой халат, — он ставит мне под ноги мои тапочки. — Шампунь, извини, твой закончился.       В душе почему-то плачу. Будто вместе с водой вылила на себя все свои сожаления и грусть. Делаю это негромко, прикусив тыльную сторону ладони и надеясь, что шипение воды не выдаст меня. Сползаю вниз и сажусь, сложив ноги под себя.       Дверь ванной, щёлкнув, открывается. Егор, в шортах и любимой футболке EK team, закидывает в стиральную машину охапку вещей и, хлопнув крышкой и включив нужный режим, переводит взгляд на меня.       Кажется, он вздыхает. Стучит пальцем по стеклянным дверям и кивает на выход, и я воспринимаю это как совет поторопиться. Фыркаю, вытерев рукой влажное лицо, и, когда Булаткин уходит, кутаюсь в белое полотенце. В зеркале замечаю, какой красный у меня нос. Дорыдалась.       Уже на кухне, куда я направляюсь сразу, замечаю, что Егор добил свою тату на руке. Закатав рукава и надев фартук, подаренный ему сестрой, парень что-то готовит, стоя у плиты. Провожу пальцем по своему рисунку на запястье. Кому и что я этим доказала?       — Господи, надень халат, — первое, что произносит Егор, обернувшись. Он опускает глаза под стол и щурится. — Ты специально?       Цокнув, парень быстро приносит мне свои теплые носки и слегка грубо просит поднять ноги, чтобы он смог их надеть. Выхватываю носки из его рук и делаю это сама.       — Надень халат, — на выдохе говорит Булаткин и кивает в направлении когда-то нашей спальни.       Медленно поднимаюсь и иду туда. Будто ничего не произошло: кровать по-прежнему заправлена моим голубым пледом, на подоконнике цветут купленные нами на каком-то рынке фиалки, а в шкафу всё ещё висят мои платья. Провожу рукой по каждому, будто цепляясь за воспоминания. В порыве непонятных мне эмоций выуживаю одно из них, нежно-изумрудное, с воротником по горло и длиной ниже колен. Будто и не уходила никуда: чётко помню, как надела его всего один раз, а так упрашивала Егора купить его. И он купил за бешеные деньги.       Отпускаю полотенце, и оно падает на пол. Аккуратно надеваю платье, долго мучаюсь с застёжкой на спине, пока теплые пальцы вдруг не касаются моих лопаток и не помогают наконец сделать это.       — Д-давно ты т-тут? — спрашиваю, заикаясь.       — Я застал тот момент, как ты бесцеремонно разделась перед мной, — глупо улыбается тот, будто сделал что-то дурное и пытается всем видом это скрыть. — Считаешь ужин со мной поводом надеть это платье?       — Оно мне маловато, — поджимаю губы.       — Ну ничего, оно не перестало смотреться на тебе сногсшибательно.       — Думаешь?       Это похоже на разговор двух влюбленных, разругавшихся в пух и прах и всё никак не решающихся пойти друг другу на уступку. Разговариваем отстранёно и в то же время с желанием-таки выговориться.       Больше Егор не проронил ни слова. Смотрит на меня, облокотившись на стену и сложив руки под грудью. Глазами пробегается по моему лицу, ловит мой взгляд и резко опускается и заметно выпирающий животик. Я и не заметила, как подчёркивает его платье. Смотрит завороженно, будто под гипнозом, и взгляд его становится все мягче.       — Чего молчишь? — полушёпотом произношу я, потянувшись к молнии на спине. Щёлкнув кнопку, Булаткин включает подогрев пола: точно заметил, как я переминаюсь с ноги на ногу.       — Боюсь сорваться и высказать свое отношение к тому, как ты поступила со мной, — в момент его взгляд становится пугающим, голубые глаза затягивает темная смола. Играет желваками.       — Выскажи, — киваю я. Мне не страшно. Кусаю щёки и шумно выдыхаю. — Всё, что хочешь. Можешь называть меня, как хочешь. Думаю, за всё время, что я бегала от этого разговора, у тебя ещё больше накопилось.       Бьёт кулаком в стену. Действует так резко и неожиданно, что я подскакиваю и закрываю лицо руками. Егор сжимает руки в кулаки, а на его лице с лёгкостью можно прочитать лютую ненависть.       — У меня накопилось ещё с того момента, как ты стала девочкой на побегушках у Рамма, — шипит он, хрустя пальцами. Кажется, что нельзя уже больше ненавидеть. А парень сильнее разгорается. — Но за всё, что он сделал, я уже поговорил с ним. Надеюсь, этот ублюдок вспоминает нашу встречу каждый день.       Кладёт руку на тумбу, где всё так же стоят наши фотографии, и крепко, до белых костяшек сжимает деревянный край. Булаткина переполняет ненависть, льётся через край, потоками горячего пара и лавы. Подпрыгиваю, когда его ладонь с глухим хлопком соприкасается с крышкой тумбы.       — Я, сука, ненавижу тот день. Тот блядский день, когда Герцег появилась на пороге этой квартиры, — тяжело дышит. — Нет, всё началось не с Рамма. Я осознал, какую огромную, засасывающую рулетку запустил этим проступком. Облажался сам и позволил тебе оступиться. Даже подтолкнул тебя на это! Я, сука, ненавижу себя.       В секунду Булаткин преодолевает расстояние до меня и падает на колени. Обхватывает руками мои ноги, прижимается к лбом к животу. Он плачет: я слышу всхлипы и сквозь ткань чувствую влажные пятна.       — Не могу простить себе это, малыш, — срывающимся голосом говорит он, — не могу. Да плевать мне на то, что ты там «натворила». Только я виноват в том, что позволил тебе уйти. Уйти с нашим ребёнком.       Не могу держаться. Начинаю плакать, прикрыв рот рукой, а второй гладя парня по голове. Это выше моих сил.       — Прости меня и позволь хотя бы помогать, раз не хочешь видеть меня, — шепчет Булаткин, не выпуская меня из рук.       — Егор, — сипло отвечаю я, накрыв его щёки ладонями и попросив встать на ноги.       Он медленно поднимается, не отрывая глаз от моих. Все ещё шмыгает носом. Никогда не видела его таким беззащитным и подавленным. Голубые, мои самые любимые голубые глаза, будто зеркала отражают всё внутреннее состояние парня, его переживания, боль, ненависть, злобу, любовь. Вместе со всеми уничтожающими, глаза полны этого светлого, этого тёплого чувства. Как у школьника при виде понравившейся ему девчонки. Как у ребёнка при первой встрече с подаренным на долгожданный день рождения щенком. Как у жениха, надевающего кольцо на дрожащий палец невесты. Как у Булаткина при взгляде на меня.       Задыхаюсь от собственных мыслей. Не могу поверить в то, что в нём ещё не перегорела любовь. Несмотря на то, как безжалостно я топтала её своими потоканиями Рамму. Несмотря на то, как он переживал мой уход и избегания. Да что с ним не так? Любой бы уже сдался и забил.       Стоим молча. Друг напротив друга. Я не силюсь заглянуть ему в глаза, а он коснуться меня снова. Не могу понять, что чувствую сейчас: я ждала этого разговора столько времени, а сейчас запуталась.       — Не могу без тебя, — будто неожиданно даже для Егора срывается с его губ. Он отводит взгляд и смахивает слезу. — Мне нужна ты. Больше жизни нужна. Нужна, как этот блядский воздух, без которого я дохну.       — Егор, я… — произношу, сглотнув.       В дверь вдруг начинают тарабанить. С такой силой, будто мы топим соседей снизу.       Булаткин оборачивается и тут же возвращается ко мне. Говорит, что сейчас разберётся, и скрывается за дверным проёмом.       Как только я слышу «щёлк» дверного замка, квартиру наполняет дикий грохот, будто кувалдой разносят мебель в коридоре. Трещит зеркало и осколки сыпятся на пол. Глухой удар. Ещё удар, и я закрываю рот руками, потому что догадываюсь, что происходит. Телефон остался на кухне, а выходить из комнаты боюсь. Сажусь на пол, обхватив голову руками.       Сильно начинает болеть живот. Будто все удары принимаю на себя я. Еле сдерживаюсь, потому что терпеть сил больше нет. Еле поднимаюсь на ноги и, набравшись храбрости, беру с тумбы вазу. Держа её над головой, выхожу в коридор.       Крупный мужчина, стоя ко мне спиной и прижав Егора к стене, продолжает бить его. Меня одолевает дрожь, особенно, когда я понимаю, что Булаткин получил достаточно. На цыпочках подхожу ближе и со всего маху разбиваю вазу о голову этого бугая. Тот, ойкнув, валится на пол.       Кричу. Визжу. Громко плачу и падаю лицом в ладони. Егор тут же обнимает меня, прижимает к себе и гладит по голове, громко ругаясь.       Стук в дверь до чёртиков пугает меня. Молю Егора не открывать, но голос Марвина по ту сторону приводит в чувства.       Войдя в квартиру, Миша матерится. Тут же достает телефон и вызывает полицию, повторяя всё, что параллельно говорит ему Булаткин.       Вся дрожу. Так плохо, страшно, болит живот. Пока парни разбираются и проясняют ситуацию, успеваю оглядеть «место происшествия»: зеркало и правда вдребезги, а лежащий без сознания мужчина лет сорока — с разбитым носом и парой гематом на лице.       — Чем помочь? — спрашивает Марвин, кивнув на меня. Егор просит его подождать полицию, а сам идёт ко мне и уводит в спальню. — Хорошо, — кивает его друг. Больше вопросов не задает.       Булаткин садит меня на кровать и, положив руки на плечи, смотрит мне в глаза. Он так перепуган и взбешён, что я теряюсь.       — Кто это был? — не сдержав слез, спрашиваю я и крепко обнимаю парня за плечи.       — Не знаю, — тихо отвечает он, гладя меня по спине. — Пока не знаю, — он уходит в ванную и возвращается оттуда, вытирая чистое лицо полотенцем и держа в руке аптечку. — Не поможешь?       Дрожащими руками достаю ватный диск и поливаю его перекисью. Мы не разговариваем, Егор лишь иногда шипит или притворно хныкает.       Страх возвращается вместе со звуком сирены.