Между двух огней, часть 2

      Вечером, от всех этих новостей, я окончательно расклеилась. Валялась на диване, пока в два ночи не заснула под монотонно вещающий телевизор. Разом выпила все таблетки, которые не приняла ни утром, ни в обед, поэтому долго бодрствовала и смотрела всякую ерунду.       А вот утром я подскочила рано, от какого-то резкого шума за стеной, напоминающего то ли треск, то ли грохот. Сонная, пошла прямиком на кухню, где Лера случайно свалила с полки две кастрюли. Подруга поставила передо мной кружку с какао и тарелку с тостами.       — Какие на сегодня планы? — спрашиваю я, когда подруга закрывает дверцу шкафчика и садится рядом. Говорю с набитым ртом: — Слава сказал, что сегодня в офисе показываться не стоит, ибо Большой босс в ярости. Может, устроим генеральную уборку?       — Вообще-то, Игорь позвал меня сегодня в кино, — Лера смущается, — но, если хочешь, я перенесу встречу на вечер.       — Да ладно тебе, сделаю всё сама, — смеюсь, когда щёки подруги краснеют и выдают её с потрохами. — Только домой его не приводи: я, устав, с кровати не встану, а слушать ваше «воркование» не хочу.       — Отстань, — Лера цокает и шумно отпивает какао. Она тырит у меня тост и откусывает, а потом кладёт обратно на тарелку. — Тогда пойду собираться, а то я уже опаздываю. Не усердствуй, ладно? — берёт мои руки в свои.       — Только не шути про то, что рожу раньше времени, — ворчу. — Надоело.       Подруга быстро собирается и убегает, а я отставляю в сторону завтрак и расслабляюсь, растекаюсь по стулу. Не думала, что настолько сложно будет скрывать рвущееся наружу отчаяние и негодование, тем более, от Леры. За несколько секунд на меня сваливается вчерашний день, но меня так заколебало это все, что я решаю начать убираться прямо сейчас, чтобы поскорее все оставить.       Музыку включаю на всю громкость: в плейлист добавляю своих любимых зарубежных исполнителей. Начинаю вытирать пыль, поливать немногочисленные цветы, перемываю всю посуду. Понемногу забываюсь, хоть и постоянно прокручиваю слова Тимати про свадьбу и этот поцелуй блондинки с Раммом. Но, как мне кажется, я сама запустила эту рулетку, а сейчас просто получаю по заслугам.       На верхней полке стеллажа я замечаю несколько кубков, мирно стоящих в самом углу, и решаю их протереть. Лера когда-то заняла что-то в школе, насколько я помню. Или это моего брата? Ставлю ближе стул, мочу тряпку и поднимаюсь. Не могу дотянуться, встаю на цыпочки.       И стул практически уходит из-под моих ног.       — Малыш? Все хорошо? — когда открываю глаза, надо мной нависает перепуганный Булаткин. Мычу ему что-то невнятное. Его глаза широко раскрыты, и я вижу это даже сейчас, когда все плывет. Парень помогает мне подняться, придерживает голову, которой я неслабо приложилась к краю дивана, и убирает волосы со лба. — Сильно болит голова? Как себя чувствуешь?       Положив меня на злополучный диван, Егор садится рядом и начинает причитать, что просил дождаться его и что я не должна была этого всего делать. В конце концов, давно придумали клининговую службу. Погладив меня по руке, парень приносит чашку с холодной водой и полотенце, а потом кладёт его мне на лоб и просит закрыть глаза.       — Ну и напугала же ты меня, — цокает Егор. Он берёт меня за руку, сев у дивана на пол. — А если бы я приехал позже?       Приоткрываю один глаз и улыбаюсь: лицо парня настолько серьёзное, будто он на какой-то важной конференции. И перепуганное, как у ребенка, впервые увидевшего ремень. А меня это смешит и одновременно утешает, потому что даже при такой нелепой ситуации Булаткин так беспокоится обо мне. Я приподнимаюсь на локтях и тянусь рукой к светлым волосам, в которых играет полуденное солнце. Пропускаю прядки между пальцев.       И как я могла допустить мысль, что у Егора что-то было с Герцег, кроме поцелуев, разумеется. Конечно, просто так отпустить увиденное, эту нахальную улыбку блондинки и её томный взгляд, забыть сразу непросто, но нынешнее поведение Булаткина с лёгкостью отвлекает меня от горестных мыслей.       Отбросив на второй план боль, сползшую с затылка на лоб, я спускаюсь на пол рядом с Егором и крепко обнимаю его, поцеловав и уткнувшись носом в шею. Мне так хорошо с ним: чувствую себя под защитой и в своей тарелке, как никогда раньше с другими. Боюсь, что мы однажды всё-таки расстанемся, но, как бы не старалась перестать копаться в себе, не могу перестать прокручивать эту мысль — однажды попробовав эту боль, вряд ли захочется повторения.       Мне безумно нравится, когда он меня касается — его прикосновения отдаются приятным теплом. Мне нравится, как он аккуратно трётся носом о мою щёку и целует за ушком. Мне нравится всё. Абсолютно. И я готова раствориться в этом человеке «от» и «до».       В последний момент хватаюсь за полку и удерживаю равновесие. Провожу мокрой, пыльной тряпкой по лбу, забывшись, и выдыхаю. Сердце прыгает как бешеное, будто ставит рекорд по количеству ударов в минуту, а в голове собираются все возможные ругательства на счёт этой ситуации. Я так безответственна.       И снова тону в Булаткине.       Насколько можно полюбить человека, чтобы ясно представлять его перед собой, выискивать его глаза среди тысяч людей, слышать везде голос, будто чувствовать, воспроизводить его прикосновения?       Это становится невозможно терпеть.       Не могу поверить и представить себе этого человека с другой. Возможно, я просто эгоистка, но, когда думаю о Егоре, вижу только себя рядом — как он целует мне руку, как приобнимает, как покупает любимый кофе.       А что Рамм? Обещался исправиться, да только сделал ещё хуже: как можно было додуматься встречаться параллельно с двумя девушками.? Хотя, о чём это я — явно не мне судить.       Да только больно это. Настолько, что хочется с разбега впечататься в стену, отбить колени, локти, до крови содрать костяшки, лишь бы выбросить из головы всю эту дурь. Говорила мне Лера, что не надо терзать себя из-за тех, кто попросту не стоит этих слез — но как этого не делать, если тебя сначала манят вкусным пряничком, а потом, помимо того, что отдают сладость другой девушке, так ещё и забирают у тебя все. Всю радость, все яркие эмоции, все чувства, которые успели возникнуть за время ваших встреч.       Я просто дура. Накрутила себя, надумала, что все будет лучше некуда, а что в итоге — сижу в собственной луже и барахтаюсь, дергаю руками, не в силах подняться и сказать-таки «нет» унынию.       Нет, это всё неправильно. Ни свадьба Егора, ни девушка Влада, ни моя нервная беременность. Нет больше сил, но так хочется видеть малышку здоровой. Даже похныкаться некому, подруга и та ушла на свиданку.       Решив не рисковать, по-быстрому протираю пыль по низам и заканчиваю с уборкой на этом. Впереди ещё целый день, а я уже освободила себя от обязанностей — пожалуй, прогуляюсь немного, а по возвращению приготовлю ужин.       Выглянув в окно, ёжусь — ну к черту так больше делать. От холода волосы дыбом встают, а в горле — кашель. Одеваюсь теплее, обворачиваю шею шарфом, под сапоги надеваю гетры, натягиваю шапку с помпоном — мою любимую. Не смогла выкинуть то, что так трепетно выбирал мне Булаткин в Швейцарии, когда летал туда с семьёй.       Ноги сами ведут меня в одно место — то самое, которое было «нашим» для меня и Егора. Да что такое со мной: почему я только о нём и думаю?       Другое дело — Рамм. Само хладнокровие. Вспоминаю его «прежнего», и кровь в жилах стынет.       Рамм притащил меня в клуб — это было одним из его желаний — но всё же держит свое обещание и не даёт светиться перед теми, кто бы мог уличить меня в измене и выдать Егору.       Мы с Владом выходим на улицу, так как парню понадобилось со мной поговорить, а это, по его мнению, самое тихое место, и плевать, что музыку здесь слышно не хуже, чем внутри.       — Ну, что тебе нужно? — спрашиваю я и устало смотрю на парня, потерев виски. Тело ещё откликается на басы, пульсируя и подрагивая от каждого нового всплеска громкости.       — Ты как будто не знаешь, — ухмыляется он. Алкоголь давно расширил зрачки и теперь его глазами можно пугать людей: они стали жутко неестественными и, правда, пугали. — Почему ты приходишь сюда со мной и флиртуешь с другими? — случайно толкает меня, и я удараюсь о шершавую, каменную поверхность. Какого хрена он делает? Инстинктивно кладу руку на живот, чтобы хоть немного защитить ребёнка от Рамма, с трудом стоящего на ногах.       — С кем я флиртую? Ты уже настолько напился, что тебе всё мерещится? — говорю негромко, но этого достаточно, чтобы парень услышал.       — Не зазнавайся, девочка, ты ведь не хочешь больших проблем, — он берёт меня за подбородок. Ощущаю резкий, удушающий запах алкоголя, отчего желудок начинает крутить.       — А ты убери свою манию величия, знаешь ведь, что я не буду плясать под твою дудку, — выплевываю эти слова: перестала бояться этого ублюдка всего на секунду, но это немного придало мне уверенности.       — Это мы ещё посмотрим, — хмыкает он и приближается ко мне, в то время, как я отступаю в сторону. — Ну вот, а говоришь, что не боишься, — кажется, он даже рад тому, что пугает меня. Влад хватает меня за руку, будто в страхе, что я убегу. — Ты ещё побегаешь за мной. А теперь идём, — он тянет меня за руку, больно сжимая запястье. Дергаю руку, чтобы отпустил, и он отпускает, но в самый неподходящий момент: ударяюсь спиной, задевая руку, чувствую как щиплет локоть — разбила. — Если через пару минут тебя не будет в клубе — пожалеешь, — ширит парень и уходит.       И почему я решила, пусть даже на секунду, что Влад сможет быть мягким и внимательным? Такая глупость!       До метро добираюсь прогулочным шагом, хоть мороз и щипает за щёки и нос. Тру кожу варежками, чтобы хоть немного снять неприятные покалывания.       На выходе сразу же беру себе мятный чай — попытаться успокоить волнение и перестать грузиться Егором. Да кого я обманываю… я иду туда, где мы проводили вечера после сложного дня и куда заглядывали просто так, лишь бы не ехать домой сразу.       Если меня спросят, куда я поеду, если мне надо будет хорошенько подумать — куда глаза глядят, не буду разбирать дороги. Но в конце концов окажусь именно в этом месте.       Толкаю прозрачную дверь офисного здания и, поздоровавшись с охраной, вызываю лифт. Мне на последний этаж.       А что, если меня узнают? Прежде, чем открыть дверь панорамного бара, оглядываюсь по сторонам. Думаю, как настоящая знаменитость — но ведь так и было, когда я проводила здесь время, пока Егор был в туре. Но сейчас все наверняка заняты его свадьбой и вряд ли вспомнят про меня…       Занимаю привычное место у окна: официант сразу же приносит меню, но есть не хочется. Это место совсем не принесло мне ожидаемого облегчения. Прижимаюсь головой к стеклу и прикрываю глаза, наслаждаясь играющей в колонках «Kiss me» Эда Широна.       Пожалуй, по всему миру есть много людей, у которых мелодия связана с каким-то событием, вызывает определённые ассоциации. Под этот трек у меня разливается море. Я чётко слышу шипение волн, когда они облизывают песчаный берег и так же поспешно убегают обратно. Кажется, если я закрою уши руками, услышу свист ветра и то, как вода бьётся о борт яхты. Нам тогда удалось попасть в шторм.       Океан забирает меня на дно воспоминаний. Я, как тогда, хватаюсь за бортик, чтобы не свалиться за борт. Ветер бьёт в лицо, словно я нырнула куда-то вниз с большой высоты и попала под резкие потоки воздуха. Не кричу, а так хочется — мне очень страшно, неописуемо, но яхта в руках опытного капитана, а Егор вот-вот заберёт меня отсюда и укроет в каюте.       Может, тогда надо было позволить себя спасти?       Он хотя бы должен знать правду.       Уже через полчаса я выхожу из здания метро рядом с его домом. Пока я добиралась, начался сильный снег: хлопья валят с такой силой, будто они потяжелели на несколько килограмм и стремятся скорее коснуться земли. Снег забирается ко мне в волосы, оседает на ресницах, тает на губах. Завороженно смотрю наверх, подняв голову, любуюсь бесконечными, цвета ванили из-за слабого света солнца, снежинками.       А кто сказал, что Булаткин сейчас не на студии? Немного паникую, но потом вспоминаю, что он только вчера вернулся с выездного концерта — сегодня точно отсыпается. И откуда во мне столько смелости?       Набираю на домофоне «семьдесят девять»: надеюсь, соседи ещё помнят, как я добродушно закрывала глаза на их ночные тусы и прикрывала перед полицией. Считаю гудки — десятый, одиннадцатый, двенадцатый — наконец сонный женский голос, ругнувшись, без вопросов открывает мне дверь.       Поднимаюсь без лифта — то ли оттягиваю момент встречи, то ли не хочу снова застрять в этой коробке на час, этаж все равно не десятый. Устаю быстро, но все равно преодолеваю ступеньку за ступенькой. Дыхание сбивается.       Руки подрагивают. Прежде, чем нажать на кнопку звонка, тысячу раз передумываю. Кусаю губы, сняв шапку и сжимая её. В конце концов, что-то же толкнуло меня прийти сюда.       Всё-таки звоню. Трель еле слышная, боязливая, и я снова нажимаю на звонок, но уже более настойчиво. Кажется, что и в этот раз звучало как-то неубедительно — трезвоню. И вскоре слышу за дверью топот и отборный мат. Кажется, я была права на счет вчерашнего концерта.       Когда дверь открывается веред моим носом — а это происходит слишком резко — я отскакиваю назад. Егор, сонный, с взъерошенными волосами и в светлых пижамных штанах, будто застывает. Пару секунд смотрит на меня, выпучив глаза — будто не верит — а потом кивает на дверь, мол заходи.       Топчусь на пороге, хотя прекрасно знаю, куда убрать куртку и кинуть шапку. Не могу нормально нагнуться развязать обувь, ведь живот немного мешает, и я облокачиваюсь на дверь, чтобы себе помочь. Таки снимаю шапку, шарф, убираю это всё в шкаф-купе. Булаткин наблюдает за мной.       — Чай будешь? — хриплым голосом спрашивает парень. — Замёрзла, наверное.       Не дождавшись моего ответа, Егор скрывается за углом, уходит на кухню, а я следую за ним. Сажусь на диван и подпираю голову кулаками, поставив локти на стол: в этом свитере у меня как-то особенно выделяется живот, а так я хоть немного скрою это.       Булаткин копошится у чайника, достаёт с полки банку с чаем, привезённым его другом из Индии, но, попытавшись открыть, рассыпает практически всёсодержимое на столешницу. Хмыкаю.       — Никогда не получалось, — парень пожимает плечами и, сдвинув брови, начинает собирать всё в ладонь.       — Надо нежнее, — повторяю его жест я и опускаю глаза. Говорю себе под нос. — Говорила же. Миллион раз.       Неловкая пауза.       Горло сдавливает. Будто перетянули колючей проволокой. Будто меня окунули в настолько плотную жидкость, что она перекрыла все дыхательные пути. Обездвижила меня. Обезоружила.       Так противно. Сама пришла «сдаваться» и поджимаю хвост, когда настало время сказать, что собиралась. Меня душит чувство ненависти к себе за это, я пытаюсь сглотнуть вставший в горле ком, но я не могу и шевелю губами, глотая воздух.       Егор всё-таки справляется с чаем и ставит на стол две кружки с кипятком. Пар плотной стеной поднимается от поверхности, и я обвиваю пальцами кружку. Сев рядом, Булаткин делает то же самое. Он пристально смотрит на меня, даже не моргает. Его грустные глаза не дают мне покоя — но я отвожу взгляд, потому что не имею такой смелости посмотреть в ответ. <      Иначе я определенно провалюсь. Упаду на дно этой бездны и точно не смогу выкарабкаться, убежать из отчаянья, которое кошками скребётся внутри. Не хочу больше ничего скрывать, но я и сознаться не могу — трусиха.       — Почему ты пришла к нам на лейбл? — спрашивает Егор, и я выдыхаю, потому что он освободил меня от «обязанности» разрушить наше молчание.       — Тимати предложил пройти стажировку, — отвечаю сипло, — мировая известность, лучшие сотрудники, как-никак. Возможно, после я смогу устроиться в нормальное место.       И снова этот грустный взгляд. Егор опять молчит, лишь иногда касается кружки губами. Он отводит взгляд к окну, открытому, чего я даже не заметила.       — Не холодно? Я могу закрыть, — говорит парень. Что за чушь мы несем. Какое, к ч      ерту, окно. Отрицательно верчу головой. — Хорошо.       Это молчание сводит меня с ума. Кажется, от звеняшей тишины вот-вот лопнут перепонки. Это невыносимо. Мне нужно что-то сделать.       Отодвинув в сторону кружку, тянусь к рукам Егора и накрываю их своими. Вижу непонимание в его глазах. Удивление. И море грусти. Мне тоже хочется плакать — не за тем я пришла.       — Прости меня, пожалуйста, — первые слова звучат совсем тихо, неуверенно. Говорю будто севшим голосом. Булаткин открывает рот, чтобы что-то сказать, но я прошу его дослушать, и тот согласно кивает. — Я знаю, что ты злишься: нереально принять такие новости без переворотов в отношении к человеку, — с каждым новым словом глаза парня наливаются чернотой, темнеют. — Если бы я сразу поняла все это… примерила на себя ту боль, которую причинила тебе, если бы не была такой тупой овцой… — Егор хмыкает. Он и не пытается скинуть мои руки. — Я не могу выразить, насколько виновата перед тобой. Да ещё и убежала: не каждый сможет сознаться, смотря в глаза. И я не смогла.       Опускаю взгляд на руки, рассматриваю свою тату, которую сделала в порыве ненависти к человеку. Может, моя месть, которую я перестала контролировать после секса с Раммом, решила закончить всё за меня подобным образом? Булаткин берёт мои руки в свои и большим пальцем водит по тыльной стороне ладони. Его взгляд застывает на браслете, который я так и не сняла — подарок на нашу годовщину. Мне так хочется, чтобы он улыбнулся — может, для меня это будет таким долгожданным прощением — но вместо улыбки я получаю ничего. Меня словно пронзают тысячи игл: я будто переняла всю ту жгучую боль, какой сама подвергла дорогого мне человека.       — Не думала, что мне понадобится столько времени, чтобы всё-таки решиться, — продолжаю, поджав губы.       — Я рад, что ты пришла, — говорит Егор, будто долго ждавши этой возможности, слова будто вылетают из него.       Он крепко сжимает мои руки. Я уже готова расплакаться: своей фразой Егор вывел меня из того состояния, которое я настраивала в себе несколько месяцев.       — Прости меня, пожалуйста, — шепчу. — Я такая…       — Это все, что ты хотела сказать мне? — звучит немного раздраженно, но без какого-то укора. Я поджимаю губы: пячусь назад, не могу сознаться в том, с чем пришла на самом деле. Неуверенно киваю. — Тогда послушай меня.       Булаткин встает спиной к кухонной тумбе и упирается в неё кулаками. Мне начинает казаться, что Егора за какое-то мгновение наполнила ярость и он её усиленно сдерживает, хоть по глазам этого и не видно. Ежусь, хоть и понимаю, что точно заслуживаю и крика.       — Это всё так меня бесит, — произносит Егор, сжав край столешницы с силой. — Этот ёбаный Рамм испортил всё, все мои планы и надежды. И как ты вообще повелась на эти угрозы? Неужели верила, что я бы не узнал? — бьёт кулаком по столешнице, да так неожиданно и громко, что я подскакиваю и прикрываю рот рукой. Булаткин цокает. — Да, я всё знал! С самого начала знал! Ждал, когда ты сознаешься, и я смогу заслуженно вломить этому мудаку, — фыркнув, парень смягчает тон. — Я бы простил тебе это всё: в конце концов, сам виноват, что так вышло. Но не назвать тебя глупой не могу, уж прости.       Мы переглядываемся. Мне всё ещё боязно находиться с Егором рядом, в такой близости, хоть я и прекрасно знаю, что он никогда не поднимет на меня руку. Убираю руки под стол и сжимаю их в кулаки.       — Если бы не Рамм, взявшийся просто, блять, из неоткуда, все бы было хорошо, Ника, — машет головой из стороны в сторону, поджав губы. — Я бы по-быстрому расторгнул свадьбу с Эрикой, потому что у меня есть люди поважнее, чем эта избалованная девчонка. И пиара у меня достаточно, чтобы жениться от безысходности! — проводит рукой по лицу. — А сейчас что? Я потерял дорогого мне человека и вынужден согласиться на эту чёртову свадьбу!       — Ещё до расставания со мной ты должен был жениться на Герцег? — спрашиваю я спокойно. Это первое, что пришло мне в голову, и я не сдержалась. Булаткин кивает. — И эта свадьба через пару месяцев… — задумчиво свожу брови. — С ней? — кивает. — Ты должен был жениться на ней и ничего мне не сказал? Значит, все те фотографии, которые я видела в Интернете на протяжении наших отношений и после… это всё… Значит, ты мне врал? «У нас ничего нет. Между нами ничего нет. Да как ты могла подумать, что…» Егор!       Булаткин потух. Его глаза окончательно потемнели, и в них не осталось ни искорки. Шумно выдыхаю: вот оно что.       На душе гадко. Это признание будто острым клинком исполосовало меня. Дышать трудно от обиды, что застряла в горле и не даёт глотнуть достаточно воздуха. И почему я ждала, что эта встреча обернётся чем-то светлым или хотя бы прощением.       Пока я ничего не знала, я ведь верила ему: и всем рассказам про Герцег, и глупым отговоркам по поводу вылазок с командой, которые, на самом деле, были встречами с певицей… для пиара. Я вдруг вспоминаю про наши споры на счет совместных фотографий, которые Булаткин не выкладывал в сеть под какими-то глупыми отмазками. А как оказалось, всё продумано до мелочей. Лучше бы я ничего этого не знала, и правда, отрезала свою жизнь и от Black Star, и от всего, что меня с лейблом связывало. Лучше бы жила себе спокойно, вовремя сделав аборт и покончив с отношениями с Егором из-за грызшей меня совести. Так бы лучше было!       Сейчас можно так сделать? На каком сроке можно безболезненно вернуться к прежней жизни? Ведь малышка тоже будет напоминать мне о нём!       Вскочив, быстрыми шагами ухожу в коридор и обуваюсь. Булаткин моментально догоняет меня, но получает по лицу так, что от звона закладывает уши. Что-то гадкое кидаю ему вдогонку и выхожу из квартиры. Не хочу я больше с ним знаться: ни с ним, ни со всем, что мне о нём напомнит. Да только стажировку я не брошу — слишком велика возможность моей дальнейшей успешной карьеры — а какой-то идиот явно не стоит таких потерь.       Лучше бы ничего этого не было! И больше не будет! Мне ничего не стоит позвонить, куда нужно, и «вернуть всё на свои места».       Никогда больше не буду докапываться с расспросами и никого ни в чём не буду подозревать.       Счастье ведь в неведении.