Операция "Спасти товарища по року"

– Два мужика, как одна баба... Ну вот нахуя нам задохлики такие? — шагал по комнате Сукачёв, куря беломорину. – Может, они умные? — предположил БГ. – А мы дураки, что ли?! – Они самые. Будь мы умными, сидели бы не здесь, а у этих двоих. – Осталось восемь дней, — сказал Лагутенко, садясь на окно и смотря в ночное небо, — как нам успеть? Мерное тиканье часов перебил звук лопастей вертолёта, пролетающего над городом. – Вертолёт... — зачем-то сказал солист Мумий Тролля, провожая транспортное средство взглядом. – Что? — переспросил Шевчук. – Вертолёт пролетел. – Вертолёт. Вертолёт, — рокер встал с места и начал быстро ходить по комнате, заложив руки за спину, — вертолёт, вертолёт... Вертолёт. Верто... Вертолёт! — вдруг подпрыгнув, закричал он. — Ковёр-вертолёт! Самойловы! Агата Кристи! – Зубы передние мне в драке выбили, А Есенин снится к самовыпилу! — под простой бой на электрогитаре спел Глеб Самойлов. — Неплохо, кстати, звучит. – Звучать неплохо будет, когда я тебе пинка под зад дам! — отнял у мужчины гитару Сукачёв. — Там человеку плохо, а ты песенки поёшь. – Сейчас я ему всё равно помочь никак не могу. – Идиот потому что! Сиди и молчи, пока старшие разговаривают. Глеб насупился, исподлобья глянув на старшего брата, беседующего со Шклярским. Глянув на часы, Вадим безрадостно заявил: – 12 июля, 11 вечера. Считайте, у вас неделя. Билеты я достану, с забугорными рокерами свяжусь — вам дадут адрес, а вот как вы его спасать будете, я понятия не имею. – Мы должны быть искренними — это, в общем, и так понятно. Но ещё Есенин сказал, что, чтобы остаться живым, Беннингтон должен умереть. Этого я не понял. – Может, имелась в виду реинкарнация? — предположил Гребенщиков. — Он умрёт, а потом возродится в новом теле? – Борь, ты со своим буддизмом совсем уже поехал! — вышел из себя обычно сдержанный Шклярский. — Как нам его искать в новом теле?! – Самое главное — это душа... — задумчиво изрёк БГ. – А ведь этот Честер у себя в Америке известен чрезмерно дохуя, — встрял в беседу Глеб, — шумиху подымут после самовыпила... Ай, больно же! — заорал Самойлов, после того как Сукачёв ударил его электрогитарой по башке. – Не каркай! – Вам, кстати, надо будет очень хорошо скрываться там, — заметил Самойлов-старший, — а то иностранцы ушлые, примут вас за агентов Кремля, и сгинете вы где-то в задворках ЦРУ. – За что? — по-детски спросил Лагутенко. – За Беннингтона. Вы в любом случае виноваты будете. Допустим — просто допустим — вам не удастся его спасти. Вас обвинят в доведении до самоубийства. А если спасёте — в исчезновении. – Прав был Есенин, — вздохнул Сукачёв, — нет в Америки душевности! – Я понял! — хлопнул в ладоши Лагутенко. — Все должны считать его мёртвым — вот что имел в виду Есенин! Мы должны инсценировать его смерть. – Умно... — уважительно кивнул Шклярский. – Как мы это сделаем? — спросил Гребенщиков. — Измажем всё томатным соком, постреляем стены и оставим предсмертную записку, а тело типа спрячем? Да нам не поверит никто! Задержат, не выпустив за границу! – Ты рано сдаёшься, — усмехнулся Вадим Самойлов, — мы решим эту проблему. – И как же? – У меня один знакомый в морге работает... – Бедняга! Уже в морге, а ещё работает! — ахнул Шевчук. – Да не в том смысле! Он жив и отправляться на тот свет не планирует. Патологоанатомом работает. Мне по старой дружбе в помощи не откажет. Поедем к нему, объясним ситуацию, а он нам похожего покойника даст. – Это вообще законно? — недоверчиво поинтересовался БГ. – А тебе это всё ещё важно? — ответил вопросом на вопрос Шевчук. – Да не особо. – Ну и не задавай тогда провокационных вопросов! Когда едем, Вадим? – Сейчас! Чего медлить? Анастас Петрович был человеком бесконечных талантов, недюжинного ума и непростого душевного устройства. Отучившись на судмедэксперта, пошёл работать патологоанатомом, ибо готично. Готику, правда, вскоре бросил, подавшись в хиппи. Отрастил хаер и с ног до головы обвешался фенечками. Но должен был бросить это позорное увлечение по настоятельной просьбе главврача, который хмурил брови и говорил, что „несолидно как-то”. Разочаровавшись в полюбившейся субкультуре, Анастас Петрович вернулся в готику, но на этот раз с уклоном в оккультизм, найдя наконец себя в этом. Практиковал спиритические сеансы и экстрасенсорику, чем наводил сначала ужас, потом раздражение на весь медперсонал, что его, впрочем, ни капельки не беспокоило. Дожив до сорока лет, Анастас Петрович вдруг решил, что чего-то в его жизни не хватает и стал ходить в церковь, но оккультизм не забросил и даже ко временам хипповской молодости иногда возвращался, соединяя, таким образом, несоединимое. Знакомства Анастас Петрович имел самые различные: дружил с рокерами, хиппи, готами, медиками и прочим людом, подчас не совсем законопослушным. Жены у Анастаса не было, ибо не встретил он той, что смогла бы понять его душу и пристрастия, которые были крайне своеобразны: мужчина увлекался мистикой и химией, посему в квартире его карты таро соседствовали с многочисленными кислотами и смесями. В тот день Анастас Петрович остался на ночное дежурство. В тёмное время суток морг ещё более мрачен, но патологоанатома это только радовало. – Доброго вечера, — вежливо поклонился он, заходя в свои владения: у него была давняя привычка здороваться с покойниками. Налив себе томатного сока, Анастас Петрович сел за стол и достал игральные карты, решив погадать на ближайшее будущее. Расклад показывал много взрослых мужчин, серьёзный разговор, крупные неприятности, хлопоты по работе и дальнюю дорогу. – Нехорошо, — покачал головой мужчина и, порывшись в ящике стола, достал оттуда булавку. Уколов большой палец, Анастас Петрович обмакнул булавку в кровь и начертил у себя на запястье крест: – Кто на меня и ближних порчу наведёт, тот сам от неё же возьмёт да помрёт. Приколов булавку к рукаву, патологоанатом залпом допил сок и принялся читать житие Иоанна Новгородского*. Правда, спокойно почитать ему не дали: через несколько минут зазвонил телефон. – Здравствуй, Вадим, чего тебе? Нет, я на работе. Хорошо, жду. С истинно буддийским спокойствием приняв информацию о спешащих к нему семи рокерах, Анастас вновь вернулся к чтению. Где-то через полчаса ему снова позвонил Самойлов, недовольный тем, что охранники не пускают славную компанию в больницу. – Сейчас разберусь, — сказал патологоанатом и пошёл к стойке охраны. – Братья, пропустите страждущих, это мои друзья. – Петрович, так опять к тебе твои мазурики приехали? Так ты бы нас предупредил хоть! К тому, что время от времени к Анастасу приходят друзья в больнице знали и относились спокойно: пусть лучше с ними общается, чем из гипса идолов лепит. –Здравствуйте, братья! Идите за мной! — торжественно поприветствовал он делегацию и повёл всех в морг. – А мы тут сидеть будем? — стремительно бледнея, спросил Лагутенко. – А что тебя не устраивает? – Да всё, собственно... — стараясь держаться на ногах, пожаловался певец. – Тогда держи, — протянул гостю бутылку воды Анастас Петрович. – Спасибо! — жадно припал к бутылке музыкант. — Это, что, не вода?! — подавившись, спросил он. – Это спирт. Помогает. – Пить — это излишне! — недовольно посмотрел на патологоанатома Гребенщиков, но замолчал, решив, что сейчас не лучшее время для таких споров. – Так в чём же суть вашей небольшой проблемы, как вы изволили выразиться? – Нам нужен труп Честера Беннингтона, — начал было Глеб Самойлов, но, заметив яростный взгляд Сукачёва, поправился, — вернее он нам совсем не нужен. Короче, нам нужен мёртвый, земля ему пухом, чувак, который имел бы портретное сходство с Честером Беннингтоном, чтобы подменить им настоящего Честера Беннингтона, который хочет самовыпилиться, чего мы допустить никак не можем. – То есть, вы желаете подменить господина Беннингтона покойным двойником, дабы самого Честера спасти от гибели? – Ну да! Мы его выкрадем, привезём сюда и тут будем спасать, пока там все будут считать его мёртвым. – Смею поинтересоваться: как вы узнали, что он хочет покончить с собой? Ответил Шклярский: – Гарику приснился Есенин, Юра понял, что это к самовыпилу, я призвал дух самого Сергея Александровича, он нам всё и поведал. – Что скажешь, друг мой? — посмотрел на Анастаса Вадим Самойлов. – Затея рискованная, но попробовать стоит. Я в деле. *Согласно житию, архиепископ Иоанн Новгородский за одну ночь слетал на бесе из Новгорода в Иерусалим и обратно. Всем советую прочесть „Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе”.