Операция "Спасти товарища по року"

– Матерные, значится? – Именно! Да с такими выражениями, что даже я не всё слышал. – Угу. Берёзы, говоришь, обнимал? – Ага. И плакал. Горько. – Ясно. И Америку ругал? – Да даже не то, чтобы ругал, а так... Не одобрял. Говорил: плохо там, раздолья нет. – Вот, значит, как. Ну тут без потусторонних сил не обойтись, — веско констатировал Эдмунд Шклярский. – Ну ты их, того, вызови! – сказал ему Лагутенко. – Вызывать, Илья, ты путан будешь, а потусторонние силы призвать нужно! – Да похуй! — закончил этот филологический спор Гарик. — Чё для этого нужно? Шклярский на секунду задумался: – Много чего. Записывайте. Свечи — раз, уголь — два, мел — три, спирт — четыре, кору, ветки и листья осины — пять. И Летова ещё включить. – А Егорку-то зачем беспокоить? — спросил записывавший Шевчук. – Без него никак, его духи любят. – Ну Летова мы в интернете найдём, а остальное нам где взять? — перешёл к делу БГ. – А это уже ваше дело! Меня вы попросили переговоры вести, а вся бытовуха — на вас. Идите, ищите, а я готовиться буду. – Я, чур, спирт ищу! — первым вызвался Лагутенко. – Пить — это излишне... — попытался воздействовать на друга Гребенщиков, но, поняв, что идея не увенчается успехом, сказал. — Я в храм, за свечками. – Я за осиной-трясиною... — вспомнил одну из своих песен Шевчук. – Всё самое тяжёлое мне оставили? — с укоризной посмотрел на рокеров Сукачёв. — Кстати, Эд, а мел любой можно или какого-то определённого цвета обязательно? Эд? Эдмунд, блять! Ну ёб твою мать, Шклярский, опять в астрал ушёл! — всплеснул руками Гарик, увидев, что Шклярский сидел, не моргая, в позе лотоса и смотрел в одну точку — магнитик из Воркуты на холодильнике. Решив, что в аптеку переться стрёмно — конспирация, всё-таки — Лагутенко направил стопы в больницу, к знакомому врачу. Ну, вернее, как знакомому: несколько лет назад друг советовал как хорошего лора. Надвинув на глаза бейсболку и накинув на голову капюшон, музыкант проник в учреждении и незаметно стырил халат, с чем себя мысленно поздравил: первый пункт плана выполнен. Дело оставалось за малым — достать спирт. Но тут появились сложности: Лагутенко понял, что он не знает, в каком кабинете искать медика. Было решено спрашивать у людей. Правда, голос пришлось сделать, как у человека, который 30 лет бухал и 20 курил по пачке в день. Ну а чё — к лору ведь! Народ, слава Богу, не узнавал и подсказывал: так Лагутенко добрёл до 4 этажа. Там он спросил у какой-то девицы номер кабинета. – Ой, это вы Илья Лагутенко?! А можно автограф? И сфотографироваться ещё нужно! Ситуация выходила из-под контроля, надо было срочно что-то придумывать. – Я не Илья, я Юлия! Так какой кабинет? – 413... — ответила девушка, с ужасом поглядывая на щетинистую Юлию. Без стука войдя в нужную дверь, Лагутенко наконец снял с себя маскировку. – Здрасьте! Спирт есть? – Илья Лагутенко? — округлил глаза врач. – Пол и четыре стенки. Он самый. Спирт есть? – В перевязочной. – Спасибки! С помощью всё той же девицы рокер нашёл нужное помещение и беспардонно туда вошёл. Увидев его, два медбрата переглянулись: – Лагутенко? Илья? – Юлия. Спирт есть? – Есть, — показал один из них на канистру, — а тебе зачем? – С духами общаться. – Чё? — дуэтом спросили санитары. — А нафига? – И с какими духами? Мёртвыми? И как? – Гадалка вызывать будет? – Да каких мёртвых?! Какая гадалка?! Вызывают, кстати, путан. Эдмунд Шклярский будет призывать потусторонние силы с помощью чародейства и песен Летова. – А нафига вам эти силы? Потусторонние. – Потому что Гарику приснился Есенин! – Чё?! – Хуй через плечо! Я тоже удивился сначала. Думал, что Есенин — к бухлу. А БГ говорил, что к бабам. Но Шевчук сказал — к самовыпилу. Короче, будем американского поэта-песенника спасать. Всё, заболтали вы меня! Некогда мне, пошёл я! — сказал Лагутенко, взял канистру и вышел из комнаты. – Психический. – Угу. – Зови санитаров. Уже на выходе путь музыканта преградили четверо санитаров с накачанными мышцами и недобрыми глазами. Попытка обойти их успехом не увенчалась. – Ребят, пройти дайте, я спешу! – Куда? – К духам! – А к ним спешить не надо, — сказали санитары и попытались поймать Лагутенко. Тот, правда, вовремя увернулся и дал дёру. Началась погоня. Из больницы выскочило пятеро: худощавый рокер с канистрой спирта и четверо слуг карательной психиатрии с желанием пополнить ряды своих жертв. „Окружают, фашисты! — с отчаянием подумал Лагутенко. — Ну ничего, мы тоже не лыком шиты!” — решил Илья и прибавил шагу. Однако расстановка сил была не в его пользу: бежать с тяжеленной канистрой было невероятно сложно, и санитары наседали почти что на пятки. Лагутенко судорожно думал. В голове почему-то всплывал образ Сусанина. „Сусанин. Поляки. Лес. Заблудились. Вредительство. Поджог!” Рокер резко остановился и открутил крышку канистры. Ливанув спирту перед санитарами, он бросил в лужу зажжёную спичку: – Во имя рока! БГ, не мудрствуя лукаво, пошёл в церковь, где и намеревался купить свечек. Но как только он вошёл в храм Божий, путь ему преградила внушительного вида старуха: – Почему в джинсах, окаянный?! – Чего? – Одет почему не по-християнски?! Джинсы, футболка, тьфу, пёстрая с кленовыми листьями, — старуха подозрительно оглядела нарисованные на футболке листы каннабиса, — в каком виде в церковь пришёл?! Тронутый таким вниманием БГ, решил бабулю успокоить: – Да вы не беспокойтесь, я за свечками только! Я вообще буддист! — простодушно сказал он и пошёл покупать необходимый инвентарь. Когда он получил всё необходимое и хотел идти обратно, путь ему преградила всё та же старуха с серебряной иконой Божьей матери и толстый священник с кадилом: – Вот он, святой отец, сектант! – Угу. Как тебя звать, сын мой? – БГ... — пролепетал Гребенщиков, не понимая, что происходит. – Покайся, раб Божий Бэгэ и приди в лоно церкви православной! – Да вы не понимаете! Бог — в душе, в сердце, а не в кадиле! Буддисты вон давно уже это поняли! – Вот как? А зачем же ты свечи покупал? – С духами общаться! Бабка ахнула: – Сатанист! Священник угрюмо кивнул: – Греховодник. В голову попытавшегося уйти Гребенщикова ударилось кадило. Только прилично отойдя от квартиры Шклярского, Сукачёв понял, что не взял с собой деньги и уголь покупать ему не на что. Он, впрочем, не сильно расстроился, решив, что ему, как талантливому исполнителю, и даром отдадут. Ещё и автограф попросят. Побродив по городу в поисках пунктов сбыта угля, Гарик вдруг наткнулся на машину, из багажника которой мужчины вытаскивали увесистые мешки: – Колян, давай расторопнее! Нам до вечера уголь разгрести нужно! – Да я и так стараюсь! – Эй, мужики, а у вас лишнего угля не будет? Мне хотя бы в карман положить, — добродушно улыбнулся певец. – Ага, знаем мы таких! Нету, самим мало! – Ты чё, Вить, это ж Сукачёв! Давай отсыпем! — предложил Колян, но напарник его не поддержал: – Нету, пускай сам покупает! Всё, пока. Давай, потащили! Когда мужчины скрылись, унося мешки в одно им ведомое место, Гарик пожал плечами, взял из багажника мешок угля и, закинув его себе на спину, пошёл дальше. Следующим в списке шёл мел. А его, как логично рассудил рокер, достать можно в школе. Дойдя до ближайшего учебного заведения, Сукачёв решил, что так идти опасно: больно уж он лицо известное, надо замаскироваться. Вопрос: как? Мозг певца родил гениальную идею о боевом раскрасе. Взяв несколько угольков из мешка, он щедро намазал ими руки, лицо и волосы. Только, когда ровный чёрный цвет покрывал рокера, он пошёл в школу. Гарик без труда проник вовнутрь, сказав охранникам, что он из бригады строителей. Тем посмотрели с недоверием, но всё же пустили. Поплутав по коридорам, музыкант вошёл в первый попавшийся кабинет, который, к счастью, оказался незапертым. Всё было бы совершенно обыкновенно, если не учитывать того, что происходило там ранее... – А я вам говорю: есть нечистая сила! — убеждал скептично настроенных физика и химика в стельку пьяный по случаю собственного дня рождения учитель литературы. — Вот у меня на уроках такое происходит — ууууу! — многозначительно завращал глазами он, закуривая самокрутку. – Ты бы, Миша, меньше курил — тогда бы и не мерещилась чертовщина всякая, — строго сказал химик, заедая водку солёными огурцами. – Да не мерещится мне ничего! Это домовой шалит! Кабинетный, вернее. Окна открывает, стулья роняет... Магия, одним словом! – Ты скажи ещё, что Гоголь твой правду писал о Вакуле с чёртом и вие! — усмехнулся физик, который был матёрым скептиком. – Правду! — ударил себя в грудь литератор. — Зря смеётесь, между прочим! Вот разгневаете вы их, они за вами придут! – Мужики, мел есть? Дайте, а? — вошёл в кабинет Сукачёв. – Сила нечистая... —пролепетал химик и упал в обморок лицом в маринованные опята. – Изыди, дух! — строго пригрозил ему физик. – Да какой я дух? Духов Шклярский призывать будет, а я у него, бля, на побегушках! – А как он, смею поинтересоваться, будет их призывать? – С помощью колдовства и песен Летова, как же ещё? Эта простая формулировка почему-то повергла физика в шок, и он, подражая своему коллеге, потерял сознание. А литератор вот держался молодцом: заботливо дал мел и бутылку портвейна: – У меня день рождения сегодня. Распишетесь на память? – Распишусь! — сказал обрадованный Сукачёв. — Тебе на чём? Учитель обвёл кабинет пьяным взглядом и, не найдя ничего лучше, мотнул головой: – На стене. Шевчук же, довольный несложной задаче, пошёл в ближайший парк, где не без труда, но всё же нашёл нужное дерево (спасибо школьному курсу биологии!). Воровски оглядевшись, он поднял руку и быстро оторвал листочек. Положил в карман. Огляделся ещё раз — вроде, никто не заметил. Успокоив этим свою не слишком требовательную совесть, рокер схватился за сучок. Без труда оторвав его, отправил вслед за листьями и, убедившись в том, что никто не видел, окончательно осмелел и принялся ломать несчастному дереву ветки. Никогда не стремившийся к вандализму, Шевчук был яростен: ему казалось, что именно это дерево хочет свести неизвестного американца в могилу. Когда седьмая ветка была оторвана, за спиной певца послышался неприветливый голос: – А чем это мы тут занимаемся? Обернувшись, Шевчук увидел двух полицейских с лейтенантскими погонами. Упитанные борцы с преступностью красноречиво поигрывали дубинками. – Как чем?! — изумлённо спросил Шевчук. — Подчинённых наказываю. – Каких подчинённых? Ты бухой, что ли? – Бухие бомжи у вас в изоляторе! А я — Леший. – О! Тогда точно бухой. – Или обдолбанный. – А чё вы наезжаете? Я, между прочим, заплутать могу и беду послать! А вот и она — смотрите! Когда полицейские повернулись в указанную певцом сторону, он, крепко стукнув обоих ветками по голове, дал дёру.