Боруто. Хроники Листа.

      Мицуки казалось, что она вот-вот упадет в обморок, и он с отчаянием вслушивался в ее глухие рыдания, которые стихали, а потом вдруг возобновлялись с удвоенной силой. Он прижимал ее к себе настолько сильно, словно боялся, что кто-то посмеет отнять. Молодой Змей был уверен — любой, кто посмеет сейчас отнять у него Мегуми, его красноволосую любимую, он убьет его не задумываясь. А она плакала, плакала и продолжала плакать, даже когда слез уже не оставалось в ее опухших и красных карих глазах. Они были полны горечи, стыда, старались не пересекаться с желтизной напротив. Но Мицуки понимал. Он хотел кричать ей о том, что она не виновата, что он бы убил и преподнес ей голову ее отчима в знак своей любви, но не будет ли это открытым восстанием и агрессией со стороны Листа? Коноха была важна для него. Он не мог портить ее репутацию и ставить ее под удар, как бы сильно его сердце не ныло и как бы ему не было больно.       Он словно ощущал эту боль сам. Он смотрел на нее, вдруг такую всю маленькую и хрупкую. Не ту бойкую девочку Узумаки Мегуми он видел перед собой сейчас. Она словно растеряла всю былую краску, всю страсть к жизни и искорки веселья в глазах.       Мицуки зашел в свою комнату, осторожно отодвинув сёдзи ногой в сторону. Он посмотрел на свою кровать, которую достал с таким трудом. Он не привык спать на футоне, и пришлось воевать за то, чтобы слуги перенесли пустующую кровать из соседней комнаты. Он положил на нее Мегуми, осторожно, словно хрупкую хрустальную статуэтку. Он не хотел причинить лишней боли. Она и так нахваталась ее от ненавистного извращенного старика. Он смотрел на нее, на ее пустой взгляд, на то, как она пыталась сжать руки в кулачки, и снова тихо плакала, стараясь сдержать слезы. Но нет, слезы продолжали литься, и от этого на его душе становилось еще поганее.       Она повернулась на спину и невидящим взглядом уставилась в потолок. Взгляд ее стал серьезным, и она вся напряглась. Мицуки осматривал ее прекрасное тело, которое было подвержено грубости, с которым так некрасиво обошлись. Он оглядел край кимоно, которое уже не прикрывало ее грудь, видел, как на ключице сиял багровый синяк. Видел, как на животе уже виделось красное пятно, которое скоро превратится в фиолетовое. Видел ее лицо, все красное не только от слез, но и от побоев. Не в силах сдержать в себе крик отчаяния, он заглушил его в жесте: неуверенно протянул руку, касаясь красной щеки, и она вскочила с места. Мицуки последовал за ней и успел едва подхватить ее, только она пошатнулась.       Мегуми стояла по другую сторону кровати и голова ее кружилась. Но в глазах больше не было слез. Была обреченность и отчаяние, которые граничили с неким, едва плескающимся на дне этих прекрасных карих глаз безумием. Она осторожно выпуталась из кольца его заботливых рук. Ей было стыдно на него смотреть, но посмотрела. Узумаки переступила через вопящее сердце. Она смотрела на человека, который спас ее, который вытащил со дна в самый последний момент. В который раз уже. И только он мог помочь.       — У тебя есть кунай? — спросила она с мольбой в голосе. Мицуки опешил от ее вопроса. Он не понимал, что последует за ним, а может, и даже просьба по хуже, чем простое желание услышать ответ на поставленный вопрос. Но Мегуми упорно молчала. Она смотрела на него решительно, в следующую минуту потянув за длинную белую ленту, что сдерживала ее волосы и была вплетена в замысловатую косу.       Прекрасный красный вихрь каскадом пустился по ее плечам. Как волна, что бьется о берега. Он омыл собой все ее тело, струясь к земле, и Мегуми всхлипнула. Мицуки не мог понять, что она хотела от него. Она протянула руку, кончиками пальцев касаясь его руки, и взяла ее в свою. Он опешил еще больше, не понимая ее. Но она прижала его руку, переплетенную со своей, к своему гулко бьющемуся сердцу и с отчаянием в голосе взмолилась:       — Прошу тебя, — сказала она со слезами на глазах. Мицуки радовался, что сегодня вновь решил надеть протектор и что он защищал его от попадания в глаз таких надоедливых кудрявых локонов. Но он так же и отмечал, что было бы лучше, если за копной светлых вьющихся волос она бы не заметила капелек слез, что собрались в уголке его глаз. — Прошу тебя, — вновь повторила она, — отрежь их. Может, хоть тогда он оставит меня в покое!       И Мицуки с ужасом смотрел, как она протягивает в его сторону свои длинные волосы, такие редкие в их мире, таких, как у нее нет больше ни у кого, таких кроваво-красных.       Теперь он понимал смысл слов Седьмого, понимал, что тот имел в виду. Ведь при свете луны ее волосы — словно свет, озаряющий дальний путь для одинокого путника, затерявшегося в пути. И сейчас таким путником он чувствовал только себя.       Когда парень взял в свободную руку прядь этих необыкновенных волос, он еще раз убедился, что в мире так мало прекрасных вещей. И уничтожать остатки было бы высшим неуважением к создателю, который послал на свет такое неземное существо.       Он не понимал, почему ранее так ненавидел ее, почему он не находил в себе силы признать, что с самого начала девочка привлекла его тем, что была похожа на него: была отдалена от дома и быстро получила любовь других, тогда как к нему по сей день некоторые относились с подозрением, в силу наличия прошлого его родителя. Он на корню убивал в себе всякое понятие привязанности к красноволосой куноичи, которая навсегда забрала его покой. Им приходилось делить Боруто на уровне друзей, ведь Сараду он не ревновал никогда, понимая, что у друга к ней любовь другая, любовь мужчины к женщине, которую он выбрал. И у него была такая же. К Мегуми Узумаки.       Смотря на ее почти обнаженное тело, он вдруг с ясностью осознал и понял, что влюбился в нее по уши, по самое не хочу и назад дороги нет и не будет. Он смотрел на очертания ее красивой груди, на ее фигуру и понимал, чего его мужская половина требует.       «Сделай своей, чтобы другие даже смотреть не смели в ее сторону», — твердил внутренний голос.       Он и правда ревновал неистово и безудержно. Его поразил не сам факт того, что извращенный старик вытворит что-то подобное. Он где-то глубоко внутри себя понимал, что такой исход имеет место быть. Его ярость заставляла бурлить иная вещь. То что он посмел прикасаться к ней своими грязными, потными и вонючими руками, посмел причинить ей боль. Его гнев кипел в нем от одной мысли, что он касался ее, что он трогал ее там, где не имеет право трогать.       Ее красивая красная прядь, словно шелк, выскользнула из его рук. Он высвободил руку из ее захвата и посмотрел на нее. Она смотрела на него с непониманием и недоумением. Ей было непонятно странное молчание Мицуки. Он протянул руки медленно, боясь спугнуть ее, но она не шевелилась. Не пошевелилась даже тогда, когда он прикоснулся горящими ладонями к ее лицу, отодвигая прилипнувшие к мокрому лицу локоны и стирая их своими пальцами. Он держал ее лицо в руках и выглядел серьезно, но и ласково одновременно, отчего Мегуми задыхалась в его собственнических тисках.       — Твои волосы, — выдохнул он ей точно в губы, — самое прекрасное, что я видел в своей недолгой жизни.       Она стушевалась, опустила глаза и не понимала его слова. Пока не вспомнились слова Наруто-сенсея.       «Лишь тот, кто полюбит тебя за твои красивые волосы, будет любить тебя по-настоящему».       Мегуми потерялась где-то в своих ощущениях, когда он сделал это. Она даже не поняла поначалу, что происходит. В груди резко перестало хватать воздуха, и легкие словно отказались выполнять свой обязательный долг. Мицуки прижимал ее к себе так крепко, что ей казалось, он сломает ей ребра, а его рука, покоящаяся на ее талии, разорвет ее надвое.       А он целовал её, не обращая внимания на ее ошарашенный вид.       Мицуки наслаждался и был сейчас самым счастливым человеком. Он целовал ее, ту которую любил и которая, он наделся, тоже испытывала к нему хоть какие-то чувства. Ей не хватало воздуха, и Мицуки на секунду отстранился, все же не давая их связи разрушиться, смотря на блестящую ниточку слюны, что тянулась между ними. Когда он заметил на себе взгляд карих глаз, он вновь прильнул к ее губам. Прижался в таком страстном поцелуе, что она сдалась под его напором, обвила его шею руками и ответила. И он мог с точностью назвать это не поцелуем, а битвой.       Он целовал однажды одну девушку, да чего там, даже многих, он давно не был мальчиком и знал женские ласки. Но сегодня Мегуми, своей по-детски чистой душой и невинным телом, доказала ему, что ничто в этом мире не сравнится со вкусом ее губ, со вкусом, который навек впечатался в его кожу. Он сминал нижнюю губу, пока их языки кружили в неистовом бою, борясь за право победителя, и он понял, что если сейчас не остановится, то потом будет поздно. Потом она не сможет его остановить, и он пойдет до конца, что бы она не говорила.       Он отстранился нехотя, ловя ее едва слышный, недовольный стон, и прильнул своим лбом к ее, как привык делать так с ней, думая, что уже не раз показывал ей этот жест, который связывал только их: его и Узумаки Мегуми.       Он дышал тяжело, стараясь сровнять дыхание, обнимая ее и прижимая к себе, сам прижимаясь к ее лбу. Он искал холод в ней, который потушит в нем ту страсть, что запылала глубоко внутри и которая вот-вот грозилась взорвать его изнутри.       — Я ни к чему тебя не буду принуждать. Я безумно хочу тебя в данный момент, но я даже мысли такой не допускаю, что я сделаю что-то против твоей воли. Поэтому, отпусти Гуми, умоляю тебя, иначе я не сдержусь, — прошептал он, умоляя ее, сам не ведая о чем, возможно о том, чтобы из них двоих хоть она взяла себя в руки. Но она не отстранилась, к его огромному удивлению, а лишь прижалась ближе, поднимая голову, заставляя его посмотреть прямо на нее.       — Я..... — она облизала губы, и Мицуки жадно проследил за этим действием. — Я хочу тебя поцеловать!       Она надула губы и потянула ленту, связывающую его кимоно, но едва успела дальше пристально продолжать следить за своими действиями. Мицуки настолько резко впился в ее губы поцелуем, что она слегка подпрыгнула в его руках. Однако он быстро свёл резкость на нежность и уже в следующую минуту целовал ее с небывалой лаской и нежностью, что у нее подкашивались ноги. Мегуми осторожно распахнула полы его кимоно, ощущая, как румянец приливает к щекам. Под верхней частью одеяния на нем ничего не было, и она, прервав поцелуй, осторожно прикоснулась к его пылающей груди.       На ощупь Мицуки такой невероятный — гладкий и рельефный. Совсем не такой, каким он ей представлялся. Она водила ладошками по его груди, стараясь за раз отхватить все. Едва водила ногтями по животу и слышала его тихий, сдавленный стон, и ей он жутко понравился. Ей нравилось, как он реагирует на нее, как пылко отзывается на такие робкие действия с ее стороны. Мегуми придвинулась ближе и прикоснулась своими теплыми губами к его шее, и почувствовала, как он слегка вздрагивает. Потом услышала его тихое прерывистое дыхание. Она осторожно продвинулась вниз, расцеловывая каждый сантиметр кожи, каждую часть.       Когда девушка слегка прикусила особенно нежный участок в районе ключицы, а потом быстро зализала его своим горячим язычком, Мицуки с силой оттянул ее от себя. Она слегка испуганно посмотрела на него, но в следующую минуту упала на кровать. Мицуки навис над ней, тяжело дыша, распаленный и такой нежный. Она чувствовала, что каждый сантиметр ее тела кричал о ее любви к нему, как она задыхалась в этой бесконечной любви, словно в океане, не умея плавать и не видя ни конца ни края, а глубин не видать, даже проплыв на дно на сотни тысяч метров.       Мицуки целовал ее щеки, скулы, нос, и они тихо посмеивались. Он избавился от кимоно, оставшись только в штанах. Протектор руками подцепила Гуми и ловко сорвала его с головы юноши, выбросив его за кровать. Она ощущала его улыбающиеся губы у себя на шее, потом они медленно, миг за мигом оклеймив поцелуями всю ее шею, взяли ключицы в захват.       Когда он присосался к маленькой ямочке между ними, ей уже было не до смеха. Она застонала, вцепившись в него руками, обнимая его за обнаженные плечи, одновременно с удовольствием замечая, как эротично двигаются мышцы его рук. Он спустился пониже, а потом поднялся, потянув за собой и Мегуми. Ничего не понимающая, возбужденная девушка видела все как в тумане. Как он схватил тряпки, что висели на ней, и рывком стянул с ее многострадального тела. Юбки зашелестели, кимоно было отброшено, и она была перед ним в одном только нижнем белье, пылая, как яркое закатное солнце, и стараясь прикрыться, жутко смутившись своего нагого вида. Но Мицуки не позволил. Он взял ее за запястья и отвел их в стороны, открывая своему взору юное, прекрасное женское тело. И хоть у него было мало отношений с девушками, однако те все же имелись, он знал, что она единственная, кто смог пробудить в нем такую дикую страсть.       Мегуми опустила глаза, стараясь не сгореть от стыда. В ее голове сейчас ничего не было кроме прекрасного юноши, что сидел напротив. Он сумел, сделал невозможное — впервые столько лет спустя он стал единственным для нее человеком, кто одним только своим присутствием смог вытеснить все жуткие воспоминания: и прошлые, и настоящие. И подаваясь к нему навстречу, она плакала, но была так счастлива, что он смог заставить ее забыть, что он и правда неравнодушен к ней, что все это — не ради тупой жалости к никчемной трусихе.       Когда она прижалась к его груди, целуя его в губы, сидя на коленях, он протянул руки за спину, отвечая ей на поцелуй, целуя ее мягкие, податливые губы и притягивая к себе. Они были странными на вкус. Соленными из-за слез или все же сладкими из-за некой вкусности, что она ела ранее. Он протянул руки и в два счета справился с застежкой на ее белье. Она вздохнула нервно, когда лямки, под внимательным надзором его пальцев, соскользнули с ее рук, как он отодвинул ее от себя, желая видеть это, не упустить ни единого миллиметра ее желанного тела. Он весь пылал, в паху отдавало легкой болью, но он терпел, понимая, что скорее убьется, чем сделает ей больно. А она залилась краской и попыталась прикрыть голую грудь со вставшими сосками, но он перехватил ее руки и не дал ей сделать задуманного.       Она видела его взгляд, и он не мог не заворожить ее. Мегуми наблюдала, как Мицуки не отводил жадного взгляда с ее груди, и хоть она готова была умереть уже от стыда, который навалил на нее лавиной, она все же не могла не отметить, что его жадный взор и умелые руки, что нежно стиснули мягкие холмики, вырвав из ее груди надсадный стон, не могли не вызывать в ее теле определенной реакции, что теплом разливалась где-то внизу. Она хотела утолить тот голод, что растекался внизу при каждом его прикосновении, и потянула уже руки для этого. Но Мицуки резко перехватил ее кисть, вновь надвигаясь на нее. Мегуми легла на подушку, вытянувшись как струна, и заметила его нежную и пылающую счастьем улыбку. Он сорвал поцелуй с ее губ, она обвила его шею руками, и он пошел дальше, исследуя те владения, что открылись перед ним.       Его длинные волосы щекотали соски, пока он с лаской и нежностью медленно обводил ее груди ладонями, а потом наклонился и схватил тугую бусинку в рот. Мегуми выгнулась подобно струне и издала сладострастный стон, словно была в руках у способного арфиста, что задавал музыку. Она не знала, как продержалась, когда он проделал то же самое и с другой грудью. Целовал, сосал, ласкал и теребил их, словно все внимание мира было сосредоточено в данный момент на ее аппетитных и таких красивых ореолах.       Мегуми не помнила и половины того, что он делал. Весь мир заметался перед глазами, и она прикрыла их рукой, стараясь не смотреть вниз, доныне умоляя его не делать подобного, чтобы окончательно не ввергнуть ее в пучину стыда. Но он не послушал, и она отделилась от мира в тот момент, когда его голова почему-то мелькнула на уровне ее бедер, а потом с ее тела исчез последний элемент одежды — хлопковые белые трусики.       Она ощущала, как плавится, словно в вакууме, смотря и чувствуя все. Она будто видела, как он сидит между ее ног и целует ее там, проделывая языком невероятные вещи, сводя ее с ума. Она сорвала голос от стонов и криков и молила Ками, чтобы их никто не услышал, радуясь этой свадьбе, как никогда. Больше не в силах терпеть муки этой сладкой, самой сладкой пытки в ее жизни, она протянула руки вниз и ухватилась за его плечи, привлекая его к себе и целуя страстно, неистово, но одновременно нежно и с любовью. Он ответил незамедлительно, и рука Мегуми в нерешительности замерла прямо над кромкой его штанов.       Он усмехнулся ее нерешительности.       — Гуми, если ты вдруг перед…       — Нет! — вскрикнула она.       В следующую минуту они целовались как сумасшедшие. Он мял ее груди, целовал ее в шею и тихо стонал ей в ухо, давая понять, как ему хорошо. Сквозь призму всех этих чувств, которые разом ее накрыли, она думала, как же все так вышло. Но додумать ей не удалось. Мицуки поднялся и быстро избавился от штанов и нижнего белья. Мегуми уставилась на него.       — О Ками!       Мицуки с триумфом посмотрел на нее, ликуя из-за реакции и чувствуя, как кровь приливает к его паху. Ему хотелось ее до дрожи в коленях, до сиплого от стонов голоса, до ужаса. Но он хотел знать, хотел лично услышать это от нее прежде, чем они пойдут дальше. Он наклонился, целуя ее щеку, осторожно передвигаясь к губам и легкими поцелуями покрывая столь желанные в данный момент губы.       — Гуми, — обратился он к ней едва слышно, и она сначала не поняла, откуда вообще доносится голос, зовущий ее, пока не заметила взгляд горящих глаз, которые смотрели прямо на нее. — Это ничего не изменит, — сказал он решительно, продолжая говорить тихим шепотом. — Но я должен знать, — проговорил он. — Я...... я у тебя первый?       Мегуми не понимала, о чем он, а когда и поняла, то не ответила, только кивнула, приподнимаясь и целуя его, ловя его искренние радость и улыбку, что скрывались в поцелуях, которыми он одаривал ее неземное тело.       Мегуми даже не заметила, когда он сделал это. Он заглушил крик от мимолетной боли поцелуем, обнимая ее, заключая ее в клетку в тиски своих рук, и не отпускал ее. Мегуми, ощущая боль, чувствовала наравне с этим и кое-что другое. Он был в ней, он заполнял ее до краев, хоть и приносил ей жуткий дискомфорт, однако это не было смертельно, и она не понимала, почему Цуи рассказывала ей столько страшных вещей об этом. Он не двигался, только прижимался к ней, и они целовались, а боль уходила на задний план.       Она сама двинула бедрами навстречу, ловя его томный вздох, отвечая на один его своими пятью. Он ловил их, целуя ее между выпадами, постепенно увеличивая темп фрикций. Мегуми не ощущала себя. Она словно парила где-то далеко над землей. И он был тем, кто вознес ее на эти небеса.       Мегуми стонала в голос, чуть ли не кричала, а он лишь улыбался с нежной улыбкой, смотря на ее страстное лицо. Он знал о том огне, что всегда горел в Мегуми, но не знал, что этот огонь однажды испепелит и его. Когда она вся сжалась вокруг него, выгнулась дугой в руках, и он, поцеловав вершинку на ее груди, доставляя ей еще одну острую порцию наслаждения, то после этого она обмякла у него в руках. Он сделал еще пару фрикций и откинулся ей на плечо, восстанавливая дыхание, ощущая, как его горящая плоть выплеснула все до последней капли ей на бедро. Ее длинные волосы рассыпались по всей кровати, и он осторожно откинул их набок, замечая, как они кончиками едва коснулись пола. Он еще раз поцеловал ее в грудь, отмечая, что эта часть ее тела всегда привлекала его взор. Она все еще была в прострации, держа глаза закрытыми, и Мицуки, весь покрывшийся потом, но безумно счастливый, откинул челку с ее вспотевшего мокрого лба и освободил ее от волос, которые он отодвинул, а сам перекатился в сторону. Она так и не открыла глаза, счастливая и довольная, как объевшаяся кошка. Он прижал ее к себе и через некоторое время, перебирая ее локоны и обдумывая случившееся, услышал ее ровное дыхание на своей груди, на котором покоилась ее голова, а ручка нежно лежала на его животе, пробуждая в нем новые искорки возбуждения. Мегуми спала и он понял, что теперь не отпустит ее ни на шаг дальше от себя.       Теперь он мог в полной мере осознать, что ему всегда говорил Боруто, вереща о Сараде, истинный смысл тех слов. И вот теперь, спустя несколько лет, он мог с уверенностью сказать, что понимал каждое слово. Потому что его любимая лежала на его груди, мирно посапывая, и он, осторожно коснувшись пальцами ее гладкой спины и огладив ту, поцеловав в макушку, а потом позволил уснуть и себе.