***
— Медвежонок ни в чем не виноват, это я деактивировала печать, вы не можете во всем винить моего хвостатого демона! — злобно проговорила Ишикава, ударив кулаком о стол. Ярость хлестала через края, заставляла шипеть и злобно зариться в разные стороны. Она не понимала, почему все пошли против приказа Кадзекаге и увели ее прямо из госпиталя. А она ведь только нашла на крыше прекрасное место для прекрасного времяпровождения. — Шикаку уничтожил долину Даймё, как ты прикажешь нам теперь действовать? Как объяснить людям, что это было самообороной, как выпутываться перед даймё? За все будет отвечать деревня, которая взяла над тобой контроль! Касуми с ненавистью посмотрела на толстожопого политика, одного из немногих, которых ей доводилось видеть. Одно его лицо уже заставляло ее ненавидеть его всем сердцем. Когда-то именно такой напыщенный индюк, желая построить на месте их старого дома какое-то предприятие, выставил их за дверь без гроша в кармане. А теперь этот пытается заставить ее принять вину за уничтожение долины Даймё на себя, чего ему не удастся, как бы он не выёживался. — Слушай сюда, лысый индюк, — зло прошипела она, придвигаясь ближе на стуле, стараясь не причинить боль рукам, закованным в наручники. — Ты должен быть благодарен, что мы вообще нашли хоть какую-то информацию и потрудились ее защитить, а иначе ты все еще сидел бы в своем невиданном царстве и даже не заметил бы, как началась война. — Не будет никакой войны! — гаркнул он. Представитель даймё всегда бывает именно таким: ужасно напускным типом, старающимся прыгнуть выше своей головы. — Ты беспросветный дурак, если думаешь, что так и будет! — Вы, шиноби, всегда склонны преувеличивать, ваша жизнь, насыщенная смертями и боями, принимает все в штыки только при мысли о бойне! — Если бы не шиноби, ты бы не грел свой толстый, отмороженный зад в своем удобном кресле, а гнил бы где-нибудь в подворотне, ведь ты даже защитить себя не в силах, только и умеешь, что разглагольствовать на тему того, какие мы, шиноби, плохие и жестокие! А ведь это мы обеспечиваем вам защиту! Тебе и таким же напыщенным снобам, как и ты! Тем более, это не шиноби занимались каким-то нелегальным делом, а представитель вашей золотой знати, племянничек достопочтенного даймё. И кто после этого здесь плохой? — Как ты смеешь так говорить?! — рассвирепел политик. Касуми довольно откинулась на стуле, расплываясь в злорадствующей улыбке. — Ты не имеешь права говорить такое, отродье! Это имя твоего отца всплыло в ходе расследований. Как ты объяснишь это? Может быть, ты его шпион? Может, это вы решили начать вашу пресловутую войну? — А как ты докажешь, что я Судзуки? Ты что, день и ночь занимался исследованием этого клана? Меня зовут Касуми Ишикава, я генин Отогакуре и ничего больше! — Ты… — Довольно! Голос господина Канкуро прогремел словно гром средь ясного неба и подействовал точно также. Касуми отвернулась в сторону, испепеляя взглядом холодную стену. Не было никакого желания что-либо говорить или обсуждать, главное, чтобы Шикаку не выставили во всем этом виновным. Меньше всего хотелось вызвать гнев демона. В такие моменты он бушевал, и Касуми могла с легкостью потерять контроль над ним, как и сейчас, треща по швам от нервов и гнева. На самом деле, впервые в жизни, но она ужасно боялась, что слова этого толстяка возымеют эффект. В его словах была логика. Именно имя ее отца всплыло, и теперь вполне было бы вероятно, что она — внедренный шпион с желанием узнать все сильные и слабые стороны противника. — Немедленно отпустите ее! Кадзекаге-сама отдал приказ снять с нее все обвинения, — шиноби, доныне молча наблюдавший за происходящим в камере, быстро подошел и выполнил поручение правой руки правителя Суны. Политик поджал губы и умолк, понимая, что говорить в данном случае что-либо бесполезно. Как бы он не распинался о статусе даймё, в Суне выше Кадзекаге никого не было. Когда Касуми почувствовала свободу обмотанных бинтами рук, она шустро поднялась с места, презреным взглядом оглядывая оставшихся в комнате. Переведя взгляд в сторону Канкуро, она вздохнула с облегчением и сделала поклон, обогнув его и направившись к выходу, однако ее остановил его голос. — Вечером с тобой хотел бы поговорить шиноби Конохи, Ибики Морино, — оповестил он. Вздрогнув, она тем не менее кивнула и наконец пошла прочь из темной камеры на нижнем этаже Резиденции, жмурясь от резкого света, бьющего в глаза, и потирая ноющие руки. Хотелось вернуться в те времена, когда она только-только нашла Орочимару, потому что это были самые светлые воспоминания за всю ее семнадцатилетнюю жизнь. Не было ни волнения, ни переживаний. Не было абсолютно ничего, лишь жажда быть и жить. Она больше ничего не хотела. Бездумно гуляя по неожиданно пустынной Резиденции, она оглядывала его со всех сторон, пытаясь понять, где здесь выход, хотя больше хотелось найти место, где можно было бы в спокойной, тихой обстановке обдумать все обновки жизни. Это было необходимо, как вода для путника в пустыне, как этого требовало сердце. Голова не давала покоя, засоряя все мысли, которые только можно. Впереди оказалась какая-то дверь. Вновь бездумно, не обращая внимание, куда толком стоит идти, она направилась к двери, отворив ее и резко вдыхая холодный воздух. Было в районе девяти-десяти утра и ночная прохлада еще не полностью выветрилась. Все равно как-то душновато, но ей глубоко плевать, она лишь позволяет свободному ветру, своему извечному спутнику, играть с волосами, просачиваться сквозь больничную рубашку и навевать на нее тоску. Она все еще не нашла. Не нашла место, где душа поет и неистовствует. Где ей спокойно. Хоть и в Конохе отчасти получилось найти тот пресловутый покой, что она ищет, все равно чего-то не хватает. Она вышла на крышу Резиденции, на огромный обдуваемый участок сооружения, и подошла к краю, перекинув через него ногу и залезая на перилы. Отсюда виднелась вся Суна, такая, какая она есть: холодная, пустынная и спокойная. Касуми перенесла вес на ноги и обхватила прутья перил, а сама размотала бинты, крепко стянутые на руках. Руки как руки, только представителя клана Судзуки. Касуми помнила, как в детстве они часто болели. Однажды она обожглась, и боль в руках была в сотни раз хуже, нежели когда она сломала себе левую ногу. Темные вкрапления вен создают иллюзию какого-то замысловатого рисунка. Но какого — понять никогда не удавалось. Все слишком запутанно, даже для ее аналитического ума. Этот ребус разгадать не получилось. Она посмотрела на свои руки, на свои бледные испещренные руки, и проговорила в пустоту: — Я всегда думала, что раз ты ушел, не оставив ничего, то это своего рода подарок, но и это оказалось проклятием.49.Родственные узы семьи Кадзекаге.
24 июля 2018 г. в 19:33
Примечания:
Перепроверено бетой 29.08.24
Темари сидела у изголовья кровати сына, поглаживая того по раскрытым волосам. Ленивый Нара полностью пошел в отца — блаженно заурчал и погрузился в сон, с наслаждением отмечая всю нежность материнских рук. Он был измотан и морально вымотан хотя бы из-за того, что все это было жутко проблематично и раздражительно.
— Не нужно было приезжать, мама, — устало вздохнул он, с наслаждением прикрывая глаза. Заботливые пальцы заскользили и снова начали массажировать. Шикадай готов был всякий раз попадать в подобного рода передряги, только если мать будет без ворчаний массировать ему голову. Это было поистине неописуемо. Он чувствовал себя так, словно был дома, хоть и атмосфера была иная, все равно создавалось ощущение уюта и покоя. В том и был плюс, что его не оставили в больнице. Дома Шикадай всегда чувствовал себя куда комфортнее и уютнее, пусть даже это и был дом дяди Гаары.
В дверь постучали. Шикадай лениво приоткрыл один глаз, рассматривая профиль матери, замечая, как ее брови мгновенно нахмурились. Она повернулась в сторону двери и стальным, твердым голосом проговорила так, словно за дверью находился какой-то враг. Ногой она придвинула к себе веер. Выражение лица ее было жестким и требовательным, а еще напряженным и подозрительным. Шикадай видел мать такой нечасто. Обычно она всегда имела несколько равнодушное лицо, всегда сохраняла за собой статус бесстрашной и лихой женщины, но сейчас нотки беспокойства прокрадывались сквозь ее тщательно воспроизведенную маску безразличия.
— Войдите! — проговорила она громогласным голосом. Скрипучая дверь отворилась, впуская легкий ветерок, заставляя еще больше напрячься. Произошедшее двигало быть такими, и Шикадай, сам оперевшись на локти, устало выдохнул, заметив в дверях вечно хмурое лицо достопочтенного кузена.
Шинки был в простой, домашней одежде, без своего ужасающего песка, даже без банданы. Черные волосы были взъерошенные в разные стороны и ему неплохо было бы постричься, чтобы вернуть себе ужасающий вид, но он приносил некий уют своим присутствием и тихо закрыл дверь, подходя ближе, словно подкрадываясь, как будто хотел разбудить кого-то.
— Добрый день, тетя. Шикадай, — он кивнул им головой, на что мать ответила тем же. Он как и всегда был хмурен, и даже нотки жестокости проскальзывали в его взгляде. Он потер переносицу и его смуглое лицо, не обрамленное тоннами красок, которые он обычно наносил, стало спокойным, даже умиротворенным, если его можно так назвать. Он был необычайно красивым, когда не разукрашивал себя разноцветной мутной консистенцией, но, как и дядя Канкуро, предпочитал идти в бой в своем боевом раскрасе. Его темные глаза сливались с чернотой волос и песка, вечно сопутствующего ему. Иногда даже казалось, что черноту его глаз невозможно не заметить, даже будучи далеко от него. Они завораживали.
— Здравствуй, Шинки, — все же мать улыбнулась. Ее ехидная улыбка озарила лицо, и Шикадай не мог не признать, что она куда красивее, когда улыбается даже своей гаденькой улыбкой, словно что-то предвкушая.
Шинки расположился на ближайшем стуле и выглядел несколько помято. Это доказывали и волосы тормашками, и помятая футболка, и усталый взгляд. Он потер переносицу, вновь устремляя взгляд на тетю и кузена, а потом проговорил:
— Папа просил проведать вас. Простите, если я так рано, просто… — замялся он. Шикадай устремил на него вопросительный взгляд и равнодушно пожал плечами. Ему сейчас ничего не было важно, он даже испытывал легкое раздражение от того, что кузен прервал его отдых. Конечно, все сводилось к тому, что все хотели что-то у него выпытать. Так как досталось больше всего Касуми, ее никто не трогал, позволяя шастать по больнице. Она уже оправилась, хоть и получила уйму ранений. Чакра хвостатого делала свое дело просто замечательно. Да и к тому же, сам дядя Гаара приказал никому не лезть к ней с допросами.
— Где Йодо и Арая? — спросил Шикадай, задав интересующий его вопрос. Тройка Песка всегда была рядом друг с другом, очень редко разделяясь. Из года в год Шикадай видел, как они постепенно, но становились еще ближе друг к другу.
Мать смотрела на них с легкой ностальгией. Почему-то она всегда говорила, что они похожи на них, хотя Шикадай никогда не понимал почему. Отношения между кузенами были одно время не ахти, и это ввергало Нару в заблуждение. Наблюдая за матерью и ее братьями, он мог смело сделать вывод, что они любят, ценят и глубоко уважают друг друга, а у Шинки с Йодо и Араей было несколько иначе. Они сторонились друг друга, порой язвили и ругались. И все же Шикадай видел в них отблески мамы, дяди Канкуро и дяди Гаары. Когда у кого-то из них все шло наперекосяк, никто не оставался равнодушным, особенно Шинки, по мнению Шикадая, подобревший за последние несколько лет. Это обосновывалось тем, что он среди них был самым старшим, а потому и чувствовал ответственность перед отцом, который безоговорочно доверял ему.
— Патрулируют в госпитале, — ответил он. Потом замолчав, словно вспомнил что-то, он резко запрокинул голову и проговорил: — Чуть не забыл, тетя Темари, дядя Канкуро хотел вас увидеть. Он просил передать, что будет ждать вас на крыше Резиденции через три часа. Он сейчас отправился в госпиталь. Прибыли шиноби Конохи во главе с Ибики Морино, и он вместе с ними проводит допрос.
— Допрос кого?
Шикадай удивленно посмотрел на кузена, не понимая, кого еще осталось допросить. Но потом мысль пришла в голову и резко ударилась о подкорку сознания.
— Песок просто обязан узнать все о последнем представителе клана Кровавых Кукловодов, а так как Коноха на момент задания взяла Касуми под свою опеку, то и они должны присутствовать, — пояснил Шинки.
— Клан Кровавых Кукловодов? — удивленно спросил Шикадай.
— Да, — ответила за Шинки мать. — Один из главенствующих кланов Суны, который постепенно стал вымирать. Последний представитель исчез и на нем прервалась родословная. По крайней мере, так все думали. Но та ее техника на экзамене чуунина, да и слова Денки о том, что она назвала пропавшего Хибики Судзуки отцом, собирают воедино то, что, вероятнее всего, она последний представитель клана. Их отличающейся чертой была техника Кровавого Кукловода. С раннего детства у них более развита система чакры, особенно в районе рук. Вкрапления вен насыщенного темного цвета, если ты заметил. Они всегда были самыми искусными кукловодами, однако сила распостранялась только на кукол. Девчонка необычайно сильна, раз умеет применять эту адскую технику на людях. Она полностью лишает воли, и по мере того как сворачивает себе пальцы, ломает людям кости. Так же можно при желании убить человека этой техникой. Она опасна уже хотя бы потому, что мастерски владеет ею, так еще к тому же и является Джинчурики Однохвостого. А это, как известно, самый непокладистый демон из всех девяти.
Как подумал про себя Шикадай в тот момент — Ишикаве крупно не повезло.