Единственное, что витало в голове Боруто, — Учиха не вишенка. Она скорее как жгучий, острый, красный перец. Обжигающе острая, оставляющая после себя уйму впечатлений, полная всяких разных гамм специй, переполненная различными оттенками всего самого наиострейшего. Никакая она не вишенка. Даже близко не стояла к ней.
Поцелуй, которым она его заткнула и который он углубил, был обжигающим, острым на язык и таким же, как Сарада — полным всяких самых различных эмоций. Он вызывал кучу разных чувств, причем самых различных. От печали, что скоро все кончится до безудержной нежности, когда он ласково, словно боясь причинить ей боль, обводил языком нижнюю губу девушки, выдавливая, даже нет, вырывая из ее груди такие нежеланные ей для проявления стоны. Совсем тихие, еле слышные, но они были. Боруто был в этом уверен. Они очень редко звучали, когда он особенно нежно проводил языком по ее нёбу или когда их языки абсолютно случайно, даже по секрету — не так уж и случайно, соприкасались кончиками, сразу отталкиваясь, и так до следующего мучительного раза. Боруто испытывал ужасный гнев, понимая, что девчонка наиглупейшим образом использовала его, тем самым заставив прикрыть ее лицо своими волосами и блондинистыми. Фактически, Учиха с помощью него спасла себе жизнь. Этот гнев граничил с небывалой и неиспытанной им ранее страстью. Это невозможно было описать. Как будто с головой окунулся в омут и задыхаешься. Он сильнее сжимал руку на ее талии, а другую на ее шее, наклоняя под удобным ему углом. Он ощущал, как это движение раз за разом бесит Учиху все больше, и довольно пропускал сквозь поцелуй ехидную, довольную улыбку, полную радости и веселья.
Она была такой вкусной. Как бы банально это не звучало, но Боруто именно так и думал. Невообразимая и невозможная, он и подумать не смел, что Учиха на самом деле такая. Полная огня, который выплескивался, когда он от злости на нее особенно сильно сжимал руку на шее и покусывал ее губы. В ответ разозленная его доминированием и наглостью Учиха теряла свой хваленный самоконтроль, который утекал сквозь пальцы. С ехидцей Боруто замечал, как она с остервенением вцепляется в воротник его красного плаща, как мычит. Она словно тигрица, которая желала заманить жертву в ловушку, но сама же попала в свой плен, потому что отрицать очевидное было бессмысленно. На данный момент эта заварушка вылилась в поединок, который никто не желал сдавать без боя, и как бы прискорбно это не было, Сарада явственно ощущала, что раунд был, есть и останется за Боруто.
Послышался все тот же топот ног. Понимая, что все это заварил он и что расхлебывать ему, он еще раз, с еле слышным стоном, который впервые прозвучал с его стороны, столкнулся с обжигающей теплотой ее губ. Они были настолько горячими, что заставляли его вздрагивать. Боруто уже не знал, что с ним происходит. Это был чертов первый раз, когда он целовался с девушкой, один-единственный, который он хотел испытать именно с ней, именно ей подарить, как выражался один человек, ту чарующую ласку и нежность. И ему хотелось верить, что так было и с ее стороны.
Весьма обычный, самый что ни на есть простой поцелуй, который начался с простого прикосновения его губ, углубился во что-то интимное, что-то ужасно личное, которое он понимал, что должно остаться между ними. Хоть это и был фарс ради отвлечения чужого внимания, в этом было и что-то истинное, что-то заставляющее Учиху со страхом глядеть на то, как он ее целует. Умело, ласково. Боруто ликовал в душе, понимая, что именно сейчас власть над девушкой была только в его руках. И сейчас, стоя под нишей на расстоянии нескольких километров от остановившихся солдат Дайкири и целуя такую желанную девушку, Боруто вдруг понял, что он попал. Попал очень жестко. Причем в полное грёбанное дерьмо, название которого так приелось на языке у сопливых романтиков и которое никак не желало сорваться с его языка. Боруто всем сердцем желал и всем разумом отталкивал это чувство потому, что шансы, что Учиха ответит тем же, были сравнительно малы. Но он знал, что, если добьется с ее стороны того же, он будет самым счастливым человеком, который мог только быть. Любить Учих трудно, но их любовь того стоит.
И он внезапно замер, оторопев. В этот момент, набравшись духу подойти к столь странным людям, скрывающимся в нише и думающим, что их никто не заметит, солдаты в унисон кашлянули, и Боруто нехотя, с досадой и злостью прервал их поцелуй, отстраняя Сараду за шею и зарываясь длинными пальцами в ее цвета вороного крыла волосы. Они были такими мягкими и шелковистыми на ощупь, что Боруто слегка стушевался, поглаживая ее за ушком. Не зная как, но он ощутил, как Сарада стремительно покраснела и вжала голову в плечи настолько максимально, насколько было возможно. Прикрывая ее своей головой и наклоняя ту, чтобы светлые локоны полностью ее закрывали, он прижал ее к себе, ненавистными глазами смотря на две пары испуганных, которые узнали в нем самого безбашенного и одновременно одного из самых сильных джонинов Листа.
— Боруто-сан! — воскликнули они. Стремительно склонившись в поклоне, они нервно поглядывали на парня, которого определенно прервали на самом интересном.
Разглядеть его таинственную незнакомку не получалось. Она была сокрыта во тьме и защищена им, охраняемая, как самое дорогое сокровище, которое досталось ему с таким трудом. Они не знали, что им делать, как побыстрее унести подальше ноги. Не представлялось никакой возможности сгинуть немедленно потому, что тяжелый взгляд, устремленный в их сторону, откровенно кричал, чтобы они немедленно убрались, иначе их ждет длительная и мучительная смерть.
— Боруто-с-сан! — нервно хихикнув, сказал один из шиноби. Боруто смотрел на него в упор, из-за чего бедняга никак не мог подобрать слов. Вспоминая, как на днях Узумаки избил одного из озабоченных солдат, приставшего к беззащитной девчонке-ирьёнину, солдат по имени Котоки сглотнул и, словно ужаленный, чуть ли не завизжал от страха, когда Боруто нахмурил брови и сильнее прижал к себе, очевидно, свою девушку.
— Дайкири-сама упал в обморок, а у его комнаты нет ни Мидори, ни Самудо. Вы их не видели?
Боруто резко покачал головой и, кивнув ему, они стремительно скрылись, вновь оставляя Сараду и Боруто одних, наедине друг с другом в такой неловкий момент.
Отпускать ее не хотелось. Он так и простоял еще несколько секунд. Она словно была создана именно для него. Впадинка над тазовой костью, над поясницей, отлично вмещала его руку, которая приносила тепло и уют. Сарада отлично подходила под его рост, ее голова мирно покоилась у него на плечах, а ручонки так и остались вцепившимися в его воротник. Она дышала ему в шею, возобновляя и вновь оживляя слегка приутихшие чувства, вновь заставляя его дыхание участиться, руки — вновь немного задрожать, и он еще сильнее прижимал ее к себе, вдыхая аромат ее волос, а после слегка отстранился и посмотрел на нее сверху вниз.
На этот раз сражение шло между их силой воли. Сарада учащенно дышала, с отчаянием понимая, что хочет, ужасно хочет, вновь почувствовать тяжесть его губ на своих. Голос сердца так и кричал вновь совершить этот абсурдный поступок. С каких пор проблемы решаются поцелуями? С каких пор она стала такой слабой, что не придумала ничего лучше, чем завлечь близкого друга в так желанный им поцелуй? С каких таких пор она не умеет держать себя в узде, с каких, сранных, пор ее чувства выплывают за рамки дозволенного?
Она в страхе расширила глаза, когда его губы вновь оказались в катастрофически близком расстоянии. Голос сердца уже драл глотку, умоляя ее принести такое желанное душе спокойствие и наслаждение, а разум напоминал ей о ее безолаберности. В душе шла самая настоящая война, которая неизвестно чем могла кончиться. Ее душевное равновесие, всегда так упорно, стержнем забитое в ее силу воли, теперь вдруг пошло по швам, потрескалось и вдребезги разбилось на части. Она ощущала, как вязкий страх постепенно опутывает ее с головы до пят, как холодный пот прошибает все естество, как становится жутко и страшно, а также мерзко от самой себя, понимая, что сейчас она просто использовала его, чтобы вновь выйти сухой из воды, хотя сама все к такому исходу и привела. Она понимала, что, скажи она Боруто заранее про их план, такого бы абсурда не случилось бы. Не было бы этого безбашенного, срывающего крышу и землю из-под ног поцелуя. Он высосал из них обоих силы, казалось, всю жизненную энергию, всю силу и весь бывший до этого времени запал. Она сама загнала их в тупик, а теперь беззвучно рыдала, не зная, как найти отсюда выход. И выход был только один.
Она резко отступила от него, сначала на шаг, потом на два, а после и вовсе сократила их расстояние до максимума. Боруто недоуменно смотрел на нее, не понимая ее реакции, хотя в глубине души он прекрасно осознавал, что случится нечто подобное. Обида заполнила весь его разум и тело, он сжал кулаки, впиваясь ногтями в светлую кожу ладоней, пытаясь найти в ее взгляде хоть отклик к тому безумию, что творился в ней минутами ранее, когда они, прижимаясь друг к другу, неистово целовались, словно на свете не существовало ничего и никого другого.
Он хотел увидеть отголоски той Сарады, которая вдруг появилась перед ним. Настоящая Сарада, не скрывающая своих чувств, которая с остервенением его целовала, поцелуй, которой все еще теплился у него на губах. Но увы, все было уже позади.
Потому что все было до дури просто.
Та Сарада в считанные секунды испарилась, не оставляя после себя ни одной зацепки, разве что тяжелое дыхание у своего оригинала. Свободная, настоящая, искренняя Сарада с огнем в душе исчезла, и ее место заняла все та же черствая, холодная и, казалось даже, бессердечная особа. Причем это было настолько лицемерно, что Узумаки даже описать не мог. Он знать не знал, как описать все то, что творится у него в душе. Странные, непонятные ощущения, как будто в тебя запечатали бомбу медленного действия, а потом в шутку сказали, что обезвредили. Так хотелось вцепиться в нее, выбить из нее хоть одну жалкую эмоцию, так похожую на ту, которая пылала на ее лице. Но перед ним стояла совсем другая, иная Сарада, вперившись в него испепеляющим взглядом.
Он попытался сделать шаг к ней, все еще надеясь, что та Сарада, присутствующая здесь несколько минут назад, слышит его. Однако Учиха резко отступила назад и, вцепившись руками в свой воротник, метнула в его сторону убийственный взгляд.
— Не подходи! — угрожающе зашипела она, словно чего-то до усрачки боялась. Ее глаза хаотично разбегались в стороны, не зная, где найти точку опоры. Сзади была тропинка, ведущая к особняку Дайкири, и она могла бы рвануть прочь, но ноги приросли к земле, и как будто долгий, пронизывающий взгляд Боруто не хотел и даже не мог отпустить ее.
Он снова сделал шаг вперед, и девушка вновь отступила назад. Нога запуталась в ткани кимоно, и Учиха едва успела правильно поставить ногу, иначе бы кубарем покатилась назад. Боруто так и продолжал смотреть на нее. Его глаза потемнели от злости, и, хоть она понимала, что Узумаки в жизни не сделает ей ничего плохого, нотки страха проскользнули в ее разум, отрезвляя. Сарада выдохнула и встряхнула головой. В ее взгляде ожили стальные и жесткие нотки, она фыркнула, замечая, как Боруто еле пытается сдержаться. Он снова сделал шаг.
— Ни с места, Боруто! — воскликнула она. Набравшись духу и сама поражаясь собственному лицемерию, она нацепила на лицо глумливую улыбку и посмотрела на него. — Ты чего так завелся? С дуба рухнул, что ли? Какого черта ты превратил это всё в цирк?
— С такого, что это ты своими идиотскими выходками выбила из меня весь дух, — гневно парировал он. Рука вцепилась в рукоятку катаны, и Сарада сглотнула, тем не менее не меняя выражения своего лица.
— Я не собираюсь выяснять, кто из нас что затеял. То, что только что случилось…
Договорить ей не дали. Боруто подлетел мгновенно, жестокой и мёртвой хваткой вцепляясь в ее предплечье. Она попыталась отпрянуть, но он держал настолько сильно, что от того самого места по всему телу передавались волны легкой боли, заставляющей морщиться. Сарада сжала губы, стараясь не выдать своей паники. О Ками, думала она. Никак не получалось найти в себе силы посмотреть на него. Говорить всякие глупости, смотря куда угодно, но не в его бездонные глаза, — проще простого, но вот просто посмотреть в них уже означало полную капитуляцию действий.
— Не смей мне лгать! — прошипел он ей на ухо, обдавая шею теплым дыханием. На место обжигающему теплу Сараду пробрал холодный пот. Она вздрогнула в его руках, слыша злость в его голосе и ярость, которую он истощал. — Посмотри мне в глаза, жалкая лицемерка, и скажи мне в лицо, что ты не почувствовала того же, что и я! Ну же! — воскликнул он.
Сарада в панике начала озираться по сторонам. Страх сковал все тело. Этот страх пробирал до костей, но даже он не смог превзойти того страха, который появился у Сарады от осознания, что слова этого недоумка отражают чистейшую правду. Но она — не Сарада Учиха, если позволит кому-либо заставить ее делать или говорить то, чего она не хочет.
Чакропонижающие наручники лишали чакры, точнее блокировали ее, но не истощали вовсе. Она вложила в ладони те крохи, крупицы оставшейся силы и что есть мочи с жестокостью и уже накатившей на нее злостью, оттолкнула его от себя, скрежеща зубами. Дыша через раз и стараясь сфокусировать взгляд, она пыталась затолкать переполнивший ее страх от осознания, что эта дубина говорит правдивые вещи, куда подальше. Лишь бы не думать, лишь бы только не думать.
— Слушай сюда, Боруто! — со злостью отчеканила она. Каждое слово, словно копье вбивалось в его грудную клетку. — Забудь, что произошло здесь между нами. Этого не должно было быть. Моя самая большая ошибка была в том, что я вообще такое допустила. Именно поэтому, фактически, ничего-то и не произошло. Кончай разыгрывать комедию. Мы уже не дети.
Боруто только открыл рот, чтобы вдоволь наговорить ей пару ласковых, но она стремительно обернулась и бросилась прочь. Он хотел сорваться с места, догнать, зажать ее в углу и заставить забрать все сказанное назад, но ее слова были в сто крат сильнее ее ударов и сразу отправляли в нокаут. А этих самых ударов было вдоволь.
Неизвестно как он еще стоял на ногах. Боруто ощущал, что из него разом вытек весь кислород. Дышать было чертовски трудно. Осознавать, что она сейчас прямым текстом его отшила, было чертовски трудно. А еще чертовски трудно было признать, прежде всего самому себе, что он по уши влюбился. Втрескался по самое не хочу. Втюрился, как малолетний сопливый мальчишка, который не знает, как скрывать свои чувства. Называйте это как хотите.
По той самой улице разнесся душераздирающий вой раненого зверя. Боруто вцепился обеими руками себе в волосы, как будто хотел вырвать их с корнем, и опустился на колени. Дышал он через раз, стараясь хотя бы наполнить грудную клетку необходимым кислородом, но даже на это не хватало ни сил, ни желания. Из него словно разом выбили всю жизненную энергию. Он чувствовал себя высосавшимся стариком на грани смерти, в ожидании покоя, и готов был умереть. Боль, переполнявшая грудную клетку, была нестерпимой. Теперь он понимал своих противником, их чувства, когда он поражал их разрядом Чидори. Только вот эта боль была куда сильнее. Как будто объединенный Расенган и Чидори.
Боруто казалось, он медленно умирает, потому что эта сранная боль пожирала изнутри все его внутренности.
По щеке покатилась одинокая слеза боли, горечи и обиды. Он знать не знал, за что ему на голову свалилось все это.
***
Сарада вбежала, нет, ворвалась в свою комнату. Касуми и Чоучоу, разыгравшие очередную партию в карты и лениво попивающие чай, негодуя на того недоумка, который обезвредил еще более недоумевающего Дайкири, синхронно подняли глаза и уставились на Сараду.
Она была сама на себя не похожа.
Пытаясь содрать с себя пропитавшееся его запахом кимоно, она судорожно глотала слезы, всхлипывала и старалась вырвать этот пояс, который как налитой сидел на ней, не желая избавляться. Сараде казалось, что и воздух вокруг, что и она сама пропитаны его запахом: мятой, свежевыжатым апельсиновым соком и ароматом сочных зеленых яблок. Так пах ее сущий кошмар, личный демон во плоти. Так пах Боруто Узумаки.
Она не ощущала ничего. Ни того, как Касуми, вцепившаяся в ее плечи, в панике трясет ее, стараясь вывести из прострации, ни Чоу, которая уже влепила ей две нехилые пощечины. Она словно смотрела на все это через толщу огромного стекла и недоумевала, как докатилась до такого. Истерика билась в ней. Душа черноволосой бунтовала. Кричала о том, что хозяйка — полная дура, которая только что заставила себя перенести эту адски невыносимую боль. Даже та боль, когда ей в детстве вырвали глаза, и близко не стояла к той, что сейчас пировала в ее сердце, вкушая один за другим каждый ее орган, причиняя дьявольскую боль.
— Сарада! — закричала Касуми, в миг побледневшая. Сарада походила на восковую куклу. Не издавала никаких звуков, лишь всхлипывала, истошно ловя ртом воздух, задыхалась и билась в конвульсиях. Страх пробрал Касуми до кончиков пальцев. Чоучоу брызнула в нее водой, но ничего не подействовало. Она лишь переменила всхлипы на скулеж, завывая словно раненный зверек, опустившись на ноги. — Сарада! Ответь мне, Сарада! — вновь воскликнула Касуми, на этот раз смачно влепив Учихе пощечину. Чоучоу выбежала куда-то, скрываясь за сёдзе, а взгляд Учихи на миг прояснился, но вновь заполнился безудержной пустотой. Она вновь стала куклой. Но Касуми, до смерти перепуганная, никак не унималась.
— Сарада! Ответь же, Сарада! Что случилось?! Сарада! Тебе кто-то сделал больно?! У тебя что-то болит?! Что, черт возьми, случилось?!
Сарада так и не ответила. В душе бесновался демон. Изрыгая пламя, он сжигал ее сердце до тла, и это было так больно, что она вцепилась руками в воротник, съехавший на грудь, и с силой сжала. Касуми положила поверх ладонь и сжала руку подруги. Спустя минуту в комнату вбежал испуганный до чертиков Мицуки. Чоучоу, вбежавшая за ним, была напугана не меньше. Никогда ранее она не видела своих товарищей из команды семь в таком состоянии. Сарада, словно потеряла смысл жизни, Мицуки дрожал, протягивая к ней руку, а Боруто неизвестно где носило, но одно было самым что ни на есть твердым предположением Чоучоу. Состояние Сарады — его рук дело.
— Сарада! — позвал ее Мицуки, отцепляя ее руку от воротника. Он крепко вцепился в ее запястья и потянул к себе, и она, подняв глаза и посмотрев на него, как будто узнала одного из немногих, кого смогла бы сейчас распознать.
— Мицуки!
Она крепко обвила шею близкого друга стальной хваткой, прижимаясь к нему, и зарыдала, выплескивая всю боль, которая накопилась за такое короткое время.
Чоучоу и Касуми забились в угол. Сарада рыдала, словно умер кто-то из близких, истошно задыхаясь, глотая слезы и вхлипывая. Мицуки прижимал ее к себе, давая возможность промочить его кимоно в женских слезах. Его руки подрагивали от страха. Он никогда в жизни не видел Учиху в такой истерике. Она даже не представлялась в таком контексте. Всегда спокойная, уравновешенная и равнодушная к слезам и прочему её очень трудно было понять, но сейчас, словно все скопившееся за долгие семнадцать лет жизни, смешанные с ее душевной болью, выплескивались на него.
Мицуки старался ее успокоить. Он лихорадочно поглаживал ее волосы, старался придать голосу уверенности и что-то говорил, но все напрасно. Сарада продолжала плакать, и Мицуки никак не мог понять причину, что такого случилось, что пошатнуло хваленный, проверенный самоконтроль Учихи Сарады, что она сейчас совсем не похожа на ту, которую он знает.
А еще его до дрожи пробирала другая мысль.
Мысли, что были связаны с Боруто, никак не отпускали его, потому что, судя по Сараде и ее всхлипываниям, которые перетекли в тихий скулеж, Боруто сейчас был не в лучшем состоянии.
Кажется, поглаживания подействовали. Сарада медленно успокаивалась. Боль не отпускала, не желала умерить свой пыл, и Сарада с этим смирилась.
Усталость в один миг накрыла с головой, и она даже сама не заметила, как начала проваливаться в сон. Сказались все сегодняшние происшествия. И ситуация с Боруто, и ужин с Дайкири, и составление плана. Под конец всего этого ей, как высококлассному шиноби, даже в голову не пришло сообщить лидеру отряда, что она нашла-таки тайную комнату в покоях Дайкири. Ее мысли были совершенно об ином. Они все крутились вокруг блондинистого мальчика с глазами цвета океана, пообещавшего защищать ее до самой смерти и которому она по-видимому сегодня так безжалостно и жестоко разбила сердце.
***
Мицуки, бережно укладывая Сараду на постель, оставил ее на попечении Чоу и Касуми. Две девушки, зажавшиеся в угол от ужасающего и пробирающего до мозга зрелища, никак не могли поверить, что скрюченная, свернувшаяся в клубок, такая на вид беззащитная, с опухшими от слез глазами и всем лицом, все еще тихо поскуливающая себе под нос, — это Сарада Учиха, их воинственная подруга, гроза всех молодых шиноби, одна из сильнейших ниндзя, прямая наследница клана Учиха, дочь одного из самых странных людей, которых они видели. Та Сарада, что лежала на кровати, сжимая в тонких пальцах одеяло, даже не сумевшая снять с себя кимоно, никак не ассоциировалось с той Сарадой, которую они все знали и которую они все привыкли видеть.
— Глаз с нее не спускать, — приказал Мицуки. Это даже была не просьба, это был самый настоящий приказ, потому что на кону стояло моральное спокойствие всего отряда, которое нежелательно было разрушать. Девушки кивнули, смотря в ее точку на кровати, а Мицуки поспешно покинул комнату, отправляясь на поиски лучшего друга и даже боясь себе представить, что между ними такого случилось.
Он оббегал всё общежитие, все комнаты того дома, который им выделили. Боруто там не оказалось. Он забежал на полигон, где они обычно тренировались по ночам, передавая пост слежки кому-нибудь другому, но и тут его не оказалось. Обрыскав еще дюжину мест, вплоть до той самой комнаты Дайкири, где стоял ужасный погром, и, потратив на это добрых полчаса, он все-таки разыскал Боруто на том месте, о котором упоминал друг в первый день их заселения.
Озеро находилось недалеко от общежития. Боруто наткнулся на него еще в первый день, когда они сюда прибыли. По дороге сюда в глаза бросилась некая, как он выразился, красота, пленившая его. Озеро и правда было прекрасным. В лучах ночного света, источаемого луной, оно, казалось, играло бликами самых разных оттенков. Красивые, невиданные ими ранее цветы цвели на берегу, а вода была такой чистой, что без заминки можно было разглядеть в ней свою самую неприметную родинку. Вокруг возвышались огромные валуны, окружавшие озеро со всех сторон, и на одном их них, скинув куртку, плащ и протектор, выкинув также неподалеку катану, сидел Боруто, подогнув под себя одну ногу, в обществе стоявшего у его ног саке.
«Ками-сама», — думал Мицуки. Боруто пил саке только в случаях: если праздник или если что-то из ряда вон выходящее. Соответственно, это было второе.
Он смотрел на гладкую водную поверхность и мечтал стать таким. Таким же спокойным и уравновешенным в этот момент, как и эта вода, которая так манит взгляд. Боль и пустота разделили горизонты в его сердце и мирно проживали на своих территориях, медленно убивая хозяина изнутри.
Боруто, не заметив стоявшего сзади Мицуки, схватил бутылку за горлышко и поднес к губам, делая затяжный глоток и стараясь выбить из головы всю боль, все свое отчаяние и обиду. Он старался заглушить не только голос бубнившего разума, а также голос вдребезги разбитого сердце.
— Это всегда так? — вдруг спросил он. Мицуки мгновенно перевел взгляд на друга. Тот тоже повернулся в его сторону, уже заметив его и, кажется, не имея ничего против его общества. Мицуки подошел к Боруто, замечая, с какой болью в глазах жизнерадостный в последнее время друг теперь смотрел на него. Мицуки даже не знал, что ответить, и Боруто это понял. — Хотя, кого я спрашиваю, — усмехнулся он, вновь отвернувшись и отхлебывая глоток алкогольного напитка. Мицуки хотел вырвать из рук друга эту отраву, но повременил. Сначала Боруто надо было выговориться. — А ведь знаешь, и тем лучше, что ты понятия не имеешь, о чем я говорю. Лучше уж так, чем испытывать то, что чувствую сейчас я, — горько усмехнулся он и вновь отпил из горлышка.
— Боруто, — позвал его тихо Мицуки, подходя ближе. Отвернувшись к озеру, Боруто не обернулся, продолжая смотреть куда-то вдаль и продолжая думать о чем-то своем. — Что случилось?
— Ничего особенного, — тихо отозвался он после минутного молчания, и уже словно автоматически рука поднесла бутылку ко рту и запрокинула ту. Ни капли не вылилось оттуда и, минуту повертев ту из стороны в сторону, Боруто со злостью отшвырнул ее от себя и вцепился руками в голову, покачиваясь взад вперед, стараясь взять себя в руки. — Вот когда это так нужно, никогда не получается как следует пьянеть, чтобы даже имени своего не помнить. А когда не надо — так сразу.
— Боруто, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Мицуки. Не выдержав в конце концов, он подошел к нему вплотную, осторожно кладя руку ему на плечо. Сын Хокаге горько усмехнулся и повернул к Мицуки голову. Верхняя губа кровоточила, вероятнее всего, он всю ее искусал, что говорит о том, что он наверное очень нервничал и волновался. Глаза его были красные, и он дышал глубоко-глубоко, словно ему не хватало воздуха. Но потом вдруг он заулыбался и на его лице расцвела полноценная пьяная улыбка.
— Кажется, алкоголь начал запоздало действовать, — пробормотал он, все же сбрасывая руку друга с плеча и вновь отворачиваясь. Мицуки обошел его и вновь предстал перед взором товарища, чем изрядно начинал его бесить. — Будь добр, Мицуки, оставь меня сейчас одного. Мне нужно хорошенько обдумать все это дерьмо, свалившееся мне на голову. Оно никак не укладывается в голове. — Для еще большей подтвержденности, он постучал указательным пальцем по лбу и вновь погрузился в себя. Отвадить друга так и не получилось.
Мицуки не сводил с Боруто взгляда, сев у него в ногах и сложив руки на согнутых коленях. Понимая, что он ничем не может тут помочь, он грыз себя изнутри за свою никчемность и несостоятельность помочь, чем изрядно выводил Боруто, который изредка поглядывал на него. На нем, к слову, лица не было. Боруто походил на оживший труп: глаза у него были стеклянные, кожа побледнела и лишь губы пестрили красным оттенком из-за того, что все еще кровоточили. Потом он вдруг заговорил:
— Никогда бы не подумал, что это будет настолько больно.
Мицуки, витавший глубоко у себя в подсознании, резко повернулся и непонимающе глядел на друга.
— Что это?
— Любить кого-то, — просто ответил Боруто, кажется, скорее разговария где-то глубоко внутри себя с самим собой и вроде бы не замечая Мицуки, который еще пристальней вслушался в его слова. — Мне всегда казалось это таким легким. Раз влюбился — значит все дальнейшее время у тебя в животе бабочки, а в голове полный романтический бред. В итоге живот болит от этой гадости, — он захихикал, качая головой, сам не веря, что попал в такое дерьмо, — а голова готова распасться на части.
— Слушай, ты должен успокоиться, — приободряюще проговорил Мицуки, смотря на него. — Это не конец жизни, Боруто. Я впервые вижу тебя таким.
— Я сам себя впервые таким вижу. Все так неожиданно, — он снова захихикал как душевно больной, чем начал пугать Мицуки. Как бы он не свихнулся на такой почве. — Она меня отшила, — сказал он после минутного молчания.
Мицуки резко обернулся, неверяще смотря на Боруто. Ну конечно. Вот почему эти двое как убитые. Их упрямство когда-нибудь заставит их горько пожалеть.
— Вот значит как…
— Ага. Меня впервые отшила девушка. Это так… стремно, Мицуки. Как будто в меня зарядили смешанным Расендори. Вот теперь я начал нести полный бред.
— Она..... не в лучшем состоянии, Боруто.
— Мне как-то нет сейчас до нее дела. Ками-сама, ну почему именно Учиха? — вдруг Боруто на полном серьёзе тихо взвыл и вцепился себе в волосы. Он качался на месте, всхлипывая при этом. Мицуки подскочил, вцепившись в его руки и пытаясь привести его в себя, и Боруто наконец посмотрел на него. Взгляд его был настолько горьким, обиженным. Он и злился, и горевал, — и все это в одном аспекте.
— Возможно потому, что она единственная девушка, которая и правда тебе подходит, Боруто, — ответил на его ранний вопрос Мицуки. Боруто молчал, все еще смотря на холодный камень под собой, зажав голову между коленями. Руки его свисали с двух сторон, а Мицуки, прилипший как банный лист, стоял над душой, маяча туда-сюда и никак не желая испаряться. — И вообще, — вдруг жестким голосом проговорил он, резко ударив Боруто по голому локтю ребром ладони. Тот зашипел, вцепившись в руку, и озлобленно посмотрел на друга.
— Ты что творишь?! — воскликнул он.
— Привожу тебя в чувство! Хватит сидеть и ныть. С каких пор ты стал таким размазнёй, Боруто? Ты всегда был полон решимости. Ты решил стушеваться перед какой-то девчонкой? Да еще и Сарадой? Боруто, мы знаем ее столько лет, и ты все еще не понял, что Учиха чувствует — это одно, а что говорит — совсем другое. Да и вообще, какое тебе дело до ее слов? Помнишь, мы составляли перечень правил? Помнишь? Ну?! — Мицуки настаивал, из-за чего Боруто устало запрокинул голову и зацитировал:
— Не хочет — заставим, не делает — сделает, не ест — сожрет, не думает — задумается, не спит — заснет, не пьет — выпьет и так до бесконечности. Я уже не помню, Мицуки. Нам было по тринадцать лет.
— Ну, а теперь внеси обновления. Не любит — значит влюбим.
Боруто, наконец поняв слова друга, вдруг широко и ехидно улыбнулся, а потом запрокинул голову и, посмотрев на звезды, проговорил:
— Утро вечера мудренее. Завтра на мою чистую голову всё и обдумаем. А сейчас пошли спать. Я ужасно устал и думаю, что до завтра просто не доживу.
Они вместе направились в сторону общежития, и в ту секунду, когда сова необычайно громко ухнула, Боруто вдруг понял, что сдаться он просто так не сможет.
