Боруто. Хроники Листа.

      Палата за огромной белой дверью вселяла во всех ужас. Никто так и не нашел в себе силы войти туда, кроме Сакуры, которая уснула у кровати дочери, держа ту за руку. Был вечер, только семь часов, но Саске думал, что прошли годы. Наруто сидел рядом, в который раз уже предлагая отправиться домой и отдохнуть, но Саске не двигался с места.       Он хотел увидеть ее, попросить прощение, сказать, что это его вина, что, если бы он был рядом, она не прошла бы через весь этот ужас, но так и не находил в себе сил войти туда. Впервые в жизни Саске Учиха настолько боялся простого разговора.       Сакуру отправили домой. Она тоже отказывалась уходить. Сидела у кровати Сарады, прижимая спящую после долгой операции девочку к себе. Та была бледнее мела, порой всхлипывала во сне и беспамятно требовала попить.       Сакура не переставала плакать. Она ведь так и не нашла в себе сил зайти на операцию, хотя Цунаде и предлагала, говоря, что она закончит с операцией гораздо раньше, чем если ее будет проводить Пятая. Но при виде своего окровавленного ребенка, у которого вместо глаз зияли дыры, она провалилась в обморок и пробыла в таком состоянии дольше четырех часов. Саске понимал беспокойство жены, но также и понимал, что его маленькому сыну, который был сейчас у родителей его жены, тоже требовалась мать. Он облегченно выдохнул, когда Пятая, предварительно наорав на его жену, выгнала ту домой. Бывшей Харуно ничего не оставалось, кроме как подчиниться, хотя она до последнего упиралась, когда Конохамару было поручено отвести ее домой.       Он стоял в коридоре, смотря, как луну постепенно скрывает тучами. Сердце разрывалось от боли и чувства вины. Он понимал, что, вернись он раньше, всего этого могло бы не случиться, что его дочь сейчас могла бы не лежать в белой палате с перевязанными глазами. Руки Пятой, как и руки его жены, и правда были спасением любой напасти. Она смогла вернуть Сараде глаза, но зрение должно было вернуться или к завтрашнему утру или к завтрашнему вечеру.       Кто-то положил ему руку на плечо. Саске даже оборачиваться не стоило, чтобы понять, кто это был. Им даже говорить не нужно было. С Наруто у них была самая что ни на есть странная связь. Они умели ничего не говорить и одновременно оставаться понятыми друг другом.       — Она очнулась, — тихо проговорил он. Саске вздрогнул, словно его ударили под дых. Он не понимал, что ему делать. Его угнетало чувство вины и он боялся, что дочь, которая всегда им восхищалась и уважала, потеряет с ним ту связь, которая имелась между ними. Он боялся. За эти два дня у него появилось столько страхов. — Ты представляешь, сам Орочимару прибыл. Бабуля не могла облегчить боль, из-за чего Сарада не могла нормально спать, и он сразу приехал, прихватив с собой Карин и Суйгецу.       Саске угрюмо посмотрел на небо. Сам Орочимару приехал. Неужели и правда старый змей изменился? Он мало в это верил.       Им двигали самые разные чувства. Ему так хотелось одновременно увидеть Сараду и сбежать подальше, чтобы скрыться и никогда не видеть, как в момент снятия бинтов с ее глаз она посмотрит на него, как на некую тряпку, которая не смогла ее защитить. Саске боялся. Он, черт возьми, этого боялся, как никогда не боялся ничего другого в жизни.       — Знаешь, я думаю, она хотела бы тебя увидеть. Пусть даже если зрение пока к ней не вернулось, я думаю, она хотела бы, чтобы кто-то из родных был рядом. Сакуры нет, а я не хочу становиться первым, кого она увидит. Этим человеком должен стать ты.       Саске порой сомневался: один и тот же ли человек добе, которого он знает, — и Седьмой Хокаге, и Наруто Узумаки? Если добе был полным идиотом, неучем в академии и упорным упрямым бездарем, то Наруто Узумаки был человеком, прошедшим войну, потерявшим много друзей и переживший много боли. И в то же время, он был мудр и умел давать порой очень полезные советы. Саске потому и сомневался: тот ли Наруто стоит перед ним, ведь его друг, добе, никогда бы не додумался до таких слов сам без чьей-либо помощи.       Саске ничего не ответил. Он лишь развернулся, опустив тяжелую руку на плечо Наруто. Снова ничего не сказал, но Узумаки без слов понял всю панику и боль, которую испытывает друг.       Повторив его движение, он подбодрил друга, улыбнувшись ему уголками губ, и головой указал следовать по направлению к палате Сарады.       В коридоре госпиталя было тихо. В этом месте всегда властвовала тишина и покой, чтобы пациенты могли получать заслуженный отдых. Саске словно крался. Настолько тихо он шагал, что если бы не его силуэт и персона, то никто бы не знал, что по коридору шагает сам Саске Учиха.       Он редко бывал в госпитале. Еще с самого детства люто ненавидел это место. Первое место, которое он увидел, когда открыл глаза после той ночи многолетней давности, когда Итачи перерезал клан и убил родителей. Единственный раз, когда он стал часто наведываться в госпиталь, и то не входя внутрь, а ожидая у главного входа, был, когда ему было девятнадцать, и он после трех лет скитаний вернулся в деревню. Он сблизился с Сакурой, каждый вечер ожидая ее у госпиталя, чтобы проводить домой. После того, как он на ней женился и она родила ему ребенка, и когда они снова вернулись, он снова перестал приходить сюда, и теперь вот первый раз, спустя столько лет, он вновь окружен запахом антисептиков, лекарств и белыми непреступными стенами и потолками.       Он остановился перед палатой двадцать четыре. Осторожно положил руку на ручку двери. Та тихо скрипнула, неотвратимо забирая у него шансы не видеть обиженного лица дочери. Он вздохнул, набрался смелости и зашел в палату.       В отличие от того запаха, который стоял во всей больнице, в палате Сарады витал запах свежих цветов. Это были самые различные цветы: ромашки, розы, лаванды, гладиолусы, фиалки и многие другие. Саске знал, что это все подруга его жены. Ино хорошо постаралась. Вся комната была украшена цветами, и Саске был рад, что в ее палате не пахло лекарством. Сарада подобно ему не любила ходить в больницу, а значит и запах, присущий госпиталю, она тоже не жаловала.       Когда он вошел, осматриваясь, она резко вздрогнула, подняла голову и нахмурилась, из-за чего на ее лбу появилась мелкая, еще не заметная морщинка, а рука, моментально нащупав подушку, полезла под нее и достала кунай. Сарада нервно сжала его в руке и грозно проговорила, словно и не произошло с ней всех тех ужасных вещей:       — Кто здесь? — Саске не ответил и не пошевелился, словно сросся с местностью. Он разглядывал свою дочь, которая за эти два дня вся исхудала, была бледная и больная. Бинты покрывали все ее тело и плотно обхватывали ее черепную коробку, а также особенно плотно были перевязаны на глазах.       Саске сделал шаг к ней и застыл прямо у самой кровати. Осторожно вытащил из ее рук кунай, она словно подсознательно понимала, что человек, которого она не видит, не может причинить ей боль, а потом что-то прозрело в ее голове, и она с радостным воплем, что не пресуще Сараде, сдержанной и холодной, как и отец, не привыкшей показывать эмоции, обвила его обеими руками, кое-как встав на кровать на колени. Из ее больных прооперированных глаз покатились слезы, которые Саске мгновенно сморгнул, прижав дочь к себе.       — Папа, это ты, да? Я тебя узнала. Только ты можешь так подкрадываться и объятия у тебя всегда такие теплые, — щебетала она. Саске гладил дочь по голове, прижимая к себе. Второй день подряд из глаз покатилась одинокая слеза. Он больше никому не позволит обидеть его девочку.       — Да, это я, — тихо ответил он. Его голос, как и прежде, звучал безэмоционально, но Сарада знала, что отец чувствует, поэтому не обижалась никогда на этот счет. Она знала, что он любил ее.       — Я так ждала тебя. Я проснулась часа три назад. Ты ведь был здесь, папа. Почему не пришел? — голос Сарады звучал недоумённо. Обиженных ноток, которых так боялся услышать Саске, не было. Он осторожно заставил дочь опуститься на кровать, прикрыл ее оголившиеся ножки теплым пуховым одеялом и прижал к себе, обняв за плечи. Сарада прижалась к нему, как бездомный котенок, не желая терять ни единого шанса, когда отец дает волю эмоциям.       — Прости, — только и прошептал он. Сквозь повязку на глазах Сарада удивилась. Саске увидел бы ее удивленные глаза, которые постепенно на несколько миллиметров и секунд приоткрывались, но она их поспешно закрывала, потому что глаза жгло ужасно, словно в них вливали раскаленный свинец.       — За что ты извиняешься, папа? — спросила она. Ее руки, ноги, шея, да и все тело были в синяках и побоях. Мелкие ранки вылечили, а которые посерьезнее перевязали бинтами, приказав ей не делать резких движений. Сама Бабушка Цунаде велела вести себя прилично, а не то она заставит ее пожалеть обо всех своих проступках. Сарада решила не пробовать на себе внушительную силу Пятой, о которой рассказывала мама.       — Если бы я был в деревне, ничего бы этого не случилось. Это моя вина, — ответил он, склонив голову и смотря на ночное небо через раскрытое окно палаты дочери.       — Нет, это не твоя вина. Папа, если бы я была сильнее и внимательнее, то… — но Саске не дал ей договорить, жестко оборвав.       — Не говори сейчас о силе, — но потом мягче добавил: — Знаешь, своими этими словами ты мне напоминаешь меня самого в молодости. Ни к чему хорошему это тебя не приведет. Не забивай себе этим голову, Сарада, — попросил он ее. Девушка упрямо вздернула нос, подобно его жене, и так напомнила ему в эту минуту Сакуру.       — Но, папа…       — Довольно! — оборвал он ее. — Я не хочу об этом даже слышать.       — Но ведь не будь я такой слабой… — запротествовала она.       — Ты не слабая. Тебе просто попался противник не твоего уровня, — спокойно ответил Саске.       — И ты хочешь сказать, что со мной всегда будет так…- она ткнула в себя пальцем. — Каждый раз, когда мне будет попадаться противник не моего уровня? Папа, я будущий шиноби, и теперь я должна стать сильной. Я отомщу этому мерзавцу, который захотел выкрасть у меня мои глаза, — Саске удивленно посмотрел на нее и безмолвно усмехнулся. В этот момент она напомнила ему самого себя.       — Не забивай свою голову местью, — тихо прошептал он.       Они замолчали на некоторое время. Сарада уткнулась в грудь отцу, а Саске, безмолвно прижимая дочь к себе, зародил в сердце некий страх, что дочь, желая отомстить своему обидчику, пойдет по его стопам. Стоило ли ей говорить, что ее обидчик мертв? Что Курама, забравший контроль тела Наруто себе, разорвал того на части?       Они продолжили молчать, каждый витая где-то в своих мыслях. Сарада думала о предложении Орочимару-сана, который очень расстроился при виде нее. Учиха не могла знать точно, но больше всего ее раздражало, что змеиный саннин почувствовал к ней жалость. Она не жалкая, чтобы ее жалеть! Жалеют только жалких, а она не жалкая!       Она думала, как преподнести отцу новость и предложение его бывшего сенсея. Отец его не жаловал, хоть и не высказывал открытой неприязни. Сарада это видела, когда побывала в одном из убежищ саннина во время похищения Шином ее матери. Но она решила для себя, что пойдет до конца. Только вот надо уговорить отца. Орочимару строго-настрого и очень серьезно заметил, что без согласия ее отца, он ничего не будет делать. Но сначала она должна узнать о другом: о том, что тяготило и интересовало ее больше всего.       — Папа, — позвала она. Почувствовала макушкой, как Саске повернул к ней голову. — Я могу тебя кое о чем спросить?       Саске задумался, но решил, что дочь может задать пару вопросов и он попытается на них ответить. Сегодня он сделает все, что она попросит.       — Да, — тихо ответил он. Сарада удобнее устроилась у него на руках и тихо, словно боялась, что ее накажут, произнесла:       — Папа, это правда, что в молодости ты был нукенином? И дядя Итачи тоже? — в ее голосе сквозила некая грусть и обида. Она отчетливо ощутила, как отец вздрогнул от ее вопроса, словно его облили ведром холодной воды.       — Кто тебе это сказал? — прошептал он, и Сарада впервые слышала, как голос отца дрожал.       Саске боялся этого момента больше всего в жизни. Он содрогался при мысли о том дне, когда его дочь узнает, кем он был в молодости, когда был совсем зеленым юношей, которым всячески всегда манипулировали.       Сначала Итачи заставлял танцевать под его дудку, потом появился Лже-Мадара, или Тоби, или Обито, или как там его. Саске так и не поинтересовался, как все же звали того чокнутого психа. Сарада являлась очень добросовестной, и Саске это видел. Этим она пошла даже не в них с Сакурой.       Опять же этой чертой Сарада напомнила ему о его давно усопшем старшем брате. Она просто не приняла бы эту новость. Он знал, что с самого детства был для нее одним из самых уважаемых людей, которыми она восхищалась, и не хотел терять своего веса в ее глазах.       — Тот человек, — проговорила она, — он говорил об этом. Так это правда?       Отец вздохнул и прикрыл глаза. Сарада все поняла без слов.       — Почему вы все скрыли это от меня? — тихо поинтересовалась она. Она не знала, как принять новость о том, что ее отец был врагом деревни, когда она мечтала в будущем занять пост ее главного защитника.       — Ты бы не поняла этого, Сарада. На этом настояла твоя мама. Ты слишком добросовестна, да и честно говоря… боялся, — последнее слово, он будто прошептал, да и настолько тихо, что Сарада сама удивлялась, как его услышала.       — Знаешь, это довольно трудно воспринять, — она издала нервный смешок. — А дядя Итачи? Он тоже?       — Ты же слышала про Акацуки? Вы должны были пройти тему, посвященную им? — спросил Саске.       — Да. Это была организация наемников. Их всех перебили еще до начала Четвертой войны шиноби, — отрапортовала Сарада. Уголки губ Саске приподнялись. Он определенно гордился своей дочерью.       — Итачи состоял в этой организации, — только и ответил Саске.       Сарада в шоке раскрыла рот. Она и думать не могла, что ее семья хранила такие тайны в ее неведении.       — А кто его убил? — спросила она самый на тот момент актуальный вопрос. Папа ей говорил, что Итачи был самым сильным шиноби, которого он знал, и ей было интересно, кто же смог победить столь сильного соперника. К своему удивлению, она как-то быстро откинула мысли о том, что ее отец и дядя были врагами деревни. Что-то в этом вопросе было не так и она чувствовала, что есть некий подвох.       Саске чувствовал, что Сарада ждет его ответа, и он, снова набрав в легкие побольше воздуха, ответил ей:       — Я.       Сараде стоило больших усилий не переспросить его. Он ответил «Я»? Серьезно?       Сарада не могла понять, что заставило отца пойти на такой поступок, ведь он всегда рассказывал о своем брате с восхищением и уважением. Сарада видела, что больше всего в своей жизни ее отец уважал память своей семьи, особенно своего старшего брата.       — Но… — она даже не знала, что сказать, — но почему? — воскликнула она, пребывая в шоке. — Ты говорил, что он был храбрым и сильным шиноби, который отдал свою жизнь во благо деревни. Седьмой-сама говорил, что дядя Итачи был наихрабрейшим человеком, которого он знал, истинным патриотом деревни Листа, что в нем до последнего горела воля огня. Почему ты его тогда…? — Сарада так и не смогла вымолвить этого слова.       — Собственно из-за него я и стал нукенином, — ответил Саске. Сарада от удивления еще шире раскрыла рот. Ну и новости. Она тринадцать лет жила в полном неведении истории своей семьи. — Итачи и правда истинный патриот Конохи. Понимаешь ли, Сарада, твой дядя был пацифистом. Он видел ужасы еще Третьей войны шиноби, нападение Девятихвостого на Коноху. Больше всего в жизни он ненавидел войну и беспричинное кровопролитие, а наш клан издавна еще славился своей жаждой крови. Мы воевали со многими, убивали, но наш дальний родственник, бывший глава клана Учиха — Учиха Мадара, заключил союз с Хаширамой Сен… — он не успел договорить, потому что его прервала Сарада.       — Я знаю, — гордо выпятив подбородок, сказала она, — переходи к самой сути, папа.       Саске еще раз улыбнулся, на этот раз нормальной улыбкой.       — Наш клан готовил переворот, и твой дядя это знал. Он был двойным агентом и знал обо всем, что происходит, и тогда один из старейшин Конохи, Данзо, приказал ему перерезать весь наш клан. Он согласился при одном только условии, что один-единственный человек останется в живых, и этим человеком оказался я. Но он посеял в моей душе раздор ненависти, я с семи лет, когда увидел бездыханные тела твоих дедушки и бабушки, лелеял — можно даже сказать мечту — отомстить ему. И я отомстил, а потом узнал всю правду о нем, о его самоотверженности ради меня и деревни. Я был зол на весь этот мир, в частности на Коноху и старейшин. Я убил Данзо, временно состоял в Акацуки, но меня остановили. Я даже Коноху хотел уничтожить, но был один надоедливый добе, который вечно таскался за мной…       — Да если бы не я! — воскликнул звонкий и веселый голос жизнерадостного Седьмого Хокаге.       Сарада отодвинулась от отца и склонила голову.       — Здравствуйте, Седьмой!       Наруто добродушно улыбнулся и погладил её по голове. Сарада, засмущавшись, лишь приподняла уголки губ в улыбке.       — Привет, Сарада. Как самочувствие? Вот, я принес тебе онигири, как ты любишь, и яблок. Когда я был молодым, твоя мама всегда приносила мне яблоки…       — Я рад, добе. Дай нам договорить, — Наруто надулся, но и правда, решив оставить отца и дочь, поспешил к двери. Сарада добродушно улыбнулась.       — Ты не слушай, что он говорит, Сарада. Если бы не я, тэмэ еще много глупостей бы натворил… — и Седьмой скрылся за дверью. Саске вздохнул. Он остался таким же неугомонным.       — И да, как бы он меня не раздражал, Наруто сказал правду. Если бы не он, я бы еще много натворил всякой ерунды. Вот и всё, — пробурчал он.       Он чувствовал себя полным идиотом. Выложить все маленькой девочке на серебряной тарелке, да еще и разложив по полочкам.       — Знаешь, папа, даже если ты и был нукенином когда-то, сейчас ты мой отец, и я буду всегда любить тебя, кем бы ты ни был. А дядя Итачи… я начала уважать и восхищаться им еще больше.       Сарада вытянула руку и попыталась нащупать стакан воды. Саске встал с места, обходя кровать, и поднес к ее губам стакан охлаждающей воды. Сарада благодарно кивнула.       — Папа, и еще кое-что, — сказала она. Саске остановился, уже намеренный уйти, чтобы она отдохнула, испугавшись, что утомил ее. — Могу я тебя кое о чем попросить?       Саске задумался и, кивнув для себя, что вполне мог бы позволить ей сегодня все, что угодно она попросит, ответил:       — Да. Сегодня всё, что хочешь.       — Правда? — удивленно переспросила она, в надежде на положительный ответ. Саске промолчал, что подтверждало, что он её внимательно слушает.       — Я хочу обучаться у Орочимару-самы, — выпалила она на одном дыхании.       Саске подумал, что ему послышалось.       — Что? — переспросил он. И правда, всеми фибрами души, надеялся, что просто неправильно расслышал.       — Ты все правильно слышал, папа, — упрямо сказала она, не желая повторять одно и то же. — Я уже решила. Когда-то он обучал и тебя и знает все связанное с шаринганом. Ты то на заданиях, то обучаешь придурка Боруто. Прошу, папа, не отказывай.       — Орочимару… он… — Саске не успел договорить, как Сарада вновь его заткнула.       — Сама Цунаде баа-чан говорила, что он изменился и теперь наш друг и союзник. Я знаю, ты ему не доверяешь, но он сказал, что заберет меня с собой на обучение, только если ты того позволишь. Папа, я слишком слабая и хочу, чтобы меня хорошо обучили всему, на что я способна, — проговорила она твердым голосом. Саске хоть и не видел ее глаз, но был уверен, что в них плескалась решимость.       — Но.       — Прошу, папа. Я буду учиться. Всегда буду держать вас в курсе событий, и ты во время своих миссий даже сможешь меня порой навещать. Я не хочу быть обузой кому-либо. Прошу, папа. Мне нужно быть сильной, чтобы стать в будущем Хокаге. Меня не могут вечно спасать, — тихо сказала она.       А он ведь пообещал. Всё, что не попросит. Дочь хитра, совсем как он. Нашла самый подходящий момент.       — Да и ты сказал сам, что сделаешь всё, что я попрошу. Прошу, разреши мне обучаться у твоего бывшего учителя.       Саске молчал, не зная, что ответить. С одной стороны, он не хотел отказывать Сараде. Она впервые просила у него что-то с такой прытью и упрямостью. Но с другой — это же Орочимару. Старый змей, которому он вообще не доверяет. Но если ему поверила Сарада, значит старик и правда изменился.       — Хорошо, — прошипел он сквозь зубы, сам удивившись, как слово вылетело из его рта. Секунду назад он еще думал, а сейчас уже дал ответ. Впрочем, Саске своих слов на ветер не бросает, он не собирался забирать его обратно, — только ты вернешься, как только закончишь обучение, Сарада, ясно? И если Орочимару заставит меня в нем усомниться, я его убью.       Сарада ничего не ответила, только жизнерадостно кивнула и, улыбнувшись во все тридцать два зуба, легонько откинулась на кровать, чтобы не навредить себе. Саске был рад, что угодил ей и заставил улыбаться, сделал ее счастливой, но сомнения терзали его душу.       Он ласково коснулся ее лба двумя пальцами и, пожелав спокойной ночи, удалился.       Утро вечера мудренее. Кто знает, чем все это обернётся.