Оторва для семьянина

Чонгук задумчиво водил ручкой по столу, изредка щёлкая по ней, чтобы записать пару строк в блокнот. Адреса, телефоны и другие контактные данные близлежащих детских садов. Он надеялся найти для Сыльги место раньше, чем уже было предложено одним из учреждений, но все попытки оказывались тщетными. Устроить ребёнка в группу было не так просто, тем более посреди года. Проскакивали даже мысли, что ребёнка можно было оставить на время с тётушкой Хван или, на крайний случай, с госпожой Ли. Не сможет ведь он вечно таскать дочь с собой на работу, а зарабатывать деньги ведь необходимо. То недолгое время, что он провёл в стенах собственной квартиры здорово урезало его сбережения, и теперь придётся немного сэкономить, чтобы остаться на плаву до первой зарплаты. Такие хмурые мысли портили и без того плохое настроение. Уже с раннего утра, познакомившись с коллективом, он почувствовал себя не в своей тарелке, а уж когда все узнали, что в первый рабочий день он притащил в офис ребёнка, сразу же поползли слухи. Объяснять каждому своё тяжёлое положение он не собирался. Отсюда и копились сплетни, перерастая всё в большие глупости. Конечно, открыто в лицо он ничего не услышал, но уже к обеду новости разнеслись по его и соседнему отделам. Пресекать неуместную болтовню было некому, поэтому, чтобы не добавлять себе хлопот, Чон притворился неосведомлённым. Старательно выполнял возложенные на него обязанности и вежливо улыбался, стоило кому-то подойти, чтобы просто познакомиться. На некорректные вопросы о Сыльги отвечал просто и открыто: дочь не с кем оставить. Причины не уточнял, разговорчивым коллегам и этого было достаточно, чтобы прочее додумать самим. Вот так и сложилось, что в первый же день он стал знаменитостью, а всё благодаря «неудачному стечению обстоятельств». И ведь надо было так случиться, что он потерял работу, а Сыльги место в саду в один день, благодаря связям какого-то упыря. — Папа, когда мы уже пойдём домой? — Сыльги устало хлопала ресницами, устроившись в небольшом кресле в нескольких шагах от отца. В первой половине дня она рисовала на принесённых с собой листах, позже — играла в отобранный у отца телефон, а теперь, когда до конца рабочего дня оставалось меньше часа, забросила все занятия и вдруг захандрила. — Потерпи, мышонок, осталось немного, — Чонгук и сам уже готов был свалиться от нахлынувшей тяжести. Голова совсем не работала, а едва различимый шёпот со всех сторон выводил из себя, заставляя раздражаться и сбивая с толку. Сегодня — определённо не его день. Поэтому оставшееся время парень бессовестно притворялся работающим, в это время просматривая оставшиеся варианты. Сыльги, кажется, смирилась с таким ответом отца и, получив уже ближе к вечеру законную порцию витаминов, назначенных врачом, спокойно уснула прямо в кресле. Чон с облегчением и некой грустью посмотрел на ребёнка, а затем на стрелку часов. Оставалось менее получаса до того момента, когда они, наконец, отправятся домой. Там парень осмыслит сегодняшние события, разложит по полочкам события, а Сыльги, поужинав, отправится в ванную, а затем в постель. День был распланирован изначально и, как бы грустно не было это признавать, так происходило уже почти три года. Малышка управляла его временем, как бы сильно Чонгуку не хотелось это отрицать. Купание, зарядка, игра и занятия — каждая свободная минута была посвящена развитию малышки, в то время как сам он едва помнил, что значит «спокойно развлечься». Разве что Намджуну иногда удавалось вытащить его из плена отцовства и заставить расслабиться. — Эй, новенький, ты пойдёшь? — за спиной раздался громкий голос, принадлежащий одному из коллег. На зов Чонгук обернулся и, услышав, что его приглашают выпить после трудного рабочего дня, привычно потупил глаза собираясь отказать. В этот момент инициатор встречи и сам понял возможную причину отказа и, добавив «Ах, да, у тебя же ребёнок», отвернулся. И злиться здесь было не на что. Всё ведь верно, но Чонгука почему-то распирало от гнева. Когда раздался короткий гудок, ознаменовавший окончание рабочего дня, Чон подорвался с места и, на скорую руку собрав вещи, взял на руки Сыльги. Они покинули офис и уже очень скоро толпились в душном метро, надеясь поскорее попасть домой. Впрочем, Сыльги в это время сладко посапывала на руках отца, даже не догадываясь, какие мысли его терзают. У Чонгука никогда не было вопросов или догадок по поводу того, что произошло бы с ним без дочери. Как сложилась бы его жизнь, выбери он другой путь. Поэтому, впервые за три года поймав себя на таких размышлениях, он испугался. Испугался… и вдруг понял, что завидует тому самому коллеге, у которого нет причин отказывать себе в походе в кафе с друзьями после работы.

***

Химавари была молода. Этим можно было описать любую её стычку с отцом и каждую выходку, оставившую седой волос на его голове. Впрочем, и сам господин Сато был склонен к необдуманным решениям, поэтому в этот вечер приехал один и с цветами. По правде говоря, ему надоело ссориться с дочерью, уговаривать ту пойти под венец или хотя бы вернуться домой. В этот раз он просто хотел узнать, что с ней всё в порядке. Гормоны бушевали и в его теле в молодости, он так же совершал глупости и после корил себя за это. Доводил до слёз родителей и был уверен, что поступает правильно, пока, наконец, не прозрел. Раз так случилось, значит, всё осознает и Химавари. Поймёт и примет свою судьбу, как бы сильно сейчас она не доказывала обратное. Убедившись, что костюм выглядит опрятно, а цветы не потеряли прежний свежий вид, господин Сато поднялся по лестнице и остановился у знакомой двери. В прошлый раз Химавари сказала, что лучше останется сиротой, чем вернётся в родной дом в качестве его преемницы. Что же… Если она не хочет возвращаться в особняк семьи Сато как будущая наследница, пусть вернётся хотя бы как дочь. — Папа? — мужчина не успел даже позвонить в дверь, как позади раздался родной голос. Химавари стояла на лестнице, в нескольких шагах от него. В руках она держала две довольно громоздкие деревянные рамки и с удивлением смотрела вперёд. — Здравствуй, дочь, — привычно строго произнёс господин Сато, а после всё же позволил себе улыбнуться, вызывая некую дрожь у девушки. — Зачем ты пришёл? — не позволяя себе подобной вольности, спросила Химавари и прошла к двери квартиры, отворяя её и занося свой груз внутрь. Мужчина, не дождавшись приглашения, проследовал за ней, неловко сжимая в руках цветы. Он не знал, какие ей по душе, поэтому просто положился на цену. Впрочем, если бы он хотя бы немного знал о вкусах своей дочери, то уж наверняка не пришёл бы с «бесполезным веником», а принёс бы что-нибудь гораздо более полезное. — Я хочу, чтобы ты вернулась домой, — начал было он, но, увидев строгое и даже немного обозлённое выражение лица дочери, замолк. — Мы уже всё решили, я не вернусь, — коротко отрезала девушка и гордо прошествовала в свою мастерскую. На самом деле это была спальня, которую Химавари освободила от мебели и заставила картинами и мольбертами. Сама же она для отдыха предпочла небольшой диван в гостиной. — Ты не хочешь продолжать наше дело? Что же, я тебя не заставляю, — мягко заверил мужчина, заметив некое удивление в глазах дочери. — Рано или поздно ты сама поймёшь, что так для тебя будет лучше, и поступишься своими принципами. — А если нет? — перебила его рассуждения девушка, крепче сжав в руках одну из рамок, которые всё ещё не поставила на пол. Господин Сато улыбнулся так, словно знает о ней всё, будто видит будущее и, подойдя к девушке, погладил её по волосам. — Ты — моя дочь, Химавари, — произнёс эти слова так, словно они были ответом на все их предыдущие споры и, не дожидаясь, когда девушка вновь запротестует, осторожно положил цветы на рядом стоящую тумбочку. — Возвращайся домой, Химавари, хватит глупить. На этих словах он развернулся и, посчитав беседу законченной, покинул квартиру. Девушка ослабленно опустила руки, вместе с тем роняя на пол свою ношу. Затем медленно подошла к букету и, горько улыбнувшись, забросила его в мусорную корзину. Никогда она не любила цветы.

***

Хери медленно брела по улице, ловя своё отражение в витринах магазинов. Ей нравилось наблюдать за тем, как проходящие мимо мужчины окидывали её восхищёнными взглядами, а девушки завистливо шептались за спиной. Смешно, но даже сейчас она не променяла бы всё это на семью. Не ту, которая дала ей жизнь, а ту, которую должна была создать она сама. К чему всё это? Зачем? Чтобы после горевать о том, что отказалась от своего будущего ради ребёнка? Что потратила лучшие годы на мужчину, который кроме жилья и скудной еды больше ничего обеспечить не может? Хери не была к такому готова и, хоть прежде она и вправду верила в «рай в шалаше» сейчас вряд ли могла похвастаться подобной наивностью. Счастье действительно не в деньгах. Оно в том, что ты можешь позволить себе за них купить. И уж вряд ли ты добьёшься хорошей жизни, оставаясь той серой мышью, которой она была раньше. Сестра на многое открыла ей глаза своим уходом, но главный урок она усвоила после: «уходить нужно так же достойно, как жил». Поэтому она не могла позволить себе рассказать родителям правду, поэтому боялась в этом сознаться и Чонгуку. И теперь мучает лишь один вопрос: выбрав свободу и деньги вместо семьи и убедив себя в том, что это то, что ей необходимо, не обманула ли она себя? Если нет, то почему в тот самый момент, когда терять, казалось бы, уже нечего, когда приходится пожинать плоды того, что все эти годы она выращивала, она вернулась именно к нему. И тут же ответ приходит сам по себе. До дурости простой и банальный: Он любит её. Или любил… Так или иначе, он был единственным, кто с раннего утра будил её поцелуями в щёку или нос и твердил о том, как сильно скучал во сне. Такие поступки не вызывали в ней ответных чувств, чего уж врать, но приятно грели душу. Она не любила его, но с удовольствием принимала те чувства и заботу, что дарил Чонгук. И теперь, когда строить больше нечего, когда времени совсем не осталось, ей захотелось вернуться. Приехать в эту старую квартиру на окраине района Мёндон и, отворив знакомую дверь, понять, что он всё так же любит её, пусть и не может в этом признаться. Наверное, где-то в глубине души Хери знала, что за подобное не прощают. Понимала, как должен сейчас ненавидеть её Чонгук, но так же она знала, что если те слова, которые говорил парень, были истиной, значит его любовь и вправду сильна, и погибнуть не сможет даже после такой подлости. — Эй, малышка, — сзади послышался насмешливый свист и Хери, остановившись, вдруг стянула с головы парик и в ожидании уставилась на только что мечтавшего к ней подкатить парня. Тот брезгливо поморщился и пошёл прочь, вынуждая девушку поправить «причёску» и продолжить путь. Она шла без цели и направления, просто двигалась вперёд, то спускаясь в метро и проезжая несколько станций то вновь прогуливаясь по забитым прохожими улицам. Несколько часов спустя она поняла, что узнаёт этот ресторанчик и клуб, помнит всё тропинки в парке, а ноги, против её воли, несут тело к дому Чонгука. Противиться себе она не стала и, для храбрости выпив пару глотков соджу из бутылки, которую купила всего полчаса назад в уличном кафе, отправилась на встречу с «бывшим». Её уверенность гасла по мере того, как сокращался оставшийся путь а, уж когда впереди замаячила знакомая фигура, девушка вдруг задрожала. Расстояние было приличным, но Хери смогла узнать в широкоплечей тени парня — Чонгука. Рядом с ним быстрыми, но маленькими шагами шла Сыльги. Она не слышала их разговоров или смеха, и всё пыталась ускорить шаг, чтобы догнать их, но тело заметно слабело, а расстояние между ними казалось бесконечным. Хери перешла на бег, и уже очень скоро в её голове раздался громкий смех ребёнка и совсем тихий — Чонгука. Она не понимала, как с расстояния в несколько десятков метров может слышать его тихий шёпот и гортанный смех, пока вдруг не почувствовала твёрдую тротуарную плитку под собой, а голова не взорвалась острой болью. Быть может, она просто хотела его услышать? Редкие прохожие не обращали на неё внимания, а те, кто удостаивал девушку своим взглядом, цеплялись лишь за бутылку соджу в её руках. Хери даже не пыталась встать, только наблюдала за неумолимо удаляющимися фигурами двух людей, которых она так и не успела догнать. Эхом в её голове всё ещё разносился их счастливый смех, и где-то на грани потери сознания она вдруг поняла, что просто ошиблась. Выбрала не тот путь три года тому назад.

***

Чонгук даже по приходу домой не смог успокоиться. Он чувствовал то тревогу, то тяжесть, то просто сходил с ума. Причины находились разные и, чтобы не свихнуться окончательно, он уложил Сыльги спать и, поцеловав на ночь, сбежал на балкон. Прохладный свежий воздух отрезвил его разум, и все произошедшее уже не казалось таким глобальным и тяжёлым, каким было до этого. У него есть работа, скоро возможно, появится у Сыльги место в саду. В его жизни всё хорошо, пусть она и слегка отличается от той, какую он себе представлял в юности. Страшно даже подумать, что всего полчаса назад он позволил себе мысли, которые сдерживал в течение трёх лет. Он вдруг увидел в Сыльги не любимую дочь, а преграду на пути к свободной жизни, и тут же понял, что это всего лишь мираж. Ему незачем гнаться за этой свободой, если всё, что он любит, здесь. Это целый мир, поместившийся всего в одном ребёнке, и именно от него самого зависит, каким этот мир станет в будущем. Вырастет ли Сыльги доброй и милой девушкой, будет ли заниматься музыкой или танцами, а, может, и вовсе уедет куда-нибудь далеко. Сейчас он не мог этого сказать, но знал точно, что очень жаждет увидеть, как это случится. Он хочет быть рядом и, по правде говоря, в самой глубине души, жалеет, что рядом с Сыльги только он. Хери была права — он любил её сильнее всего на свете и, возможно, всё ещё любит сейчас, просто никогда не позволит себе в этом признаться. Да и нужно ли?