Оторва для семьянина

В жизни каждого из нас наступает момент прозрения, когда прошлое уже не так важно, и истинно значимым становится лишь одно — то, что останется после твоей смерти. Будет ли это надпись на гранитном камне, или любящие сердца тех, кому ты был дорог. Для Хери этот день наступил через три с лишним года после отъезда из родного города. Просто в один из дней она проснулась с жуткой головной болью и, посетив специалиста, узнала о страшном диагнозе. Как бы это ни было странно, первая мысль, которая посетила её, вовсе не страх близкой кончины, и даже не жалость к самой себе — она вдруг испугалась, что проведёт последние минуты одна. В голове сразу встал образ, который она берегла годами, и который долгие месяцы мучил её ночами. Ни Чонгук, ни любой другой из её возлюбленных не догадывались, что всего пять или шесть лет назад Хери с трудом можно было представить такой. Обычная корейская школьница, учившаяся ниже среднего и не блистающая никакими особыми талантами. Она была серой мышью, в отличие от сестры. Успешная, красивая — Хеми была мечтой большинства парней в своей школе, чем нередко пользовалась. Не считала это чем-то плохим, и частенько поучала младшую, какую позицию в жизни стоит занять. Конечно, до определённого дня её слова никак не трогали Хери. Она считала постыдным вести себя подобным образом. И, хоть являлись они кровными родственниками, сходство заканчивалось лишь внешними данными. Пожалуй, так и пролетели бы их жизни — по разные стороны баррикад, если бы не внезапная болезнь, а вскоре и кончина старшей из сестёр. До чего же жестока судьба. Или всё же справедлива? Девушка, разрушившая столько счастливых пар и так и не научившаяся любить, умерла в узком кругу родных. Её не приходили навестить «подруги», не переживал «любимый человек», да и сама девушка так ни разу и не показала слабость. Она до последнего твердила, что довольна тем, как сложилась её жизнь, бредила о невозможном будущем и в тишине, когда казалось, что рядом никого нет, молча плакала. Хери слышала её всхлипы. Зажимала ладошкой рот, чтобы не плакать вместе с ней и, прислонившись к стене, молилась о лучшем исходе. Не говорила об этом вслух, но считала, что чем скорее её сестра скончается, тем легче станет всем. Наверное, она просто устала жить в ожидании трагедии. Она просто хотела дышать. Спать спокойно, не вслушиваясь в тяжёлые хрипы, которые были, пожалуй, единственным признаком продолжающегося горя. — Я ни о чём не жалею, — шептала она, уходя, и Хери хотела жить также. Спустя несколько недель после похорон, в одну из особо холодных ночей, в душе юной девчушки Ли Хери что-то сломалось. Что-то очень важное, и это стало новым началом для неё. Уже следующим утром не подходящие новому образу вещи были запрятаны на самую дальнюю полку шкафа, а наряды старшей сестры, которые родители так и не решились выбросить, заняли свои места в гардеробе Хери. Стараясь искоренить тоску из своего сердца, она незаметно для себя изменилась. Всё началось с внешнего вида, а закончилось кругом общения. Вечеринки, взрослые парни, алкоголь. Прежняя Хери никогда не позволила бы себе того, что нынешняя считала обычным делом. Вскоре, образ скромной и тихой девушки и вовсе выветрился из её головы. Словно бы и не было никогда той серой мыши — таким образом, её организм лишь пытался исключить из памяти трагедию, а вышло, что она сама вычеркнула из памяти себя настоящую. Впрочем, по прошествии пяти лет, когда, сидя у доктора она выслушивала всё то, что, наверняка приходилось слушать её сестре, Хери ни о чём не жалела. Она прожила эти годы, ни в чём себе не отказывая. Повидала мир, перепробовала кучу занятий и хобби. Она подготовилась к своей смерти. Наверное, поэтому болезнь не заставила себя долго ждать. Предсказанные врачом лишь двадцать пять процентов превратились в целую сотню. Кто бы мог подумать, что повторяя судьбу сестры, она закончит так же. Вот только, к семье вернуться она не могла. Не хотела говорить им правду, и потому продолжала беззаботную, но пустую жизнь. Бросила парня, который, порой, и имя её забывал, вернулась в родной город и, набравшись храбрости, позвонила в знакомую дверь. Глупо было бы врать, что она всё это время думала о Чонгуке и дочке, что жалела о своём выборе — нет, ни разу. Просто сейчас она готова была на всё, только бы перед смертью не оказаться одной в пустой квартире. Пугала одна мысль, что после неё ничего не останется. Буквально. Родители, всё ещё не оправившиеся после смерти старшей дочери, посчитали лучшим решением — никогда не вспоминать о ней, даже в минуты слабости. Наверное, так им было легче. А Хери боялась. Боялась, что её также забудут. Будто бы и не было никогда такой девушки, как Ли Хери, а, если и была, то вряд ли достойна даже пары ласковых слов. Возможно, она и сама виновна в том, что смягчить её приговор некому, хоть и не признает подобного. Вот только сейчас вряд ли захочется искать ошибки в своих поступках. Когда до конца осталось совсем немного — ей нужно лишь убедиться в том, что она не повторит судьбу старшей сестры и не будет всеми забыта. Глупый и примитивный людской страх кануть в небытие. И почему-то появляется он лишь в те минуты, когда момент неминуемой кончины так близок.

***

Чонгук несколько часов, пока отдыхала малышка, провёл на холодном балконе. Курил и задумчиво смотрел вдаль, а после, растягивая губы в приторной улыбке из-за горечи табака, бросал окурок вниз. Наблюдая за его падением, всё что-то представлял в голове, а, когда мыслей совсем не осталось и тело замёрзло окончательно, поплёлся обратно в дом. Внутри было тепло и пахло ванилью — всего пару часов назад он приготовил для Сыльги блинчики, чтобы хоть как-то порадовать дочь. Правда, та была слишком слаба и даже не хотела обедать, но сейчас он надеялся, что ей полегчало. Чтобы убедиться в этом, направился в детскую комнату и, на мгновение замерев у двери, прислушался к шорохам. Какой-то шум и тихое бормотание — его мышонок, наконец, встала. — Вот и что это за беспорядок? А всего один день меня дома не было, — Сыльги стояла напротив своей кровати и отчитывала плюшевую игрушку, обвиняя ту в наглом захламлении её комнаты. — Я смотрю, тебе уже лучше? — Чон с улыбкой заглянул внутрь, опираясь о дверной косяк и складывая на груди руки. Девочка, повернув голову на звук, ни на секунду не сменила хмурое выражение лица, а после, ткнув пальцем в сторону отца, вдруг продолжила возмущения. — Папа, ты должен был проследить, чтобы этот мистер, — кивнула в сторону игрушки, — ничего не трогал, пока меня не будет. От искренне строгого голоса столь юной девушки Чонгук даже улыбнулся. За что тут же схлопотал по коленке. Пришлось сделать самое серьёзное выражение лица, на которое он только бы способен, и принести глубочайшие извинения за невыполнение своего долга. Отчитав всех за проступки, девочка почувствовала себя лучше и сама направилась на кухню. Там уселась на стул и, взяв в руки ложку, ожидающе взглянула на пришедшего следом отца. Кажется, сейчас она чувствует себя значительно здоровее, чем прежде. — Раз уж тебе полегчало, я могу поговорить с тобой серьёзно, верно? — поставив вариться кашу, внезапно спросил Чонгук. Даже не оборачиваясь, он ощутил, как напряглась девочка. Глубоко вздохнул и развернулся лицом, увидев полную растерянность и даже слёзы на глазах Сыльги. — С завтрашнего дня я должен выйти на работу и, так как в сад ты пойти пока не можешь, тебе придётся отправиться со мной, — парень понимал, что офис — не самое лучшее место для болеющего ребёнка, но оставить ему малышку было не с кем. Уже сегодня поступил звонок с работы, и его просили завтра явиться к девяти утра. Выбора не оставалось. Конечно, он мог попросить тётушку Хван, но и она с недавних пор подрабатывала днём, поэтому вряд ли смогла бы помочь. Ещё одним вариантом была госпожа Ли, но, в свете последних событий, ей вряд ли можно было доверять. — А ты разрешишь мне посмотреть мультики? — Сыльги мгновенно просветлела, сразу же переходя к шантажу, и Чонгуку не оставалось ничего, кроме как послушно кивнуть головой в знак согласия. — Сегодня занимаемся, а завтра — смотришь мультики, — выставил своё условие Чон и специально нахмурил брови. Сыльги печально вздохнула и выдала тихое «хорошо», вызвав у отца одобрительную улыбку. Радость на его лице не исчезла и через два с половиной часа, когда малышка раскапризничалась и отказалась учиться. Будучи довольно строгим отцом, парень не обратил на это внимания и постарался превратить занятие в игру, правда, успеха так и не добился. Вспомнив о том, что ещё недавно его дочь находилась в больнице, он отложил красочную книжку с иллюстрациями, и взял Сыльги на руки. — Знаешь, я думаю, нам просто необходима прогулка, — девочка просто обожала гулять на свежем воздухе, потому в любой удобный момент Чонгук мог это использовать. Девчушка тут же просияла и сама принялась собираться на улицу, пусть и не совсем правильно. Зато, благодаря усердию и немного капризам, уже спустя полчаса они спускались по лестнице, считая ступеньки. В какой-то момент Сыльги сбилась и застыла на месте, а после улыбнулась и побежала вперёд. Чонгук, до этого шедший с опущенной головой, поднял глаза, чтобы увидеть причину. В нескольких шагах от него, с таким же растерянным взглядом стояла Химавари. Вся промокшая из-за недавно шедшего дождя, она была похожа на брошенного щенка и, честно говоря, в душе Гук чувствовал себя так же. — Привет, — вырвалось из пересохших от волнения губ. Вряд ли сама девушка это услышала из-за речей возбуждённой встречей Сыльги, принявшейся рассказывать о том, что побывала в больнице. Впрочем, и сам Чон ничего не слышал вокруг, только грустно улыбался, пряча руки в карманы ветровки. Он чувствовал себя застенчивым подростком рядом с ней, хоть и понимал, что подобный возраст давно прошёл. Теперь он одинокий отец, а вот у Химавари всё только начинается. Она вольна построить свою жизнь так, как сама считает нужным, невзирая на обстоятельства. — Привет, Чонгук, рада тебя видеть, — как-то напряжённо выдала девушка и тут же возобновила шаг, напоследок улыбнувшись Сыльги и приобняв ту за плечи. Пожелала скорейшего выздоровления и пообещала передать подарок, чтобы та не скучала. Девочку такой ответ вполне устроил, а вот её отец так и остался стоять на месте, удручённо наблюдая за скрывающейся за дверью Сато. Если бы только она знала, как он сожалеет о том, что всё так сложилось. Но, вместо того, чтобы рассказать правду, Чон растянул губы в улыбке и, подхватив дочь на руки, направился к выходу. Им обоим стоит вернуться к тому, с чего всё началось. К привычной жизни друг без друга.