Эффект Доплера

К утру мы просыпаемся и встречаемся на кухне. Саманта готовит завтрак. Я помогаю ей с яичницей, чтобы та не подгорела. Снова. Невольно вспоминаю, как умело готовила Джуди. Она называла это блюдо «творческие яйца» приправив его петрушкой или зелёным луком. Я ржал, как ненормальный, когда она говорила вслух переделанное название обычной яичницы-болтуньи. Но Сэм — не Джуд. У этой яйца всегда подгорают. И они далеко не творческие. Не сказать, что я привык. Нет. Но эти две девушки абсолютно разные. Абсолютно. Ариэль сидит на полу в обнимку с Джуди, я наблюдаю за их поединком с улыбкой на лице. Но затем собака слегка кусает малышку за руку, та вскрикивает, и я подбегаю к ним, упав на колени. — Болит? — Нет, — отшучивается Ари, махнув рукой. — Мы играем. — Не похоже на игру, — возражаю я. — Она не специально, — защищает собаку Ариэль уже более настойчивей. Я внимательно осматриваю руку девочки. Не укус, а обычная царапина, которую собака сделала клыком. Джуди ложится на пол, закрыв морду лапами, как бы, извиняясь. Я глажу её по голове и говорю: — Смотри, не позволяй ей кусать тебя, — предупреждаю ребёнка я. Она кивает и одобряющие треплет пса за правое ухо. Та едва заметно виляет хвостом в знак внимания. Шкатулка красуется в руках Натаниэля, который внимательно вертит её в разные стороны, изучает какие-то символы и надписи, изображённые на боковых стенках и на крышке. Я сажусь рядом с ним за стол, наблюдаю перед лицом слегка подгоревшую яичницу, и перевожу взгляд на Сэм, которая старается не смотреть мне в глаза. Это я виноват. Не углядел. Отвлёкся на ребёнка с собакой. Ничего. Может, завтра спрошу, какого числа у Саманты день рождения, чтобы подарить ей кулинарную книгу. — Нашёл что-нибудь интересное? — спрашиваю я у друга, стараясь не смотреть на провинившуюся девушку, севшую по другую сторону стола. Ари за секунду преодолевает расстояние от угла кухни до стула и садится рядом с Сэм. Джуди ковыляет за новой хозяйкой, усаживается у стола, в ногах, и начинает тихо скулить, выпрашивая еду. — Нет. Какие-то японские иероглифы, что ли. — Нат судорожно вздыхает. — Бесполезно. Я хоть и Умник, но не настолько, чтобы шарить в китайском. Думаю, они выгравированы здесь для красоты, а не из-за какого-то скрытого смысла насчёт содержимого шкатулки. — Поверю тебе на слово, — смеюсь я. — Где нам достать код? — спрашивает Сэм, по-прежнему пряча глаза. Вот ведь дурочка. Я едва заметно улыбаюсь, стараясь, во что бы то ни стало спрятать эту тупую улыбку. Но мне не хватает лишь доли секунды. Нат успевает проследить за моим взглядом, а затем сопоставить два плюс два и одобряюще кивнуть, с коварной улыбкой на лице. Я шлю его к чёрту. Мысленно. — Думаю, нужно найти твою мать, — говорю я с выражением «мне жаль». Она кивает. Дело безвыходное. У матери Сэм, скорее всего, сейчас огромная куча денег, доставшаяся от моего папаши. Почему именно любовница? Неужели, он так её любил? — Как думаешь, — Нат поворачивает голову к Саманте, — где нам найти твою мать? — Она сама нас найдёт, — не дожевав яичницу, бурчит Сэм, закатывая глаза. — Нет, я думаю, стоит съездить к вам домой, — возражаю я, хотя и знаю, что это глупо, особенно для меня. Что мне сказать? Здравствуйте, я сын мужика, которого вы трахали пару лет назад, и сейчас вы владеете моими деньгами, которые он вам завещал. Кстати, это Сэм, поздоровайтесь со своей дочерью. Саманта, помаши ручкой маме. Так, что ли? Во-первых, деньги по праву — её. Во-вторых, достаточно того, что и во-первых. Я замечаю взгляд Сэм — слегка испуганный — она не хочет видеть мать, и это вполне логично. Почему же я со своими проблемами, умершими родственниками, наследством всё порчу? Мать Саманты загребёт нас в одну камеру на двоих, когда увидит. — Ты не обязана, — начинаю я, но она перебивает меня. — Рано или поздно мы с ней встретимся. Я буду рада, если помогу тебе разобраться со шкатулкой и прочим. Но почему ты думаешь, что код от шкатулки у неё? Может, он в твоей голове? Тебе остаётся лишь вспомнить. — Я бы уже давно вспомнил, — возражаю я, но Сэм снова меня перебивает. — Бабушку свою ты тоже помнил? Всегда? Нет. Она возникла в твоём сознании после репортажа по телевизору. Может, тебя стоит подтолкнуть на это? Снова? Может, она и права. Нат смотрит на нас, как на придурков, мол, какая бабушка? Какой репортаж? Я правда не помню, чтобы рассказывал другу о том, что уехал ради того, чтобы повидаться с бабулей, затем оказалось, что она мертва, а я сидел в беседке, неподалёку от сгоревшего дома, и болтал сам с собой. А может, у меня просто едет крыша. Удивляюсь, почему я до сих пор не в дурдоме. Я поворачиваюсь к Сэм и умоляюще смотрю ей в глаза. Она понимает. Она всё расскажет Нату и без моей помощи. Я ведь рассказал ему о прошлом Саманты. Да-да, я зря это сделал, определённо. Каюсь. Встаю из-за стола, выхватываю из рук друга шкатулку и иду в гостиную. Включаю телевизор. Попадаю на канал новостей, и натыкаюсь глазами на лицо знакомого парнишки. Где я его видел? Скорее всего, в колледже. Сегодня суббота, и я забыл, когда последний раз был на учебе. Нату простительно, у него умерла мать. Он может пропустить день, неделю, целый месяц, но когда, наконец, решится пойти на учёбу, все в этом сером здании будут жалеть его. Никто не скажет плохого слова. Меня же польют дерьмом, даже если я буду идти за ручку с Натаниэлем. У меня ведь никто не умер. Вернее, все умерли очень давно. В колледже всем плевать на меня. Никто из однокурсников не спрашивал, почему я так замкнут в себе и ни с кем не общаюсь. Меня это вполне устраивает. А вот проблемы с директором мне не нужны. Я на третьем курсе, хотелось бы все-таки закончить. Натаниэль всего лишь на первом, но если мы вдруг уедем, для него — не проблема просто взять и перевестись. Но если взять, к примеру, меня, то бросив учебу сейчас, я никогда не смогу закончить колледж. К тому же, я потратил на год учёбы почти все свои сбережения. По телевизору показывают какой-то репортаж. Я делаю громче, и слышу, как голоса Ната и Сэм настороженно затихают. Тоже слушают. Я перевожу взгляд на Сэм и понимаю, что она бледнеет на глазах. «В связи с неожиданной смертью Ричарда Хортона, который состоял в группе тяжело избитых парней около сгоревшего особняка Нормана Прайса, были предприняты меры по защите остальных подростков. Напоминаем, спустя некоторое время один из этих парней совершил самоубийство в больнице. Его звали Эндрю Спаркс. Ричарда Хортона выписали из больницы вчера вечером. Ночью его убили около собственного дома, когда тот шёл к контейнеру с мусором. Очевидец — сосед, живущий напротив, видел в окно, как на парня напала девушка. Лица он её, к сожалению, не видел. Остальные пострадавшие на данный момент находятся в больнице. Если вы что-то знаете о произошедшем — просьба обратиться в здание местной полиции Ричмонд-Хилл. Будьте бдительны и осторожны». Ещё один. Осталось трое, значит. Мне, конечно же, жаль парней, но за что их так зверски избили? Может, они действительно были виновны в чем-то? Справедливость ведь в любом случае восторжествует. А в новостях не зря говорится о том, что к оставшимся троим парням подставили охрану. Люди боятся, только вот кто за всем этим стоит? Саманта медленно подплывает ко мне и садится рядом. Шепчет на ухо: — Я думаю, моя мать к этому причастна. — ЧТО?! — ору я, и она умоляюще смотрит мне в глаза. Ты что, смеёшься надо мной? Почему почти во всех бедах мира замешана твоя мать? Наши лица в паре сантиметров друг от друга. Я успокаиваюсь за считанные секунды и отвожу взгляд. От неё пахнет чем-то знакомым. Приятным. Сэм продолжает: — Я знала Эндрю и Ричарда. Они были ну просто кончеными уродами, — первый слог предпоследнего слова она тянет, скрутив свои губы трубочкой, преподав комичность всем этим словам. Но я внимательно слушаю, вдумываясь в каждое слово, стараясь понять, зачем матери Сэм делать подобные вещи. — Они оба сидели сзади меня в колледже. — Что? Они учатся здесь? — не понимаю я. — Да нет же. Там, в родном городе, откуда я сбежала. Они все оттуда. Особняк твоего отца находится неподалёку от моего города. Они, между прочим — соседи. — Кто соседи? — я снова врубаю дурака. — Наши с тобой прошлые города — соседи. Там, где мы родились. Ты всегда был в трёх часах езды на машине от меня, — она улыбается. — Особняк твоего отца — граница между ними. Я начинаю понимать. Мы с Сэм из разных городов. Отец выбрал в любовницы женщину, которая живёт как можно дальше от нашей семьи. Что же, вполне логично. — Я видела твоего отца, Кью, — мрачно говорит Саманта. — Он переступал порог нашего дома лишь однажды. Он был очень на тебя похож, теперь я понимаю, почему при нашей с тобой первой встрече я вдруг задумалась о том, что где-то раньше тебя видела. — Я ни капельки на него не похож! — взрываюсь я и подскакиваю с дивана. Выключаю телевизор. Швыряю пульт в сторону. Нат и Ари смотрят на меня с недоумением из кухни. Я киваю, мол, все нормально. Не рыпайтесь. Не трогайте меня. Знаете, сейчас самое время сказать что-то вроде: «я — зло, я — ярость». Мне надо подышать свежим воздухом. Я хватаю своё пальто и выскальзываю на улицу, бросив Сэм одну на диване. Я буквально чувствую, как она сверлит мою спину взглядом, пока дверь не прекращает этот зрительный контакт. Контраст из тёплой комнаты с камином в холодную морозную осень оказался не таким уж и простым на первый взгляд. Я закутываюсь в шарф и надеваю кожаные перчатки. В них держать сигарету очень неудобно, такое ощущение, будто она вот-вот сломается. Я совсем её не чувствую в своих пальцах, но кое-как закуриваю. Ледяной ветер хлестает по моим порозовевшим щёкам. Мой нос за секунду окрашивается в красный. Но лучше уж стоять здесь, чем находиться в гостиной рядом с Сэм, которая пытается вернуть меня в прошлое, заставляет вспомнить своего отца, его внешность, которую я так старательно пытаюсь забыть по сей день. Он был чудовищем, моральным уродом, конченой мразью. Зачем вспоминать такого человека? Если бы у меня была возможность вновь стереть память, я бы незамедлительно это сделал. Отдал бы всё, что у меня есть, за возможность не помнить этот кошмар, который преследует меня с детства. Иногда я думаю о том, что уж лучше бы я ничего не помнил. Совсем. Мать, которая умерла на моих глазах, когда мне было 5. Я до сих пор помню алые струйки воды, стекающие на белый кафель на полу. Она окрашивает платье Джуди в красный. Джуд. Она всегда была рядом, когда в моей жизни всё было так хреново. Но даже эту девушку я был бы не прочь забыть. Я чёртов эгоист и трус, который пытается сделать свою жизнь лучше. Избавить себя от кошмаров, мучающих меня второй год. Другой бы на моём месте принимал их как должное — расплату за то, что не спас Джуд в том доме, позволил ей закрыть моё тело от пули её собственным. Но первый в списке забвения и потери памяти — мой отец. Изначально я был бы не против и вовсе не встречаться с ним. Никогда. Не в этой жизни. И не в следующих тоже. Но так уж случилось, он породил меня на свет — ещё одна причина, по которой я себя ненавижу. В глубине души я знаю, что от отца в мой характер влилось много желчи. Может, я веду себя, как трус, потому что он был таким же? Это не оправдание. Я знаю. Я слышу, как дверь открывается, и кто-то шагает ко мне сзади. Тонкие пальцы обхватывают мой шарф и разворачивают к себе. Я швыряю окурок в сторону, но из-за кожаных перчаток он летит мне под ноги, сломавшись пополам. Я начинаю нервно топать ногой, пытаясь успокоиться, не думать о том, что пальцы Сэм обхватывают моё лицо. Сильный ветер мешает мне слушать её, вдумываться в то, что она говорит сейчас. — …заставить тебя вспомнить всё это. Извини. Кажется, она чувствует вину за то, что пыталась надавить на меня пару минут назад. Её пальцы такие тёплые. Когда она убирает их с моего лица, я мёрзну ещё больше. Кожа, где секунду назад касались подушечки её пальцев, остывает очень быстро. Уж лучше бы ты меня не трогала. Зря. Очень зря. Мы стоим посреди улицы. Молчим. Она смотрит мне в глаза с сочувствием и чем-то ещё. Я не могу разобрать. Я впервые вижу этот-вот-её-взгляд. Непонятный мне, как и конспект по физике моего друга. Слишком сложный. Вот уже около двух недель мы с ней не расстаёмся. Я помню тот самый день, когда твёрдо решил не привязываться в людям, потому что в случае расставания мне будет так же больно, как и в тот самый момент, когда Джуди умерла на моих руках, и тогда же, когда я потерял мать. И теперь я стою перед этой девушкой, полностью открыт перед ней. Мои глаза настолько голые, если она заглянет в них — всё поймёт. — Знаешь, без тебя я бы не справился, Сэм, — тихо говорю я и замечаю, что ветер утих. Все вокруг замерло, словно ожидая моих действий или каких-то слов. Движений. Мыслей. Высказываний. Благодарностей. Да чего угодно. Сэм тянет руки к моему лицу. Снова. И я отхожу назад. Нет. Однажды я позволил девушке влюбиться в себя. Позволил себе влюбиться в неё. Больше этого не повторится. Никогда. — Пойми же, — стараюсь объяснить я. — Ты для меня не более, чем напарник. Мой помощник. Мой спутник. Ты вдохновляешь меня на хорошие поступки. Ради тебя я хочу стать лучшим человеком. Говорить хорошие вещи, защищать друзей от беды, поддерживать близких. Ты — та, кто не бросит в тяжёлую минуту. Ты мой друг, Сэм. Её руки повисают в воздухе между нами, словно препятствие. Кажется, я сморозил глупость. Она не знает, что делать дальше. Я и сам не знаю, зачем сказал всё это. Она не понимает, что именно я хочу до неё донести. Страх, отчаянье, радость, воодушевление, заинтересованность, поддержка — всё это было у нас с ней. И слезы были. Я беру её за повисшие в воздухе руки и опускаю вниз. Мне хочется погладить эту девушку по голове. Хочется успокоить, сказать, что она плачет зря. И это так. Мы оба это знаем. Но она ничего не может с собой поделать. Слёзы градом катятся по её щекам, а я стою и бездействую. Как и в тот самый вечер, когда умерла Джуди. Я должен что-то сделать. И моя рука касается её нежной и холодной кожи на лице, размазывая мокрые подтёки большим пальцем. Она роняет голову мне в руку, словно обессиленная. Прижимается к ней щекой, будто это — её спасение. — Сэм, если я вдруг потеряю тебя, то это полностью убьёт во мне всё то хорошее, что я так стараюсь сохранить после смерти Джуди. Она понимает. Кивает. Отводит взгляд в сторону. Отстраняется. — Я должна помочь тебе со шкатулкой. Помочь найти ответы. После этого мы разбежимся, словно никогда и не знали друг друга, — отчеканивает она, по-прежнему не глядя в глаза. — Я говорю тебе, что боюсь потерять тебя, хорошего друга, замечательного человека, а ты хочешь сделать вид, будто мы никогда не были знакомы? Просто взять и уничтожить всё то, что мы с тобой строили?! — я срываюсь на крик. Задыхаюсь от неожиданной вспышке ненависти по отношению к ней. Да как она смеет?! — Да, — спокойно говорит она. — Пойми и меня тоже. Я так не могу. Сейчас ты ясно дал понять, что у нас с тобой чисто деловые отношения. — Что? — Квентин, — она произносит моё имя чётко, внятно, так, как никогда не произносила до этого ранее. — Я начинаю… боже. Забудь, пожалуйста, об этом разговоре. После того, как мы найдём мою мать и решим проблему с твоими деньгами, мы разбежимся — каждый своей дорогой. Хорошо? Я медленно киваю, не понимая, зачем она говорит всё это. За что ты так со мной? Что я не так сказал? — Я тебя чем-то обидел? — не понимаю я. — Нет, Кью, — Сэм холодно смотрит мне в глаза. — У нас с тобой разные предпочтения. — О чём ты, бля? — я задыхаюсь от непонимания, от злобы в её адрес. Почему она не может выражаться яснее? Или это я такой идиот? — Ты хочешь получить ответы на вопросы и вернуть свои деньги. Я же хочу тебе помочь, но и остаться рядом. До конца жизни. Быть твоей… боже, Кью, неужели, ты до сих пор не понял? Не понял, что? Нас резко прерывает с грохотом открывшаяся дверь. Ари кричит с порога: — Вы там замерзнете, давайте внутрь, быстро! Сэм грустно улыбается, игнорируя моё слишком громкое фырканье. Не глядя в мою сторону, она влетает в дом, оставляя дверь открытой. Рада, что избавилась от нежелательного и слишком смущающего её разговора. Ну и чёрт с ней. Я до сих пор не понимаю, что именно эта дурочка имела в виду. Но рано или поздно, думаю, я всё пойму. Я снова закуриваю, уже вторую. Саманта оборачивается, наконец, у порога в мою сторону, но я успеваю отвернуться к ней затылком. Пусть идёт нахер, раз не может рассказать, в чем её проблема. Я ненавижу самого себя за то, что до сих пор не понял. Что я должен был понять? Почему я такой идиот? Маленькая снежинка падает на мой нос, от чего я едва не чихаю, роняя сигарету. Почему за последние две недели на мои плечи свалилось так много непонятных вещей, которые — то и дело — тянут вниз, в какую-то непонятную пропасть, из которой уже не выбраться? Я понимаю, что все проблемы начались после того, как я решил спасти Сэм от тех бугаев, которые преследовали её в пабе. Я знаю, что нельзя винить девушку в собственных проблемах. Она вовсе не виновата в том, что её мать была любовницей моего отца. Это слишком глупое совпадение. Слишком банальное. Слишком. Невозможное. Но так уж случилось. Ничего не поделаешь. Нужно решать проблемы по мере их поступления. На Сэм едва не напали возле того бара — я предотвратил это. Получил по роже, но предотвратил с помощью Рэджи (благослови его, Господи, за то, что тот ходил в секцию борьбы). Я вспоминаю рыжего парня, который всегда был чересчур скрытный в нашей компании. Очень неправильный. Он лжёт о своей семье, о том, что произошло между ним и Сэм в том переулке, когда я так нагло застукал их, светя в лица фонариком. Я понятия не имею, какими именно постыдными вещами эти двое там занимались. Но зависть гложет меня. Именно мне Сэм могла бы довериться в тот самый вечер (неважно, что именно она показывала ему под своей одеждой). Она могла бы довериться. Могла. Не будь я таким придурком. Но затем вопрос мучает меня, и ответ на него тоже. Разве Сэм не рассказала мне о своей матери? О смерти своего брата-близнеца? Разве не доверилась мне? Да. Тогда какого же чёрта я думаю о ней и о Рэджи? То, что произошло в том переулке — меня не касается. Я не буду спрашивать её о том вечере. Не имею права. Нет. Как бы сильно не мучило меня любопытство и банальная ревность — нет. Я не буду. Не сегодня. Никогда. Я швыряю второй по счёту окурок, и он проваливается в мягкий снег, оставляя за собой маленькую ямку. Ветер начинает снова усиливаться, поэтому я спешу зайти в дом и быстрым рывком закрыть за собой дверь. Получается не очень красиво — я слишком громко стучу дверью, словно я злюсь на что-то. Или кого-то. Это не так. Но Сэм всё равно бросает в мой адрес колкий взгляд, говорящий о том, что я опять веду себя, как дурак. Но я ведь не специально. Нат кивает мне, мол, иди сюда, на кухню. Саманта в этот момент молча берёт Ариэль за руку, а та тащит Джуди на своих руках. Они скрываются за лестницей на второй этаж. Я слышу, как стукнула дверь в спальню малышки Ари, и смею лишь предполагать, о чём именно беседовали Нат и Сэм в моё отсутствие. — Сюда, Кью, — голос моего друга настойчив, он говорит это, словно, приказывая. Я ведь не жалкая псина, чтобы мной повелевали. Но ничего не поделаешь. Я молча вешаю пальто на вешалку и иду к Нату, который сидит за столом с двумя кружками чая. Я присаживаюсь рядом и улавливаю на себе его непонятный взгляд. Такой же, как у Сэм пять минут назад. Да что с вами такое? — Кью, что происходит? — такой же непонятный тон, как и взгляд Ната, говорит о том, что я вляпался в дерьмо. Слишком многое навалилось. Я говорил об этом. Смерть Джуди, целый год одиночества. Мы знаем друг друга чуть больше месяца, с тех пор, как я перевёлся в колледж Натаниэля и Рэджи. Нет, мы, правда, встречались ещё и летом, но это была, скорее, не дружеская встреча, а случайная. На одном и том же самом месте. Десять раз подряд. Это не совпадение, но все трое делали вид, что — да. Летом мы проводили время вместе минимум раз в неделю, если не чаще. Память мне изменяет, но проблема далеко не в памяти. То, что произошло этим летом с моими друзьями — кажется таким отдалённым. Таким. Забытым. Я грустно смотрю Нату прямо в глаза. Рэджи давно уже нет в нашей компании. Я уже около месяца не слышу, как он восклицает: «Вот это буфера!» сидя прямо передо мной, листая чужую ленту в инстаграме. Раньше было очень непривычно — трое друзей — Умник, Извращенец, Чёртов-Супермен, — но теперь это кажется нормальным. — Ты мне ответишь? Да? — Натаниэль выжидающе смотрит, и я вздыхаю. Ну, да. Вопрос. Он задал его пару минут назад. А я всё это время, молча, ковыряюсь в своих мыслях, пытаясь разложить всё по полочкам. — Да, — только и всего. Это всё, что я могу выдавить из себя. — Я никогда не слышал, чтобы Сэм так… грустно отзывалась о тебе. Она расстроена. Что у вас произошло? Нат, ты ведь — Умник. Пойми сам. Заодно и мне расскажешь. Потому что я не понимаю, что у нас, на хрен, происходит. Моих сил хватает лишь на то, чтобы устало пожать плечами. Натаниэль закрывает глаза и кивает, мол, так я и знал. — Прости, Нат. Я понятия не имею, что за херня творится. — Расскажи мне всё с самого начала, может, нам с тобой удастся решить пару тройку твоих проблем, — улыбка друга заставляет меня почувствовать себя живым. И я решаюсь рассказать всё с самого-самого начала. Начиная со смерти матери, впихнув в середину смерть моей девушки — Джуди, и заканчивая тем, что мать Саманты винит дочь за смерть её брата, а сама она является любовницей моего отца, которого я собственноручно убил год назад, после чего сжёг тот самый особняк, возле которого недавно было совершено покушение на пятерых парней, которые являются одногруппниками Сэм. Да, я и вправду вместил все эти события почти в одно предложения, добавив напоследок ещё кое-что важное — я разговаривал с мёртвой бабулей, в тот момент, когда Саманта стояла неподалёку от нас (меня) и тряслась от увиденного, так как я разговаривал сам с собой. Ах, да! Ещё и шкатулка, которую мне нужно открыть! Как же я мог забыть о ней? Да, я рассказываю всё это снова, уже второй раз. Может, Нат поможет найти ответы на мои вопросы? — Так, стоп, — он тяжело вздыхает, и я понимаю, что даже для Умника это — слишком. — Физика по сравнению с твоими проблемами — дерьмо собачье. Я впервые слышу, чтобы он ругался таким образом. Натаниэль всегда был в нашей компании самым милым парнем, который никогда в жизни бы не сказал дурного слова. И сейчас мы сидим друг напротив друга, и я улыбаюсь так искренне, как уже давно не улыбался. Я понимаю, что мой друг взрослеет. И это, на самом деле, хорошо. Я вспоминаю, что его День рождения уже послезавтра. Я понятия не имею, что ему подарить, и решаюсь подарить день тишины. Вряд ли праздник сейчас уместен, если учесть недавнюю смерть его матери. Боже. Кругом сплошная смерть. Даже подумать об этом страшно. — Я всё понимаю. Ну, то, что ты по уши в какашках, — Нат говорит привычное мне детское ругательство, от чего я издаю смешок. — Я всё усёк — твою мёртвая бабушка, которая явилась тебе в голову после репортажа, подстроенного копами с целью отыскать тебя. Я понял, что тебе предстоит найти мать Сэм, вместе с самой Сэм. Это понятно. Но кое-что ускользнуло от моего понимания. Что. За дерьмо. Происходит. У вас. С Сэм? — он отчеканивает каждое слово с секундной паузой между ними. Я испуганно таращусь на друга, понимая, что оставлю его вопрос без ответа. Я опять пожимаю плечами и слышу, как Нат начинает рычать. Но через пару минут тишины, и его слишком шумного скрежета в голове (шестерёнки крутятся, наверное — Нат громко думает), мой приятель округляет глаза. — Боже. Вот это да! Он выглядит так, словно выявил какую-то очевидную формулу по физике, и поражается, почему величайшие умы общества не додумались до этого раньше. — Это же так просто. На поверхности лежит, — продолжает он, коварно ухмыляясь в мою сторону. — О чём ты? — Кью, — Нат смеётся. — Ты ведь влюбляешься в её. На самом деле. — Да иди ты к чёрту. На самом деле, любовь — слишком громкое слово. Слишком неправильное. Слишком непозволенное. Но, кажется, это на самом деле случается. Боже. Нет. Неужели, снова?