Эффект Доплера

Меня разыскивает полиция, которая — явно не ошибочно — думает, что я причастен к смерти своего отца. Не ошибочно. Это кристально чистая правда. Именно поэтому мне так нужна помощь Сэм, вернее, деньги, которые отец завещал её матери. Я нуждаюсь в них. На самом деле, мы все в них нуждаемся. А семье Ната — вернее, тому, что от неё осталось — я нужен. С этой суммой мы проживем пару лет, не меньше. За это время я встану на ноги, устроюсь на работу, надеясь откупиться от полиции. Это даст мне возможность жить нормально, найти работу, содержать семью. Семью. В голове грохает мысль: «Нат и Ари — моя семья». И я понимаю, что это правда. С каких пор я начал думать о семье во множественном числе? С каких, блять, пор, в состав семьи вхожу не только я один? Ариэль спасла меня от одиночества. Не Нат. Не — упаси Господь — Рэджи. Это сделала Ари. Своими словами, жестами, объятиями. Своим тёплым взглядом. Своей улыбкой, такой понимающей — невозможно понимающей — для десятилетнего ребёнка. Я верну ей маленький должок. Она спасла меня — я спасу её. У ребёнка должно быть светлое будущее, хорошее образование, и как можно меньше грустных мыслей. Ариэль многое пережила за последний месяц. А я виню себя за то, что меня не было на похоронах Мисс Хэррингтон. Сегодня Нату исполняется восемнадцать. С этого дня он официально может сидеть в нашем пабе и пить пиво. Раньше он делал это по знакомству. Теперь всё будет законно. Не думайте, что совершеннолетие — хорошо. Наоборот. Многие из нас, достигнув этого возраста, мечтают вернуться обратно в детство и увалиться в песочницу своей голой попкой, не думая о том, что происходит вокруг. Я рад за Ната, и одновременно сочувствую ему. На его плечи за последний месяц свалилось слишком много тяжелого груза. Я, конечно, помогаю ему разгрузить всё это, но, изредка приправляя голову друга своими собственными проблемами и загадками. Мы с Сэм не разговариваем вот уже два дня. Хотя, мы с ней даже не видимся. Она живёт в своём доме, даже в гости не заходит. Да и зачем? А я стою с Натом в университетском буфете и решаю, какую булочку следует купить, и стоит ли вообще брать стандартный обед или нет. Я думаю об этой девушке слишком часто. Я пытаюсь отвлечься, но понимаю, что каждый раз, если закрыть глаза больше, чем на секунду — её образ начинает резать меня изнутри. Натаниэль знает, что вся надежда на его день рождения — придёт она или нет. Сэм должна прийти. Она не бросит ребёнка. Они с Ариэль слишком сдружились за этот маленький промежуток времени. Ари надеется, что Сэм придёт. Нат надеется, что Сэм придёт. Все надеятся на Сэм. А я даже думать боюсь о её приходе, потому что, на хрен, не знаю, что говорить при встрече. Или промолчать? Мы, что, будем молчать с ней до конца своих дней? И сама мысль об этом настолько смешна! — Чего улыбаешься? — недоумевающий взгляд моего друга сверлит мой лоб. — Ты постарел, Кью. У тебя морщины. Или я давненько не видел твоей улыбки. Думаешь о Сэм? — Благодаря тебе я не удивлюсь, если даже поседел. Друг сверкает зубами, а я радуюсь возможности улизнуть от его вопроса, ведь если придётся отвечать честно, то мне следует рассказать о том, что я думаю о Саманте даже в эту самую секунду. И, да, кошмары снова мучают. Неважно, кто спит рядом, Ари, моя/её собака, или… боже, Нат? Нет, мы не спим вместе. Только однажды, когда его мать была в больнице. Да. Всего один раз. Почему, чёрт возьми, в ту ночь, когда Сэм была в моём доме, кошмары меня не мучили? И почему они вернулись снова? Я ведь нашёл собаку. Рассказал матери Джуд о смерти дочери. Так зачем же доставать меня по ночам? Снова. Джуд, зачем ты это делаешь? Объясни, пожалуйста. Ах, да. Ты ведь не можешь. Ты мертва. По моей вине. Может, именно поэтому кошмары до сих пор не отпустили. Я стараюсь отвлечься от этого. Хожу в университет. Надеюсь всё-таки закончить. Глупо, я знаю. Сегодня мой первый день спустя двух недель пропуска. Понятия не имею, как буду объяснять своё отсутствие. Я еще не придумал отмазку. «Я грохнул своего папаню, и теперь я нищий подросток, который не может устроиться на работу, потому что я в розыске, как первый подозреваемый». Вам смешно? Мне тоже. «Я отсутствовал по семейным обстоятельствам». Да уж, семейнее некуда. «Искал собаку в другом городе в двух тысячах километров отсюда, потому что я же её там и бросил». Зачем ты искал собаку, Кью? «Об этом попросила моя мёртвая девушка в очередном кошмаре». Что, простите? Да уж, лучше промолчать. К моему удивлению, на первых двух лекциях (как я позже узнал от Ната) его не доставали. Никто из учителей не посмел сказать этому парню ни слова о его отсутствии. Ему сочувствовали. Меня же прожигали взглядом на каждой паре, словно я в чём-то виноват. Да, я пропустил почти месяц, но с кем не бывает? Да, мне влепили… вернее, вручили, какую-то бумажку с предупреждением. Академическим, вроде. Срал я на учёбу. Нет, закончить бы ее не мешало. Но все мы хотим, чтобы дипломы сыпались на нас с неба, в тот момент, когда мы сами ничего ради этого не делаем. Это, кажется, мечта подростка номер один — быть успешным. Если меня выгонят, будет обидно, конечно, но плакать по этим ублюдкам я не стану. Зря только платил за учёбу. Это было глупой затеей. Я ведь в розыске. Какой шанс того, что меня узнают? Стопроцентный. Ведь моя фамилия звучала в новостях. Да, там не указано имя. Но люди ведь начнут подозревать. Я бы, на их месте, начал. Через десять минут мы с Натом расходимся в разные стороны — он на первом курсе, я на третьем, если вы вдруг забыли. Я лениво вползаю в аудиторию и встречаюсь с, как минимум, двадцатью взглядами недоумевающих учеников. — Знаешь, Квентин, ты не боишься, что тебя выгонят за такое? — Да, лично я бы тебя уже давно выгнала. — Мы тут корячимся, ходим каждый день, а ты — нет. — Ага-ага, и все мы в любом случае получим один диплом. — Слушайте, может нам тоже следует начать прогуливать, как он? Какая разница? — Да, всё равно нам ничего не будет. — Я знаю, почему этот парень отсутствовал. Его фамилия — Прайс. О нём говорили в новостях. Его папаша сдох в том сраном доме. А может, это ты его поджёг, а, Квентин? Вот оно. Да-а-а. Догадались. Они знают. На меня настучат. Блять, какой же я… Тупой. На что я надеялся? Что меня примут с распростёртыми объятиями? На дворе — конец октября. А я пропустил целых две недели учёбы, если не больше. Понятия не имею, почему никто из учителей или самого директора не догадался, кто мой отец. Ведь на планете есть только один Квентин Прайс — убийца своего отца. Тот, кто бежит от своих собственных кошмаров. Бесконечная гонка. Боже, как иронично. Я стою посреди аудитории. Моё тело покрывается холодным потом. Меня трясёт. Да. То, что происходит сейчас, должно было произойти раньше. Но только я хотел было огрызнуться на этих ублюдков, не успел. К сожалению. Я бы многое им сказал. Но меня прервали. В класс зашла… Сэм? А я и понятия не имел до этого момента, в каком университете она учится. Девушка, вроде, упоминала ранее, что перевелась в местный университет, но… нет. Кажется, это был колледж. Наверное, Сэм не учится здесь. Нужно будет спросить её об учёбе. Хотя, какая разница? Спросить? Разве мы с ней разговариваем? С момента того неловкого разговора на улице около дома Ната, мы с ней не обмолвились ни словечком. Ни разу за эти три дня. Выходные мы провели в тишине. И сейчас понедельник — самый продуктивный день недели. Почему же ты молчишь, Сэм? Скажи что-нибудь. Ну же. Говори. Гул моих придурочных одногруппников тут же стихает, как по щелчку пальцев. Сэм ничего не говорит. Лишь поворачивается ко мне и протягивает записку, аккуратно сложенную между её средним и указательным. По-прежнему не глядя мне в глаза, она разворачивается на невысоких каблуках и выходит. Почему ты не смотришь в глаза? Почему ты молчишь? Я стою в полном недоумении. Растерянность заставляет мои пальцы дрожать. Едва не уронив записку, я торопливо засовываю её в карман и унимаю дрожь в пальцах. Какого чёрта это было? Разве Сэм не игнорирует меня? Как она вообще нашла меня? Выходит, она всё же искала. Если всё-таки нашла. И только сейчас я понимаю, что всё это время не сделал ни одного вдоха. От осознания внутри разливается какое-то непонятное тепло, которое течёт по венам. Эта девушка потрясающая. Непробиваемая. Прямо как я. И… она обижена. Тишина гудит в моих ушах. Минуту в аудитории было тихо. Я качаю головой и слышу, как жирный Нотт смеётся: — Твоя подружка, да, Кью? Видимо, они всё это время переваривали информацию о том, кто мой отец, и что я не просто однофамилец. Кто-то ведь сказал, что я — Прайс. Упомянули моего отца. Остальные начали догадываться, или, как минимум, задумываться об этом. Да, в новостях ни разу не сообщали моё имя. Только, разве что, в одном репортаже. Было это в прошлом году. Мало кто смотрел. Но некоторые знают об этом. Остальной десяток выпусков ведущие говорили лишь: «сын известного бизнесмена по-прежнему в розыске», даже не выставив моё фото на всеобщее обозрение. Почему? Они дают мне шанс жить, не скрывая своего лица? Но, зачем? К чему такая роскошь? И, да, меня раздражает, когда кто-то чужой называет меня Кью. И когда кто-то сует свой широкий и отвратительный нос не в свои дела. — Ха! — Нотт плюёт в сторону под одобрительный гул своих одногруппников. — Трахаешь её? — Что? Хочешь подержать свечку? Заходи сегодня в девять, мы будем ждать, — я приторно-сладко улыбаюсь, от чего все сидящие в аудитории неодобрительно хмыкают, но, всё же, закрывают свои рты. — Какого хрена ты вообще лезешь не в своё дело? — продолжаю я. — И вы все. Вы понятия, блядь, не имеете, что происходило со мной все эти дни. — Ната я решил не упоминать. — Разве я лезу в ваши дела? В этот момент в аудиторию заходит учитель и гавкает: — Прайс! Ещё одно предупреждение за нецензурную лексику! — и она уже что-то пишет на бумажке, улыбаясь, словно радуется, что наконец-то вручит мне нечто подобное. — А вы, Миссис Скотт? Стояли и слушали, пока эти говноеды оскорбляли меня и мою подругу? — я внимательно смотрю учителю прямо в глаза. — Ещё одно предупреждение! — рявкает она, на что я начинаю очень громко смеяться. — Думаете, ваши вонючие писульки — худшее, что со мной может произойти? Выгоняйте меня. Плевать! У меня хватает проблем и без ваших расчудейснейших нотаций и предупреждений. Желаю Вам удачи с этими щенками, — я бросаю колкий взгляд в сторону сидящих позади студентов, игнорирую протянутые учителем бумажки, и выхожу, захлопнув за собой дверь. К чёрту. Всех их к чёрту. Они ничего не понимают. Они не были в моей шкуре. Они не знают, и не могут знать. Но, разве они виноваты? Да, виноваты. Никто не заставлял раскрывать в мой адрес свои вонючие рты. …оскорбляли меня и мою подругу. Подругу. Я, что, действительно это сказал? Кью, неужели ты и вправду считаешь Сэм своей подругой? Вот умора. Подруга. Такое неправильное слово. Такое наивное. Нет. Это определённо не то, что у нас происходит. «Я же хочу тебе помочь, но и остаться рядом. До конца жизни. Быть твоей…» Это и вправду было произнесено вслух? Её губами. Чёрт. Пальцы нащупывают в кармане бумажку, и я торопливо достаю её, раскрыв за считанные секунды. Размашистый подчерк заставляет прищуриться, вглядываясь в слова, ведь иначе я ничего не пойму. «Не вздумай своим грёбаным характером испортить сюрприз, который я подготовила для Натаниэля. Сегодня в местном пабе в шесть вечера. Приходи один». Своим грёбаным характером? Да ты издеваешься? Моё злобное рычание проносится в каждом закоулке этого длинного коридора. Надеюсь, никто не услышал. Неважно. Стоп, сюрприз? Сэм в курсе вообще, что Нат не любит сюрпризы? Конечно же, она не в курсе. Если бы знала, разве устраивала бы нечто подобное? И всё-таки, любопытство внутри меня взяло верх над другими мыслями, эмоциями и так далее. Оставшиеся лекции, я, конечно же, прогулял. А что мне остаётся? Прогуливаю — плохо. Прихожу на занятия — тоже плохо — в лицо сразу летит куча предупреждений, и если бы я задержался еще на пару минут — полетел бы и мой приказ об отчислении. Хотя, меня и так отчислят. Кому ведь нужна уголовщина? Я — первый подозреваемый. Скоро и до учителей дойдут слухи. Удивлён, почему они до сих пор не знают об этом. Может, догадываются, но боятся сообщить директору. Хотя, с чего им бояться? Я слышу громкие шаги, которые, на удивление быстро, врезаются в мои уши. — Ты думаешь, что ты творишь, парень?! — меня кто-то впечатывает в стену, и я мельком замечаю серые глаза в обрамлении рыжих волос, падающих на лицо. Этого ещё не хватало. — Отпусти, — тихо говорю я, стараясь не выходить из себя. Дыши, Кью. Это всего лишь твой бывший друг. Рэджи отпускает хватку, но не отходит от меня ни на дюйм. — Повторяю: ты думаешь, что ты творишь вообще? Хочешь, чтобы тебя отчислили? — Ты-то откуда знаешь? — поражаюсь я. Нет, серьезно, мы поругались с учителем и всей аудиторией буквально пару минут назад, и вот он — Рэджи — тут как тут. — Знаю, потому что в твоей группе учится одна девушка, которую я… ну, неважно. Она сразу написала мне, как только поняла, что начинается заварушка. Жаль, я не успел, потому что… — Что? Что бы ты сделал, Рэджи? — усмехаюсь я. — Ты ничего мне не должен. Почему ты так печёшься обо мне? Почему помог надрать задницу тем мужикам в пабе, когда мы впервые встретили Сэм? Это для тебя так важно, да? Он опускает глаза, и волосы падают ему на лицо, закрывая от меня все те эмоции, которые мелькают сейчас одна за другой. — Нам нужно поговорить, Кью, это очень важно. Очень. Рэджи отходит от меня на пару шагов, подозрительно смотрит исподлобья, затем разворачивается и шагает к выходу. Секунда, две — и его уже нет. Я, нахмурившись, иду за ним. Да что же сегодня за день такой странный? Каждый в этом здании пытается мне что-то сказать, объяснить, доказать. Вразумить. Кто вы такие, чтобы решать за меня? И каждого из них мне хочется послать куда подальше. Но я, заткнув зверя внутри себя, молящего послать всех на хер, иду вслед за Рэджи. Не из любопытства. Просто даю ему шанс объясниться. Я вижу неторопливо идущий силуэт впереди меня. Руки сжаты в кулаки. Он дрожит. Решает, стоит ли мне рассказать все свои секреты, или нет, наверное. Или, думает, где бы соврать в очередной раз. Рыжие волосы парня красивыми прядями развиваются на ветру. На улице довольно прохладно. Это заставляет меня застегнуть пальто и обернуть шею шарфом. Я так всегда делаю, когда ударяют первые зимние морозы. В этом самом пальто и клетчатом шарфе я был в тот самый день, когда попытался познакомиться с Джуди. Я с улыбкой на лице вспоминаю, как она испугалась, увидев меня в переулке — подумала, что я хочу её изнасиловать, наверное, или убить. Джуд рыпнулась уже было в сторону подъезда, но я схватил её за руку и попытался объяснить, что я её сосед, а она мне, как бы, симпатична. Но я не успел. Ужас в её глазах говорил мне о том, что, мысленно, она уже набирает копам. Пришлось отпустить девушку. Она побежала в сторону дома, быстрым движением пальца ввела нужные цифры и влетела внутрь с нечеловеческой скоростью. А я же, как законченный придурок, бежал за Джуди всё это время, напугав её ещё больше, наверное. Но когда перед моим лицом захлопнулась дверь подъезда, я всё-таки решил подождать немного, прежде чем ввести код от двери, который знал, потому что жил здесь. Внутри меня резвились бесенята, нашёптывая мысль о том, что бы произошло, ввёл бы я код сразу же и побежал за этой девушкой по лестнице? Какой была бы реакция Джуди? Совсем бы обделалась, наверное. Я тихо смеюсь, продолжая идти за Рыжим. Мысли о Джуд согревают. Они делают это круглосуточно, даже спустя целый год. И будут греть до конца жизни. Рэджи садится на лавочку. Я оглядываюсь назад и понимаю, что мы прошли пару кварталов, не меньше. Я в другой стороне от дома, зато до Рэджи идти всего пару минут. Почему этот парень не хочет пригласить меня к себе домой? Мы с Натом никогда не были у Рэджи дома. Он никогда не предлагал… Вдруг до меня начинает доходить — может, у Рэджи действительно дома большие проблемы? Тогда почему он не рассказал о них мне или Нату? А ты рассказал Рэджи о том, что убил своего отца? Сказал о том, что на твоих руках погибла твоя девушка? Не упомянул то, что ты чёртов трус? Да. Я не рассказал все это Рэджи, потому что не считаю его настоящим другом, способным хранить секреты. Этот парень очень легкомысленный, вернее, он казался таким до этого самого момента. И сейчас мы сидим на лавочке, в руках у него нет привычного телефона с открытым чужим инстаграммом, где обязательно будет кусочек голой груди. Нет. В его правой руке дорогие сигареты и красивая зажигалка. Он протягивает всё это мне, а его выражение говорит что-то вроде: «возьми, умоляю». На сигарете написано «станет легче». Это что, травка? В пачке из-под дорогих сигарет? Нет, спасибо. Но Рэджи протягивает мне зажигалку, щёлкает большим пальцем, и она зажигается. Я, отбросив сомнения, затягиваюсь. Облегчение накатывает на меня спустя какое-то время тишины, покрывая с головы до пят. Мне это нужно. Не думайте, что я наркоман. Но даже ваши дети иногда балуются подобными вещами. Потому что им это нужно. Или, потому что они — дети. — Я хочу извиниться, Кью. Всё это время я был… сам не свой. Рыжий шумно вздыхает и вываливает: — На самом деле, я не сплю с девушками. Я — девственник. — Твоя личная жизнь меня мало интересует, — сразу выпаливаю я на автомате. — Знаешь, круто, Рэдж. Ты не бабник. Гора с плеч. В ответ слышится рычание. Он недоволен моим ответом. Собирается с мыслями. Выпаливает: — Меня девушки не интересуют. Я округляю глаза, и косяк вываливается из моих пальцев. Рэджи с улыбкой торопливо поднимает его и затягивается. Закрывает глаза. Продолжает: — Глупо было устраивать весь этот цирк с девушками, которым я платил, лишь бы… показываться на людях с особями женского пола. А не с парнями. Глупо было постоянно листать инстаграммы, где должна быть женская грудь… как я там кричал? Вот это буфера? Да уж. — Рэдж смеётся. — Как бы вы отреагировали, узнав, что на моём экране мелькают мужские тела? — Постой. Ты шутишь? — я пытаюсь понять, но… Рэджи? — Ты не похож на гея. — Если парень — гей, у него на лбу это помадой должно быть написано? Почему он, чёрт возьми, улыбается? Такой искренней и слегка наивной детской улыбкой. Сейчас Рэджи не дашь и 16-ти. — Кью, я таким родился. Родители меня ненавидят. Они оскорбляют меня, поливают грязью каждый раз, когда видят дома. Я живу в образованной семье. Мой брат скоро защитит диплом, сдаст все экзамены на пятёрки, а я так и останусь вторым по списку — голубым мальчиком, который безуспешно старается стать лучше. Именно поэтому я никогда не звал вас к себе домой. Что скажут родители? Они скажут «смотрите-ка, наш маленький голубок начал водить парней в дом!». Такого унижения я бы не выдержал. Пусть отец избивает меня каждый вечер, пытаясь, наверное, своими ударами поставить мой мозг на место. Жаль, что они не понимают, что это не исправишь. Я такой, какой есть. Я вспоминаю мать Саманты. Вспоминаю её погибшего брата, который не вытерпел такого напора со стороны семьи. Вспоминаю своего отца, который никогда не любил меня, потому что я был не способен… стать таким, как он. Вспоминаю мать Джуди, которая бросила её, решив, что важное в жизни — путешествовать, заводить летние романы, отдавать всю себя природе. Позже Миссис Холмс пожалела о том, что проводила так мало времени со своей дочерью. Мой отец мёртв. А мать Сэм ищет свою дочь, чтобы поговорить… или избить в очередной раз. Почему взрослые совершают такие глупые ошибки? Почему наступают на одни и те же грабли? Почему считают нас детьми? Почему решают за нас? И почему думают, что мы должны быть их прототипами? Злость закипает в жилах. Кровь начинает бурлить. Я кричу: — Рэдж, так нельзя! Не позволяй отцу бить себя. Ставь их на место! — Пойми — всё не так просто. Может, ты и убил своего отца. А у меня кишка тонка. Да и убийство из-за унижений — не такой участи я ему желаю. Охренеть. — Откуда ты… — Да брось, Кью, — Рэджи машет рукой в мою сторону. — Я смотрел прошлогодний репортаж. Ты бы имя своё изменил, друг. Удивляюсь, как тебя ещё не нашли. К тому же, ты учишься в моём университете. Я действительно ошарашен тем, что, заглянув в твои документы при переводе, учителя не заподозрили что-то неладное. — Почему ты думаешь, что я убил своего отца? В репортаже было сказано… — начинаю я, но Рыжий перебивает меня. — Разве, не убивал? Я тебя не осуждаю. Кто я такой, чтобы… ну, ты понимаешь. Если ты действительно сделал это, то, думаю, это было не напрасно. — Это был несчастный случай. Я не хотел, — вру я. На самом деле, хотел. Рэджи кивает. — Моя девушка умерла в том доме. Я защищал её. Только и всего. Это была самооборона. — Чувствуешь вину? — спрашивает Рэджи. Я киваю. — Вспоминаю о Джуди каждый день. Рэдж, она снится мне в кошмарах. Я не знаю, как мне искупить свою вину. Как спать нормально. Как жить нормально. Я не спас её в том доме. Она умерла, защищая меня от отца. Он выстрелил. Нужна была моя подпись — я владел частью нашего дома. Он хотел снести его и построить какой-то супер-важный для него очередной бизнес на месте особняка. Очередное ненужное здание. Он хотел снести наш дом, Рэдж. Дом, в котором я вырос. В котором познакомился с Джуди. Мы с ней вместе провели целые годы жизни там. Отцу нужна была подпись… или моя смерть. Он никогда не любил меня, потому что я был не способен превратиться в него. Стать таким же алчным бизнесменом. Позже отец стёр нам память, после смерти матери. И спустя какое-то время мы с Джуд снова встретились. Судьба, наверное. Она зацепила меня с первого взгляда. Что-то внутри меня кричало о том, что эта девушка — та, кто нужна мне. Действительно нужна. Та, ради которой я уехал как можно дальше от отца. И она умерла, защищая меня от пули. Отец нажал на курок. Всё было кончено. Если бы не Джуд, я был бы мёртв. Если бы не я, она была бы жива. Тяжёлая рука падает на моё плечо. — Сочувствую, друг. В носу начинает щипать. Я понятия не имею, как остановить слёзы, которые накатывают на глаза. Я никогда бы не подумал, что доверю эту историю Рэджи. Может, дело в том, что я, наконец, рассмотрел в нём человека, который… перестал притворяться другим. Кто открылся мне. И я выдал свои секреты в ответ. Это — психология. Это — жизнь. Если держать всё в себе, ты взорвёшься. И мне посчастливилось узнать Саманту, Ната и Рэджи. Я открылся им. Они доверились мне. В одиночестве мне не выжить. Иначе я загнусь. Я вспоминаю момент с Рэджи и Сэм в том переулке. День, когда я застукал их с фонарём, увидел голый живот девшушки и её задранный свитер, не выходит из головы. Я не буду спрашивать у Рэджи. Я не буду спрашивать у Рэджи. Я не буду… — Что ты делал с Сэм в том переулке? Кто вечно тянет меня за язык? — Она показывала свой шрам. У меня почти такой же. — Рэджи поднимает свитер и показывает свежий порез. — Да, это было пару месяцев назад. Благо, на мне всё заживает, как на собаке. Отец не позволил ехать в больницу, иначе пришлось бы многое объяснить. — Твой отец сделал это? — ужасаюсь я. — Да, и многое другое. После того несчастного случая, когда он выгнал меня в гараж, а затем швырнул меня на эту штуку, знаешь, где есть такая железная пластина с зубцами… которая режет дерево… в общем, он кинул меня туда, и… — Хватит, Рэдж. Это слишком. Меня начинает трясти, как ненормального. Его отец — настоящий психопат. Я кое-как беру парня под руку и устало роняю голову ему на плечо. Плевать, что о нас подумают люди. С каких пор это имеет значение? Почему жить на этом свете так тяжело? Зачем родители так паршиво поступают со своими детьми? Если мы не такие, как они, то взрослые начинают… лечить нас. Это неправильно. Так не должно быть. — Рэдж, ты должен прекратить это, — говорю я, подняв голову. Вижу его слёзы. — Я устал, Кью. Я не хочу притворяться другим человеком. — Скажи об этом своему отцу, — говорю я. — И получу ответный удар в челюсть, — парень тихо вздыхает. — Знаешь, чего мне стоило рассказать тебе всё это? В общем, спасибо, что тоже открылся мне. Стало легче. — Ты рассказал об этом Сэм? Тогда, в том переулке. — Я сбежал из дому, решил, что если прогуляюсь, мне станет немного… не стало. Если бы я не встретил Сэм, то легче бы мне не стало. Я подумывал либо уехать, либо… — Почему ты не рассказал нам? — не понимаю я. — Мы ведь твои друзья. — Боялся, Кью. Страх делает из нас щенков. К тому же, отец сказал, что убьет меня, если я расскажу о ссадинах и шраме кому-нибудь из знакомых. — Хватит. Вставай, — я поднимаюсь и протягиваю ему руку. — Ну же, Рэдж. Покончим с этим. Я ждал целую минуту. Рука уже начинает болеть, как Рэджи вдруг берёт меня за запястье и с трудом поднимается на ноги. — Мы прекратим всё это. Но сначала… — я веду его в сторону дома Натаниэля, — мы выпьем. Это определённо то, что нам сейчас нужно.