Эффект Доплера

— Пей! Пей! Пей! Пей! — мои старые добрые знакомые сидят напротив и стучат кулаками по столу. Мы находимся в пивнушке и соревнуемся, кто больше выпьет. Вернее, деградируем, кто быстрее удерёт в туалет. Третий бокал льется внутрь, и я едва не кашляю от газированной жидкости, которая обжигает горло, и, кажется, ещё секунда — пиво выльется через нос. — Кью, давай, ты справишься! — пищит Натаниэль, хлопая в ладоши. Наш маленький Умник. Он блондин, глаза зелёные. Волосы длиной до плеч. Иногда он заплетает косу сзади. Иногда прячет волосы под шапкой. Его трудно не узнать. Сложно пройти мимо и не осмотреть его с ног до головы. Мешковатые футболки обычно чёрного или серого цвета Нат заправляет в джинсы, а белые носки вечно торчат из-под старых потёртых кроссовок. Его рост оставляет желать лучшего. Не поймите неправильно, но для нас, парней, рост важен так же, как и длина достоинства. Если ты карлик, к тебе и относятся, как к карлику. Особенно лучшие друзья. На то они и лучшие — всегда говорят то, что вертится на языке. Нет, на самом деле этот парень не очень низкого роста. Но мы с Рэджи под два метра. В Нате всего лишь метр семьдесят. Еще главная особенность Ната — он не курит. Еще он девственник. Может, поэтому решил пуститься во все тяжкие — в науку, потому что другое ему попросту не подходит. Я лечу в нужник со всех ног и опорожняюсь. Вот такая у меня теперь жизнь. С тех пор я шатаюсь по местным барам и вливаю в себя остатки самоуважения. Раньше у меня были совсем другие занятия, но теперь — то, что происходит сейчас в баре, нравится мне гораздо больше. Если у тебя никого нет — никто не сможет у тебя никого отнять. Уже отняли, спасибо. Больше не надо. Запах здесь отвратительный. Я по-прежнему стою в туалете для мальчиков и осматриваю стены. Всё, как в кино, только вместо голых барышень на плитах красуется куча нарисованных маркером членов. И у меня в голове невольно возникает вопрос — это разве гей бар? Зачем в мужских туалетах мужские стволы? Не то, чтобы я ищу нарисованную грудь или что-то в этом роде… но явно не ожидаю увидеть это. Поморщившись, я отвлекаюсь от созерцания стен и впериваюсь взглядом в своё отражение. Белая футболка без принта чуть белее моего собственного лица, вернее, оттенка кожи. У окружающих, наверное, складывается впечатление о том, будто у меня анемия. Нет, на самом деле, я здоров, ну, по крайней мере, в физическом плане. Не в психологическом. Овальное лицо и вечно кислая мина говорит друзьям что-то вроде «это моё повседневное выражение, отвалите». Серо-зелёные глаза смотрят так, словно у меня на шее висит трое детей, а деньги мне приходится выпрашивать у прохожих, сидя у церкви. Серые джинсы потёрты в самых неожиданных местах, и не там, где это модно. Хотя, на коленях пара дырок тоже имеется. Я закатываю глаза в очередной раз, представляя, что сейчас придётся выпить ещё три бокала, ведь иначе я не стану чемпионом по вливанию пива в глотку. Это важно! Ведь я давно борюсь за этот титул, не могу же я его попросту просрать? Вернее, проссать, стоя в этом обрисованном членами месте. Боже, как унизительно. Резким движением я поправляю выцветшую зелёную рубашку, надетую поверх футболки, взъерошиваю темно-каштановые волосы и выхожу к своим дружкам. Они приветствуют меня свистом и криками, и я улыбаюсь как идиот, который получает наслаждение от деградации и страдания херней в свои-то годы. Мне всего 20, а я веду себя так, словно скоро умру от старости, и мне просто необходимо сделать всё то, чего не сделал раньше. Да, стать чемпионом по глотанию пива — первое в списке. Не удивляйтесь. Нату 17, а Рэджи старше всех нас — ему 20, но он родился в январе, а я в марте. Но они — мои приятели по сей день, вот уже почти полгода. Мы познакомились в июне, когда я решил уехать из того города. Я открываю дверь, и в меня врезается девушка ниже ростом на целую голову. Она смотрит на меня карими глазами снизу вверх и даже не моргает. Каштановые волосы до плеч растрёпаны. Чёрная майка чуть ниже груди порвана. Может, так модно, а может, её избили. — Это мужской, — небрежно бросаю я и киваю своим друзьям, мол, я иду. Протискиваясь между открытой дверью и этой девчонкой, которая продолжает стоять, как вкопанная, я пытаюсь не задеть её взъерошенные волосы на голове. Звучит странно, но я очень брезгую — чужое ДНК на моей одежде явно ни к чему хорошему не приведёт. А затем эта волосня полезет в мою глотку, когда я буду заглатывать кусочки пищи. Нет, спасибо. — Ну и пошёл ты! — шипит она и скрывается за дверью в женский. Я оборачиваюсь в её сторону, но лишь на секунду. Затем небрежно качаю головой, закатываю глаза и иду к столику. Лицо девушки по-прежнему стоит прямо перед глазами. Я моргаю, но оно не исчезает. Она не красится — это, несомненно, плюс. Я терпеть не могу современных «школьниц», которые роняют своё лицо в косметичку, а достают оттуда некое подобие современной картины под названием «великая мазня». Я присаживаюсь за столик к Нату и Рэджи, и они приветствуют меня ослепительными улыбками. Я знаю, что эти полуоткрытые рты, растянутые на всё лицо, означают — пей до дна. — Давай! — Рэдж проталкивает в мою сторону три бокала пива и бешено кивает головой. Мне вдруг расхотелось. Нат что-то пишет в тетради и мне отчаянно хочется его побить. Нет, сколько можно? Пару раз Натаниэль настолько увлёкся писаниной, что заснул прямо за столом. На левой щеке отпечаталась половина конспекта. Мы долго смеялись, и по сей день, если Нат говорит, что не тратит слишком много времени на учёбу, мы вспоминаем этот самый день. Девушка выходит из женского и бросает в мою сторону испепеляющий взгляд. Затем она потирает коленку, отвернувшись от меня. Чёрные полупрозрачные колготки подраты в двух местах. На коленях. Правая из них в крови. Белые тряпичные кеды в грязи. Клетчатая красная рубашка висит на её правой руке. Плечи голые и в царапинах. На неё напали, я почти в этом уверен. Она от кого-то защищалась. Или убегала через лес, поэтому вся в царапинах. Супермен внутри меня просыпается за считанные секунды, и вот я уже иду к ней. — Нет, отвали от меня, — девушка предостерегающе выставляет руки. — Я ухожу. Она испуганно смотрит, но тщательно старается это скрыть. Ну что же, мой выход. — Пойдём, — я тащу её за руку к нашему столику. Чем быстрее мы идём, тем сильнее она пытается вырвать свою руку из моей мертвой хватки. Если те два двухметровых увальня, стоящих возле входа в бар, как-то причастны к этим царапинам и крови на коленке, им не поздоровится. Рэджи изучает боевые искусства, а я могу пока постоять в стороне и посвистеть в качестве группы поддержки. Я насильно усаживаю незнакомку на мягкое сидение и сажусь рядом, пихая её к стенке, чтобы не сбежала. Нат даже не удивлён. А у Рэджи глаза вываливаются из орбит. — Что? — я беззаботно пожимаю плечами, — ей явно нужна помощь. На мою реплику девушка фыркает, как лошадь, и даже не глядя на меня, задаёт вопрос моим друзьям: — Скажите, что с этим парнем не так? — Он таким родился, — Рэджи обольстительно улыбается даме, и мне вдруг хочется ему врезать. Я сжимаю руки в кулаки, поспешно пряча их под столом. Мой друг не прав. Думаете, я родился в синих трусах со звёздочкой и красным плащом за спиной? Я решил помогать девушкам не случайно, да и к тому же, совсем недавно. Почему? После смерти одной, я пытаюсь помочь другим, пытаясь искупить вину. — Эта формула непобедима! — орёт Нат и швыряет тетрадь в сторону, чуть не попав в девушку. — Ой, простите, пожалуйста. — Словно только что её увидел. Незнакомка смеётся, наверняка, с нелепости Натаниэля. Тот лишь смущённо улыбается и протягивает ей руку через весь стол, чуть не задев бокал с пивом: — Я Нат. Полное имя говорить бессмысленно, потому что ты все равно будешь называть меня На… — Я Рэджи, — прерывает его мой рыжий друг и ослепительно улыбается, освещая бар своими белыми зубами. Меня тошнит. — Сэм, — просто отвечает девушка и принимает рукопожатие обоих парней. Я — единственный, кто решает не говорить своего имени. Да и пожимать руку не хочется. Её зовут как мою умершую мать. Продолжая сидеть и пялиться в бокал с пивом, я задумываюсь. Сэм напоминает мне кого-то близкого. В ней определённо что-то есть от моей матери. Глаза, или родинка на подбородке, не знаю. На кого-то она похожа. — Угощайся, — Рэджи пододвигает бокал Саманте, и та брезгливо дёргается. — Не пью. Я захлёбываюсь пивом. Оно едва не выливается через нос. — Совсем?! — Нат восхищённо осматривает нашу спутницу, как бы, изучая её. Что их так удивляет? Сэм лишь едва заметно пожимает плечами и кивает головой, мол, да, совсем не пью. — Ты скучная, — выносит вердикт Рэджи, и я замечаю, как они обмениваются улыбками. Это ведь было сказано не в обиду. Я сейчас блевану. Ещё немного, и придётся бежать в туалет с членами на стенах и становиться перед ними на колени. А я не хочу туда возвращаться. Поэтому, приходится подавить в себе рвотный позыв. — Я курить, — бросаю «мне-плевать» тоном сидящим за столом и ухожу на улицу. Встав со своего места, я освобождаю Саманте путь к свободе. Она может идти. Те два увальня, похоже, уже ушли. Я выхожу на улицу и замечаю, что никто уже не стоит и не смотрит в окна. Октябрь — мой любимый месяц, я, кажется, уже сообщал об этом. Но минусы в нём все-же есть — холод и непредсказуемая осенне-зимняя погода. Через минуту меня окатывает ливнем, как из ведра. Я промокаю до нитки за считанные секунды. Ангина — единственное, что меня ждёт в ближайшие 24 часа. Я оглядываюсь и понимаю, что никто не вышел со мной на перекур. Нат не курит. Обычно со мной выходит Рэджи, но этот парень сейчас пытается соблазнить Саманту. Капля воды, словно в замедленной съёмке, летит на середину сигареты. Табак из-за этого превращается в горький мусор. Дыма больше, чем прежде. Я пододвигаюсь ближе к стене и надеюсь просочиться внутрь. Дождь не прекращается. Моя злость кипит, обжигая внутренности. Почему я так зол? Такая погода — нормальное явление для нашего города. Я кое-как докуриваю полу мокрую сигарету и бросаю бычок в сторону. Он ударяется о колесо стоящей рядом с баром машины и исчезает в луже с водой. Мои мокрые волосы лезут в глаза, а стекающие с прядей капли падают прямо на нос, собираясь в ямочке над верхней тонкой губой. Я отряхиваюсь, как бродячий пёс, и моя рука уже тянется к ручке двери, как сзади меня хватают за плечи. Я буквально отрываюсь ногами от земли и понимаю, что невесомость — это довольно круто. Космонавты, небось, в своём космосе опорожняются прямо в воздух и удивляются, как это оно не растекается по всему кораблю, а держится кучкой. — Что у тебя с Самантой?! — рычит из темноты какая-то нечисть. Через секунду до меня доходит — никто из увальней не ушёл. Оба ждали меня, чтобы убить, наверное. Захотелось закричать «я лишь вонючий супермен, не убивайте!», но гордость берёт своё. Я сжимаю правую руку в кулак и бью темноту впереди себя. Мои костяшки врезаются в чью-то морду, и я лечу вниз. Присев на корточки, я поправляю волосы (самое время) и на карачках ползу ко входу в бар. — Стоять! — второй амбал замечает меня в темноте и хватает за шкирку. Меня трясет из стороны в сторону, как фрукты в блендере, и я плююсь, пытаясь попасть ему прямо в глаз. — Я спрашиваю, что за дела у тебя с Сэм?! — ревёт один из них. Я понятия не имею, что происходит, кто они такие, и в чём я перед ними провинился. Затем понимаю — я взял Сэм за руку, и может эти придурки подумали, будто я с ней встречаюсь. «А-ха-ха» десять раз. — Ничего, — выдавливаю из себя я и слышу, как дверь бара открывается. Рэджи бьёт кулаком в грудь одного из них (того, кто не держал меня), а затем хватает его за волосы и бьёт коленом в пах. Тот корчится от боли и падает на асфальт. Затем меня снова отбрасывает в сторону — гора, державшая меня, дёргает рукой, и я лечу на землю. Рэджи тем временем бьёт второго каким-то камнем, кажется. А я понимаю, что у нас будут большие проблемы. — Вставай, — друг подаёт мне руку, и я хватаюсь за неё, как за спасательный круг. — Дай, я тебя осмотрю. Губа разбита, только и всего. Я вытираю нижнюю губу рукавом джинсовой куртки и замечаю, что на ткани остается кровавый след. Рэджи тащит меня внутрь, и уже через минуту я встречаюсь с удивлённым взглядом Сэм. — Чего уставилась?! — рычу я, выпивая залпом целый бокал пива. Газированная жидкость немного покалывает возле раны под губой. Я недовольно морщусь, вытирая подбородок рукавом. Остальные молчат, пока я наконец не сажусь на место и не спрашиваю: — Кто закажет такси? — Ты и вправду не пьёшь? — не унимается Нат, бросая небрежный взгляд в мою сторону, как раз в тот самый момент, когда я тянусь за вторым бокалом. — Действительно, как такое может быть? Девушка и не пьёт пиво! — смеётся Рэджи. Все они делают вид, будто ничего не произошло. — Чего вы к ней пристали?! — взрываюсь я, — вот как вы — пьёте, так она — наоборот. Последующие пять минут мы проводим в полной тишине. Я слышу лишь, как Сэм стучит ногтями по столу. Рэджи ищет номер такси в мобильнике. Нат прячет глаза. Меня раздражает их поведение. Не знаю, почему. Моё терпение подходит к концу. — Хватит! — гавкаю я на девушку. — Не стучи. — Не пизди! — взрывается она. — Почему ты такой урод?! Я даже не чувствую себя виноватым. Она пихает меня в сторону, я падаю на плитку, а она тем временем встаёт и идёт к выходу. Здрасьте-приехали. Меня избили из-за этой идиотки, так я ещё и урод? Я поднимаюсь и вижу, как эти двое ошарашенно смотрят на меня. — Она использовала мат в лексиконе, — ужасается Нат. — Друг, — шепчет Рэджи, — те увальни могут быть ещё там. Как бы с Сама… Я его уже не слушаю, потому что уверенно встаю и направляюсь за ней. На прощанье я бросаю друзьям «езжайте без меня». Сэм скрывается за закрытой дверью, и я рывком открываю её снова. Насчёт денег за пиво я не переживаю. Сегодня угощают друзья, завтра угощаю я. К тому же, у рыжего состоятельные предки. И очень влиятельные. Думаете, почему несовершеннолетний Натаниэль сидит в баре и пьет пиво? Его внешний вид кричит о том, что он девственник-ботаник. Но из-за Рэджи (его отец — мэр этого города) нас пустят куда угодно. Иногда наш богатенький пижон помогает нам с Натом. У него мать — алкоголичка, а я скрываюсь от полиции, и официально работу сейчас нигде не найдёшь. Нет, мы не алкоголики, мы лишь весело проводим время. Знаете, как мне сейчас весело? Веселее некуда. Я ныряю под ливень и всматриваюсь в темноту. Куда она подевалась? Что-то внутри меня говорит: «к чёрту, пусть уходит». Но я не слушаю. Я ведь супермен, так меня крестили. Хотя вру, я не крещёный. И в Бога не верую. Особенно после того, что произошло прошлой осенью. Когда меня создавали, вылили в сосуд манию величия, отталкивающее поведение, мазохизм, сарказм, непонимание, тупость, нелогичные поступки, и вечно закатывающиеся глазки. Под мой типаж подходит много людей, на самом деле, особенно современная молодёжь. Каждый из них думает, что он особенный. И этим самым он становится похож на других. Удивительно, как меня ещё не убили. И почему друзья до сих пор терпят моё поведение? Я иду уже достаточно долго, а Саманта давным-давно скрылась из виду. Те два двухметровых «нечто невероятное» в кожаных куртках уже исчезли. Может, они пошли вслед за Самантой, когда та выскочила из бара? Я рыскаю в поисках кого-нибудь живого вокруг остановки, затем стоянки, но, не доходя до заправки, я ловлю такси. Может, Сэм совсем в другой стороне. А я здесь бегаю, ищу её, надеясь не заболеть. Такси останавливается возле меня, хотя по нему несложно было догадаться, что человек, сидящий за рулём, не спешил тормозить. Странный какой-то. Я залезаю на переднее сиденье рядом с водителем и вдруг встречаясь взглядом с Самантой через зеркало. Она закатывает глаза (хотя не знаю, я закатил их тоже), и наигранно цокает языком. — Подобрал её возле заправки. Шла куда-то под дождём. Я подумал, что… короче, она же заболеет, — водитель смущённо отвёл взгляд. Мне стало ясно — красивая девушка идёт по дороге одна поздним вечером. Интересно, что бы случилось с Сэм, если бы я не подвернулся под руку? — На Уолл-стрит, у поворота, пожалуйста, — говорю я и выбрасываю из головы мысль о том, что хочу развернуться к этой девушке и посмотреть в глаза. — Отлично. Как раз по пути, — водила чуть ли не хлопает в ладоши. Я подавляю приступ срочно закатить глаза. Снова. Почему меня окружают одни придурки? Да, мания величия прямо-таки выливается через все мои промежности. Через пятнадцать минут мы подъезжаем к моему дому. — А девушка? — меня вдруг резко бросает в сторону при мысли о том, что я должен выйти первым, а её оставить здесь. — Её дом находится в паре кварталов отсюда. — Ты идёшь со мной, — бросаю я ей и вылезаю из машины, предварительно заплатив за двоих. — Ты не смеешь меня… — начинает она свою лекцию, пока я открываю дверь и вытаскиваю её на улицу. Когда я выхожу из машины, перестаю её слышать, а она всё бубнит. Я ни слова не могу разобрать. Водитель явно не понимает, что происходит. — Сводная сестра, — говорю я ему через открытую дверь. — Мамка будет ругать нас обоих, понимаете? — Что ты несёшь?! — кричит Сэм и бьёт меня по рукам. Я едва ли не смеюсь — она такая беспомощная. Тронь — и она разломается пополам, как спичка. Я с горем пополам вытаскиваю её из машины, и теперь мы оба стоим под холодным проливным дождём. Действительно, что я несу? Ведь моя мать давно мертва. Да и упаси меня Господь от такой сводной сестры. Я корчу гримасу, она (снова) закатывает глаза, и мы оба идём к двери. Сэм молчит, я тащу её внутрь, по-прежнему не отпуская её руки. Девушка дрожит от холода. Может, именно поэтому я решаю затащить её в свой дом. Мысль о том, чтобы пустить её домой одну пешком не покидала меня до момента, пока я вдруг не почувствовал, как же сильно дрожат её руки. Но как только эта ходячая нелепость переступает порог моего дома, я вдруг осознаю, как глупо всё-таки поступил. Год назад кое-кто зашёл в мою прежнюю квартиру, даже остался на ночь — добром это не кончилось. И теперь меня не покидает ощущение, будто я поступил не так, как должен был. Я зря привёл её сюда. Кто-то вторгается в мою жизнь, и я позволяю этому случиться. И не просто позволяю — я едва ли не зачинщик всего этого. Теперь, если кто-нибудь из друзей или знакомых узнает, кто я на самом деле, и что именно сделал в прошлой жизни — уйти просто так не получится. — Так, как тебя всё-таки зовут? — слышу я вопрос сзади. Сейчас самое время выгнать её, или, не знаю, что будет разумнее? — Квентин. Можно просто… Хотя, нет, нельзя. Приготовь что-нибудь поесть, — бурчу я, направляясь в свою комнату на втором этаже. Надеюсь, я не слишком нагло веду себя. Хотя, неважно. Если она решит уйти — пусть уходит. Я не помогаю людям, которым на хрен не нужна моя помощь. Стаскивая одежду, я захожу в душ и бросаю их в стирку. Тёплая вода смывает остатки грязи с ног, и я думаю, не сбежала ли Сэм. Я насухо вытираю тело, надеваю тёплую одежду (в доме было довольно прохладно) и спускаюсь вниз, попутно схватив свой тёмно-красный свитер, носки и полотенце. На кухне пахнет чем-то вкусным, но и вперемешку с копчёным запахом какого-то мяса (откуда в моем доме мясо вообще?) я замечаю тонкие нотки подгорелой картошки или яичницы. Я спускаюсь по тёмному и вижу, что свет горит лишь возле тумбы. Сэм что-то усердно нарезает, пока в сковороде что-то жарится. Даже не обращает внимания на меня. — Можешь принять душ, — предлагаю я, и, оставив на стуле вещи, присаживаюсь за стол. Сэм достаёт тарелки. Чувствует себя, как дома. От этой мысли становится не по себе. Через минуту на столе уже красуется слегка подгорелая картошка с беконом и салат. — Квентин — странное имя, — говорит Сэм с неким намёком, и я не выдерживаю: — Можешь звать меня Кью, — я встречаюсь с ней взглядом и замечаю едва различимую улыбку на её лице.