Эффект Доплера

У каждого из нас своя история. Свои фобии. Свой бесконечный поток мыслей, приправленных чувством вины. У Натаниэля счётчик вины по шкале от одного до десяти — двойка. Хотя на самом деле он не двоечник. Нат у нас физик. Ботаник. Зубрилка. Так мы его называем. Жаль, очков не носит, иначе заделался бы настоящим ходячим стереотипом. У Рэджи отсутствует совесть. А если она и есть, он её тщательно скрывает за горой женских лифчиков и трусов, которые ворует у девушек, остающихся у него на одну ночь. Коллекционер — так мы его называем. Он рыжий, а собственно говоря, поэтому — бесстыжий. Его отец — художник. Может, в душе Рэдж мечтает писать книги, но искренне надеюсь, не эротику. А я всего лишь навсего спаситель женских душ. Мужских, иногда, тоже. Нет, не то, о чём вы подумали. Я могу одолжить Нату денег, к примеру. Его мать — алкоголичка. Так как я совершеннолетний (хоть и в розыске, но об этом позже), могу подрабатывать незаконно. Как именно — не буду говорить. Но мне приходится выкручиваться, так как из родного города меня выгнали обстоятельства. Девятилетняя сестра Ната боится оставаться одна дома. Когда я прихожу в гости (бывает это крайне редко, ибо я не люблю пьяных, но жалею маленьких), обязательно приношу малышке Ариэль конфетку. Нат — нянька. Так мы его тоже называем. На самом деле, у нас много кличек, поэтому, вы не запоминайте. Немного обо мне: я — птица несколько другого полёта. Нет, я не ставлю себя выше остальных, наоборот, опускаюсь настолько низко, что обжигаю свои ноги о горячее и жидкое ядро Земли. Да, я примерно на такой глубине, особенно после того, что сделал. Но об этом ещё позже. Это ведь, всё-таки, пролог. Не должен рассказывать все тайны в самом начале. Чёртов супермен — так меня называют. Ещё смотри — дурак. Ещё — саркастическое мудило. Мой результат чувства вины по шкале от одного до десяти — твердые двенадцать. Я отличник в этой сфере. В других — нет. Сейчас октябрь (мой любимый месяц, кстати), поэтому многие уже впрыгнули в ветровки и джинсы. Дожди смывают учеников, а ученики ненавидят эту погоду. Трудная у нас жизнь. Колледж, вечно капающая с неба вода, и… почему я говорю о погоде? Нет, я не флиртую с вами. Делать этого я совершенно не умею. У вас много вопросов, поэтому, всё по-порядку. Я сижу на диване и жую тост с мёдом. Натаниэль что-то усердно пишет в тетради, а Рэджи залипает в мобильник, иногда выкрикивая «вот это буфера!». Кажется, он листает чей-то профиль в инстаграме. Меня тошнит от его выходок, но я ничего не могу с этим поделать. Рэджи, рыжий бесстыдник — такой, каким является. Он состоит в нашей маленькой банде — нашем трио. Его не изменишь. Он носит очки, но это ради эффекта «я сексуальный ботан». На эти стекляшки ведутся девушки. Со зрением у него всё в порядке. С мозгами — нет. Нат продолжает обкладывать себя со всех сторон тетрадями. Я часто прошу его (напоминаю) о том, что можно изрядно экономить своё время, печатая этот его заумный текст в ноутбуке. Он лишь машет на меня рукой и указывает на бумажные книги на его полке. Он не любитель ноу-хау. Он читает бумажные книги, а от электронных его тошнит. Ещё Натаниэля тошнит от самого себя, ведь некоторые экземпляры в бумажном переплёте невозможно найти в нашем маленьком городе. Приходится читать в электронном варианте. Но даже здесь Нат находит выход — печатает книги и вкладывает их в папку. Таких папок у него уже целая куча. Многие из них — конспекты по физике, вырезки из учебников и прочая лабуда. Мы с Рэджи не понимаем Ната. Сейчас умным быть не в моде. Сейчас модно косить под умных. Но тот плюется в нас каждый раз, когда мы заговариваем о его увлечениях. О фобиях. Я боюсь змей. Ужасно боюсь, правда. Ничего хуже и ужаснее я не знаю. В детстве мама (когда ещё была жива) повела меня в зоопарк. Мне было всего четыре годика. Произошло нечто ужасное. Змея выползла из террариума и подползла ко мне. А я — что? Я ведь не Гарри Поттер. Я принялся истошно верещать. Прибежали охранники, которые тоже, как оказалось, до смерти боятся эту здешнюю нечисть. И они понятия не имеют, как змея смогла выбраться. С тех пор я боюсь змей, хотя и раньше от них был не в восторге. На самом деле, этот случай едва ли не самый счастливый, связанный с матерью. Она умерла, когда мне было шесть. Отец погиб в прошлом году. Не скажу, что это был несчастный случай. Я видел, как он умирает на моих глазах. Я чуть ли не был причастен к убийству. Одного человека я уж точно убил. Вернее, не спас. О ней позже. А может, никогда. Поэтому, боязнь змей — последнее, о чем мне предстоит думать на данный момент, ведь кошмары, мучающие меня каждую ночь — главная проблема на сегодняшний день, и все предстоящие тоже. Ведь этот человек приходит во сне, умирает каждый раз по новому. А я смотрю на всё это и ничего не могу поделать. Как и тогда, в тот самый день. Осенний сентябрьский день. Чёртов особняк. Грёбаный папаша. И моя девушка. Обо всём этом позже. Поговорим о Нате. Наш Умник боится комы, смерти, и любой связанной с загробной жизнью хрени. Боится ада. Слепо в него верит. Верит в ад, но не верит в Бога. Ещё он боится однажды споткнуться, упасть и превратиться в Стивена Хокинга. Нет, этот человек просто Великий, не побоюсь сказать — с большой буквы. Но Нат боится превратиться в овоща, в общем. Боится игл. Боится боли. Даже прыщей на лице боится. Трусишка — так мы его ещё называем. А он поправляет — осторожный и предусмотрительный. Рэджи всегда остаётся для нас загадкой. Когда мы заговариваем о его семье, он начинает улыбаться «на публику» и строить из себя актёра. В глубине души я знаю, что с ним что-то не так. Возможно, душевная травма. А может, дурные воспоминания из детства (как у меня, к примеру). Он не делится, а мы и не спрашиваем. Захочет — расскажет сам, разве нет? Кому, как ни мне это знать? Меня, благо, друзья тоже не расспрашивают. И это к лучшему. Нам остаётся лишь одёргивать Рэджи от глупых выходок, и иногда затыкать рот, когда к нам подходит очередная его пассия. Язык у Рэджи — чернее чёрного. Если бы не мы с Натом, список девушек-давалок в его блокноте сократился бы до однозначного числа. — Вот оно! — орёт Натаниэль, швыряя ручку на стол. — Я решил уравнение. Мы с Рэджи закатываем глаза и обмениваемся улыбками. Я отпиваю глоток пива и переключаю канал. Рэджи выкрикивает что-то типа «верни на горячих красоток из Калифорнии!», но мой взгляд впечатывается в экран, и я с жадностью вслушиваюсь в каждое слово. В новостях показывают горящий дом. Я развожу руками — это было примерно год назад. Зачем показывать это спустя такой промежуток времени? Да, это было громко. Повторюсь — год назад. Но сейчас-то зачем? — Вот чёрт, — тихо шепчет Нат со всей своей впечатлительностью, замечая происходящее на экране. Он что, не видел сюжет прошлого года в начале сентября? Его крутили на «юбилей» смерти сгоревшего особняка, и людей внутри него. Я знаю Ната и Рэджи с лета этого года. Вернее сказать, с июня. Мы провели всё лето вместе, а затем приятели уговорили меня перевестись в их колледж. Так я и поступил. Теперь учусь на третьем курсе, и в следующем году выпускаюсь. Дожить бы ещё до этого события. «В городе Ричмонд-Хилл произошло нападение на группу подростков. Подозреваемый скрылся с места преступления. Пятеро парней были тяжело ранены, их госпитализировали в ближайший госпиталь. Нападение произошло недалеко от сгоревшего особняка, владельцем которого был один из очень известных и влиятельных людей — Норман Прайс. Он предположительно находился внутри здания в момент пожара — 4 сентября прошлого года. Его сын бесследно исчез — главный подозреваемый в поджоге и смерти Нормана Прайса». Надо же. И обо мне не забыли. — Кью, мы никогда не спрашивали, где твои родители? Почему ты живешь один? — Нат смотрит на меня, не мигая. Рэджи белеет на глазах. А я трясусь как ненормальный, пытаясь не подавать виду. Пожар был давно, казалось, в прошлой жизни. Угадайте, кто его устроил? Кто спалил дом, в котором прожил всю свою жизнь? В том здании погиб не только мой отец. Он, кстати, был настоящим подонком. Нельзя радоваться смерти кого-либо, но у меня есть подобный грешок. Надеюсь, он горит в аду так же, как сгорел в том чёртовом доме. Его плоть не перестаёт вариться в котле, а он захлебывается в огне так же, как захлёбывался в том пожаре. Я не жалею о том, что сделал. Хотя нет, жалею, но только об одном. Я втянул в разборки с семьёй дорогого мне человека. И теперь его не стало. И в этом виноват только я. Меня ищут копы в родном городе. Я в двух тысячах километров оттуда. Это радует меня, но и ужасает одновременно. Страх сковывает моё тело, мои мысли и всё остальное. Я поднимаю глаза на друзей и мне приходится приложить немало усилий, чтобы скрыть испуганное (скорее, ошарашенное) выражение лица и улыбнуться Рэджи и Натаниэлю. — Мы однофамильцы. Прайс — очень распространённая фамилия, — я пожимаю плечами. Только и всего. Друзья кивают и утыкаются носами, кто куда. Рэджи в телефон, Нат в тетрадь по физике. Оба понимают, что меня лучше не донимать. Мне приходится расплачиваться за свою ошибку по сей день, ведь я дышу, а она — нет. Никто не знает об этом. Я не распространяюсь о прошлой жизни. Да никто и не спрашивает. А если спросит, это будет означать лишь одно. Мне нужно уходить отсюда и никогда не возвращаться.