at dawn

      Чонгук никогда не знал, что такое настоящая дружба. У него не было друзей, да и заводить новые знакомства удавалось с трудом: он стеснялся. В школе его никогда нельзя было увидеть в кучке играющих на перемене детей — скорее, в библиотеке, сидящим за дальним столом с книгой в руках, или в классе, задумчиво рассматривающим то небо, то улицу в окне. Возможно, именно поэтому одноклассники недолюбливали Чонгука: он слишком часто уходил в себя, размышляя о чем-то своем и не замечая ничего вокруг. Мальчик самого низкого роста, тихий, робкий, щуплый да к тому же еще и неразговорчивый — кому нужен такой друг? С таким ни поиграть, ни повеселиться. Чонгук понимал это, поэтому никогда не навязывался к другим своим обществом, но он не мог себя изменить. И не хотел этого. Мать была не в силах повлиять на поведение сына, хотя она не раз вела с ним различного рода беседы, чтобы понять, как можно решить эту проблему. Но ничего не помогало, и в какой-то момент сердце маленького Чонгука решило спрятаться за толстыми стенами одиночества и ни за что не показывать себя миру. Так проще.       Ситуация ухудшилась после смерти родителей, которая бешеным ураганом прошлась по душе мальчика, оставив после себя лишь холодную пустоту. У Чонгука не было ни одной спокойной мысли, и лишь одно слово неустанно крутилось у него в голове, с каждым днем все больше сводя его с ума: «погибли». Весь его прежним мир, существовавший только благодаря родительской любви, был полностью разрушен, и жизнь действительно начала казаться ему нелепым существованием. Он остался один: бабушка по материнской линии скончалась за полгода до случившейся трагедии, а сестра отца, по неизвестным мальчику обстоятельствам, отказалась брать его под опеку. Поэтому Чонгук и отправился в интернат. Слишком рано он столкнулся с несправедливостью жизни, с темной ее стороной, толком и не познав нормального детского счастья.       Первый день в интернате Чонгук помнил плохо. Вот его ведут через длинные коричневые коридоры, где на стенах висят какие-то маленькие, непонятные картинки. Вот он сидит на лавочке, ожидая, когда его позовут. Возле окна сидеть холодно, поэтому мальчик сильнее натягивает рукава свитера на ладони. В горле предательски застревает неприятный ком, на глаза вновь наворачиваются слезы, а по ушам бьет все то же «погибли»… Рядом темнеет незнакомая фигура. Чон с опаской поднимает глаза и видит мальчика — явно старше самого Чонгука, — который как-то совсем не по-доброму смотрит на него, с некоторым пренебрежением во взгляде. Тогда Чон понял, что ему вновь придется столкнуться с другими детьми, и вряд ли его отношения с ними сложатся лучше, чем с бывшими одноклассниками.       Он оказался прав. Воспитанники, правда, невзлюбили Чонгука — часто задирали его, отпускали дурацкие шуточки и насмешки в его адрес. Было больно, обидно, но за первый год пребывания в интернате Чонгук научился игнорировать насмехающихся ребят, и чтобы лишний раз не провоцировать новые неприятные инциденты, он часто проводил перемены в актовом зале. Туда редко заходили, а потому никто не мог помешать ему насладиться тишиной. Огромный зал с просторной сценой стал своеобразным укрытием для Чонгука. И именно там судьба свела его с Юнги.       Чонгук в очередной раз спешил скорее оказаться в зале, но остановился прямо перед заветной дверью, услышав доносящуюся из-за нее негромкую мелодию — должно быть, кто-то решил воспользоваться старым пианино, что всегда одиноко стояло на сцене. Мальчик нахмурился, расстроившись, что придется возвращаться в класс, и недовольным взглядом буравил ручку двери, все еще держа пальцы над ней. И все же, что за умник вдруг вспомнил про никому не нужное пианино?       Тихий скрип — и вот уже виднеется край сцены. Голова Чонгука несмело выглядывает из-за проема — обзор совсем небольшой. Парень, играющий на пианино, сидел спиной к мальчику, однако по тому, что ширина плеч незнакомца визуально была куда больше его, Чонгук сделал вывод: это ученик из корпуса старших классов. Полностью зайдя в зал, мальчик понял, что влечет его уже не только любопытство. Музыка — такой чистой она была; так гармонично переливались звуки, складываясь в грустную, но безумно красивую мелодию.       Чонгук тихо прошел на последний ряд и, заняв одно из сидений с краю, оперся руками на спинку впереди стоящего стула. Теперь он мог не только наслаждаться музыкой, но и получше рассмотреть того, кто ее создавал. Чон оказался прав — этот парень действительно был старшеклассником, которого он уже не раз встречал в корпусе младших классов, всегда задаваясь вопросом: что он там забыл? И Чонгук также помнил, что именно его он увидел в коридоре, когда в первый день пребывания в интернате ждал заведующую. Именно этот парень с непонятной для мальчика неприязнью смотрел тогда на него. И всякий раз, когда Чон видел его, медленно идущего по коридорам среди младшеклассников, то невольно опускал голову, стараясь не встречаться с ним взглядом. По правде говоря, мальчика несколько пугал холод в глазах этого парня, его ленивая походка, но во всем его отчужденном образе было что-то ненормально привлекательное, что пробуждало в Чонгуке интерес к этому странному незнакомцу.       И сейчас этот парень был прямо перед ним и с совсем безмятежным выражением лица, прикрыв глаза, играл настолько красивую музыку. Он был расслаблен — пальцы легко двигались по клавишам, и лишь одна единственная морщинка над переносицей свидетельствовала о том, что парень сосредоточен. Он, казалось Чонгуку, не замечал ничего вокруг. Для него существовали лишь пианино, музыка и тот мир, который он представлял у себя в голове, пока пальцы умело парили над клавишами. Чонгук неотрывно наблюдал за парнем, вслушиваясь в переливающуюся мелодию, так мягко касавшуюся его души, и чем дольше он ее слушал, тем больше начинал слышать.       Он всегда один, всегда.       Руки плавно отпрянули от клавиш — последний аккорд звучно ударился о потолок зала и эхом разлетелся по помещению, оставив Чонгука все еще пребывать в абстракции и наблюдать за тем, как неподвижно продолжал сидеть за пианино юноша, с головою погрузившись в собственные мысли. Такой спокойный, такой…       — Хватит уже пялиться, — вдруг произнес юноша и поднял глаза на тут же побледневшего Чонгука.       Его голос был хриплым, усталым, но твердым, и эта интонация заставила Чона нервно смять в руках край свитера.       — П-прости, — замялся мальчик, растерявшись от неожиданного замечания, и встал со стула. — Это… это была красивая мелодия…       Он не верил тому, что произнес это вслух, но было поздно. Парень чуть наклонил голову на бок и прищурился, глядя прямо на Чонгука, после чего коротко усмехнулся и медленно побрел к выходу, оставляя все еще растерянного Чона наедине со своими эмоциями.       После этого случая Чонгук не решался приходить в актовый зал на переменах, и некоторое время вовсе не появлялся там, боясь вновь застать там старшеклассника. Он все также встречал его в коридорах корпуса младших классов и также каждый раз опускал голову, ускоряя шаг и чувствуя на спине изучающий взгляд. И почему-то Чонгуку казалось, что взгляд этот совсем не добрый, а скорее, недовольный, будто осуждающий. Хотя и сам мальчик время от времени поглядывал на парня, когда тот вновь появлялся в их корпусе. Его имя Чонгук узнал по счастливой случайности. Он шел по коридору в класс, когда вдруг увидел выбегающую из комнаты малышей девочку трех-четырех лет, которая с таким радостным «Юнги~я!» кинулась на шею тому самому старшекласснику, с которым Чон не протяжении некоторого времени играл в «гляделки».       «Юнги», — повторил про себя Чонгук, с удивлением наблюдая за тем, с какой силой прижимается девочка к юноше. — «Сестра, что ли?»       Допустив такой расклад событий, который, между прочим, объяснял и причину такого частого появления Юнги в корпусе младших классов, Чонгук развернулся и побрел до нужного ему кабинета.       Еще на протяжении нескольких дней мальчик никак не мог заставить себя пойти в полюбившийся ему актовый зал. Мысль о том, что он застанет там Юнги, который вдруг может рассердиться, не давала ему покоя, однако выслушивать насмешки одноклассников на переменах тоже не приносило особого удовольствия. И однажды, взвесив все «за» и «против», Чонгук остановился перед большими дверьми актового зала. Он не знал, будет ли Юнги там вновь, но почувствовал необъяснимое облегчение, когда услышал музыку.       Чонгук как можно тише протиснулся между сидениями, сел на последний ряд и прикрыл глаза, предвкушая, как он будет спокойно наслаждаться чудесной игрой старшеклассника. Однако его мечтаниям не суждено было исполниться: музыка оборвалась. Чонгук в недоумении открыл глаза, и первое, что он увидел, — холодный взгляд Юнги, внимательного смотревшего на него. Мальчик поежился, но отвести глаза не решился.       — Почему ты сидишь здесь каждую перемену? — старшеклассник чуть наклонил голову на бок, все также прикасаясь подушечками пальцев к клавишам. Голос его звучал практически безразлично, однако глаза все сильнее всматривались в побледневшего мальчика.       Чонгук замялся, его пальцы непроизвольно смяли край школьной рубашки. Неожиданный вопрос поставил его в тупик. Не может же он напрямую ответить, что прячется в этом зале от вечно задирающих его одноклассников? Не может, ведь тогда Юнги тоже будет смеяться над ним.       — Не сижу, — в конце концов, мотнул головой Чон и постарался как можно увереннее посмотреть на парня.       — Последние три недели — разумеется, — согласился Юнги, чуть прищурившись. — Не уж-то меня боялся?       Чонгук тут же опустил глаза, сильнее сминая пальцами рубашку, и изо всех сил старался не показывать нахлынувшего смущения, а Юнги не мог сдержать улыбку, наблюдая за реакцией в миг разоблаченного мальчика.       — Не тяни ты ее, заведующая орать будет, — вздохнув, спокойно произнес он, взглядом указывая на одежду Чонгука.       Мальчик замер на пару секунд, обдумывая слова старшего, после чего все же выпустил несчастную ткань из рук.       — Дак что? — продолжал парень, отпрянув от клавиш и заботливо закрыв крышку пианино. — Прячешься тут?       Чон в испуге округлил глаза и вновь опустил их.       — Н-нет…       — А-то я не видел, как тебя задирают, ну, да, — вдруг заявил Юнги, в голосе которого мелькнули веселые нотки, однако они тут же исчезли, как только он услышал тихий всхлип. — Ты чего?       Нет, Чонгук не плакал, хотя глаза его давно застилала пелена нахлынувших слез. Но он сумел их сдержать. Просто Чонгуку было обидно. Обидно за то, что Юнги видел, как другие ребята насмехаются над ним, слышал их обидные слова. Обидно за то, что Юнги видел, насколько жалким был Чон. Теперь он тоже будет задирать его вместе со всеми, да?..       Мальчик взял портфель в руки и молча направился к выходу, желая поскорее оказаться в своей постели, но путь ему перегородила рука старшеклассника.       — Когда я только попал в интернат, меня тоже доставали. Бывало даже, запирали в туалете, — задумчиво произнес Юнги — Чонгук тут же вскинул брови и выжидающе взглянул на старшего. — Было дело, да… Но потом они успокоились. Правда, произошло это после того, как я отматерил их при заведующей, — Чонгук слабо улыбнулся. — Но, наверное, ты лучше так не делай. Просто не показывай им, что тебя это трогает. Это сложно, но ты попытайся, ладно?       — Да, — шмыгнув носом, тихо ответил мальчик, все еще не веря в сказанные слова парня.       Старшеклассник смиренно кивнул и, засунув руки в карманы, пошел к дверям. Остановившись в проеме, он обернулся на все еще стоявшего у первого ряда мальчишку.       — Мин Юнги, — коротко произнес он.       Чонгук вдруг широко улыбнулся, казалось, совсем забыв о том, что еще минуту назад его душила досада.       — Чон Чонгук! Рад знакомству! — со всей вежливостью и радостью представился он.       — Что ж… Еще увидимся, Чон Чонгук, — с привычным спокойствием ответил Юнги и скрылся в коридоре.       Чонгук еще долго не мог нарадоваться тому, что они официально представились друг другу. Еще больше он удивился после того, как Юнги подсел за его столик на ужине в тот же день, что вызвало множество шепотков со стороны одноклассников Чона. Однако — Чонгук готов был поклясться — именно после этого приставать к нему стали гораздо меньше, а через некоторое время насмешки и вовсе сошли на «нет».       Дружба ребят развивалась медленно, но верно. Они также пересекались в коридорах, переговаривались в актовом зале на переменах и вместе молча кушали в столовой, чем первое время собирали на себе недоумевающие взгляды воспитанников. Доверие между ребятами тоже росло постепенно. Они иногда делились историями из жизни, стараясь не затрагивать щепетильные темы, и с каждым разом все больше узнавали друг друга. Впрочем, Мин не был особо разговорчив, поэтому главным оратором всегда был младший.       Чонгук хорошо помнил, как впервые позволил себе разрыдаться на глазах у Юнги — то была годовщина смерти его родителей. Именно в тот день стена между ним и Мином окончательно разрушилась. Это был первый раз, когда они рассказывали друг другу о своих потерянных семьях, о том, при каких обстоятельствах они были отправлены в интернат. Чонгук помнил, как легко дрожал голос Юнги, пока тот рассказывал ему о дне, когда его родители разбились в автокатастрофе, как грустно блестели его глаза и как белели костяшки его пальцев от того, что он слишком сильно сжимал руки в кулаки. Но Юнги не плакал. И тогда Чонгук пообещал себе, что не будет больше плакать, а будет делать все, чтобы обеспечить себе более-менее нормальное будущее.       Чонгук всегда старался равняться на своего хена. Он уважал его, хотя не сразу привык к его молчаливости и безразличию на лице. Он знал: настоящий Юнги там, внутри, за огромной стеной безмолвия, безразличия и сарказма, перепрыгнуть которую не удавалось никому. Но ведь и сам Юнги не позволил бы это сделать — в этом Чонгук был уверен. Он никогда особенно не задумывался над тем, почему этот странный старшеклассник подпустил его к себе так близко, как не подпускал никого в интернате (кроме сестры, разумеется), и просто наслаждался общением с другом.       Друг… Именно другом, самым настоящим другом стал для Чонгука Мин Юнги. А потому так больно было осознавать Чону, что совсем скоро он вновь останется один. Шесть лет дружбы. Но ведь хён не забудет его? Он же будет навещать его на выходных?       — Чон Чонгук!       Строгий мужской голос заставил мальчика оставить свои размышления и вернуться в реальность. Чонгук с трудом отвел взгляд от окна, часто моргая, и непонимающе посмотрел на стоящего у доски мужчину, в глазах которого он быстро прочитал недовольство и злость. Учитель Бан Сонду и правда был очень зол: Чонгук опять витал в облаках вместо того, чтобы заниматься математикой. И не в первый раз уже.       — Встаньте! — приказным тоном произнес мужчина, сложив руки на груди.       Чонгук уже сто раз успел пожалеть о том, что все же позволил себе отвлечься, но ему ничего не оставалось сделать, кроме как нерешительно подняться со своего стула под тихие смешки одноклассников.       — Я понимаю, что происходящее за окном куда интереснее моего предмета, но вы вообще в курсе, что мы разбирали новую тему? — спросил учитель, скептически подняв левую бровь.       Чон медленно кивнул, краем глаза пробежавшись по одинокому заголовку в тетради.       — О, неужели! В таком случае, может, вам и не составит труда решить вот это уравнение? — мужчина коротким кивком головы указал на доску, где большим размашистым почерком было написано задание.       Но едва ли Чонгук знал, как именно стоит обращаться с подобными уравнениями! Он стыдливо опустил глаза, слабо сминая в руках край свитера, и покачал головой, после чего, с разрешения учителя, вновь сел, получив наказ остаться после урока.       «Хорошо, что хоть к заведующей не отправил», — с некоторым облегчением подумал мальчик, печально переписывая в тетрадку уравнение.       Чонгуку было досадно от того, что нельзя просто взять и рассказать учителю о том, что не просто так он задумался и не слушал лекцию, а все из-за того, что его хён, единственный оставшийся родной человек на всем белом свете, буквально через пару дней уедет, а он, Чонгук, вновь останется один.       Мальчик обиженно шмыгнул носом и, тяжело вздохнув, все же сосредоточился на объяснении учителя.