at dawn

      Совершеннолетие. Такое волнительное и для каждого по-своему особенное событие. Его с трепетом в груди ожидает большинство молодых людей, жаждущих познать вкус жизни и увидеть все ее краски. Совершеннолетие означает, что человек уже взрослый и вправе поступать так, как он хочет: он свободен в своих действиях, а перед ним открыты все жизненные пути.       Свобода. Юнги с нетерпением ждал этого дня, когда ему исполнится девятнадцать, потому что теперь сможет сам принимать решения относительно своей жизни. Никто не будет попрекать его: воспитатели будут не вправе указывать ему, как поступать можно, а как — нельзя, заведующая больше не станет заставлять его ходить на занятия и выгонять из школьной студии, чтобы он лег спать ровно во время отбоя. Он больше не будет зависеть от интерната — все изменится. Все будет так, как должно было быть всегда.       Дни рождения в интернате обычно не отмечались. Разве что в корпусе младших классов воспитатели иногда устраивали детям небольшие праздники, чтобы хоть как-то скрасить их детство и подарить им улыбку. У старшеклассников же эта формальность отсутствовала: так решила заведующая, считавшая, что это лишь мешает подросткам готовиться к самостоятельной жизни. Впрочем, ни воспитателям это не было интересно, ни самим старшеклассникам, желающим только поскорее убраться из этого места. Здесь к детям, в особенности к старшим, относились если не с отвращением, то явно с неким пренебрежением.       Именно поэтому, проснувшись в день своего девятнадцатилетия, Юнги по обыкновению умылся и вместе со всеми спустился на завтрак. Его совсем не удивляло, что многие, с кем он учился, не говорили ему ни слова по поводу его праздника. Никому толком не было дела до Юнги, так как каждый мечтал как можно быстрее оказаться по ту сторону деревянного забора, ограждающего территорию интерната от остальной части города. Все хотели скорее уйти и забыть это место, а потому не искали ни друзей, ни отношений. Лишь немногие, с кем юноша всё же имел относительно тесный контакт, с легкой улыбкой пожимали ему руку, бросая дежурное «с совершеннолетием». А Юнги, едва заметно приподняв уголки губ, также негромко благодарил их, чувствуя при этом глубоко внутри себя некоторое волнение.       Скоро, совсем скоро…       — Хён!       Знакомый звонкий голос заставил Юнги невольно повернуть голову в сторону. К нему через всю столовую, обегая сгруппировавшихся за столиками учеников, спешил молодой паренек. Его черные волосы забавно развевались на бегу, а лицо было озарено такой широкой улыбкой, что Юнги она поначалу насторожила.       — Тише ты, — проговорил он подбежавшему пареньку, замечая недовольные взгляды воспитанников, обращенные в их сторону.       Чон Чонгук — пятнадцатилетний паренёк и единственный, пожалуй, кого Юнги мог назвать своим другом — был, кажется, чем-то воодушевлен, о чем свидетельствовали задорные огоньки, поблескивающие в его темных глазах.       — Хён, — на шумном выдохе повторил Чон, с облегчением взглянув на озадаченного Юнги.       «И куда он так несся?» — подумал Мин, которого несколько сбивала с толку веселая улыбка младшего, обнажающая его белые, немного схожие с кроличьими, зубы.       — С… С днем рождения, хён!       Полные доброты глаза паренька светились от распирающей его изнутри радости, обескураживая именинника. Такой чистый, искренний и теплый взгляд — Юнги чувствовал, как с каждой секундой его все сильнее одолевает смущение, как теплеют его собственные щеки, а потому поспешно отвел глаза, стараясь найти спасение в тарелке с рисом. Он совсем забыл, что младший знает об этой дате. А Чонгук знал, и никогда не забывал ее, и каждый год, в этот самый день, говорил своему хёну что-то особенное, зная, что только в день рождения можно было не скупиться на добрые слова, которые почему-то Мин так не любил. И только после неожиданного поздравления воспоминания о прошлых днях рождения вспыли в памяти Юнги, заставив его чувствовать себя еще более неловко.       — Неудачное место ты выбрал, — слабо улыбнулся он и поднялся, чтобы поблагодарить друга.       Однако, как только юноша оказался напротив Чона, младший тут же заключил его в объятия. Всего пара секунд — и они снова держали дистанцию. Ничего не понимающий Юнги все же решился поднять глаза на того, кто так бесцеремонно вторгся в его личное пространство, и вновь наткнулся на забавную «кроличью» улыбку Чонгука, который уже несколько виновато смотрел в его глаза.       — Я думал, ты уже ушел, — объяснился младший, в смущении сминая в руках край школьной кофты.       — Не в восемь утра же мне идти, да? — по-доброму усмехнулся Мин, которого приятно удивило беспокойство друга, и вернулся к еде.       — Да…       Чонгук действительно беспокоился и даже боялся. Боялся этого дня, хоть и знал, что рано или поздно, это произойдет: хён уедет из интерната. Чон знал, как сильно его друг ждал совершеннолетия, знал, какие примерные планы тот уже построил, и был рад, что мечта хёна после стольких лет, наконец, осуществится. Только ведь Юнги уедет, а он, Чонгук, останется в интернате один. И когда он проснулся этим утром, то ему в голову ударила страшное подозрение. Единственный человек, который за все шесть лет в интернате стал Чону чуть ли не братом, вероятно, уже находится далеко за его пределами. Поэтому Чонгук так быстро побежал в столовую: он боялся подтверждения своих страхов. Он не хотел отпускать Юнги, по крайней мере, не попрощавшись. И как же легко стало у него на душе, когда он увидел своего друга за их любимым дальним столиком, сонно ковыряющего палочками свой завтрак.       — Эй, Чонгук… Чонгук! Ты чего уселся? Есть будешь?       В течение почти половины минуты Юнги наблюдал за тем, как младший, не моргая, буравил поверхность стола, удивлённо приоткрыв при этом рот. Такие «сбои» Мин заметил за другом еще в начале их общения, однако решил не расспрашивать ни о чем и списал это на задумчивость. Темные глаза паренька с трудом оторвались от столешницы, отреагировав на голос хёна. Чонгук в течение пары секунд отрешенно смотрел на медленно жующего рис приятеля, после чего легко встряхнул головой, и на его лице появилась виноватая улыбка.       — Ах, да, завтрак. Да, буду, конечно. Ох, я так хочу есть!       Легко похлопав себя по животу, Чонгук поднялся и направился к окну выдачи еды, где всеми любимая (действительно любимая) тетушка Паноль — так просила называть себя повариха — раздавала завтрак сонным воспитанникам.       — Чонгук-и…       Паренек в удивлении обернулся на Юнги, который впервые за многие месяцы прибавил к его имени эту ласковую частицу.       — Спасибо.       Голос хёна был теплее обычного — это Чонгук, хорошо изучивший интонации друга, заметил сразу же. Юнги почти никогда не выражал ярких эмоций, и, чтобы хоть как-то понимать его настроение, Чон научился выделять для себя определенные нотки в голосе, указывающие на то, в каком расположении духа находится Мин. Это было трудно поначалу, но с каждым разом Чонгук все лучше определял состояние друга. Или это просто Юнги позволял ему понять себя? Младший довольно кивнул в ответ на благодарность и, схватив с соседнего стола кем-то забытый поднос, пошел за долгожданным завтраком.       «Все же, он стал сильнее», — подумал Мин, потирая плечо, неслабо задетое пареньком при объятиях.       Юнги было тринадцать, когда он впервые увидел Чонгука. Он шел в свой корпус и как раз проходил мимо кабинета заведующей, где вдруг увидел мальчика, сидящего напротив входа в кабинет. Голова мальчика была сильно опущена, будто он не хотел, чтобы его лицо видели, хотя черные растрепанные волосы, спадавшие на лоб, и так закрывали половину его лица. Он сжался, словно пытаясь раствориться в воздухе, и нервно мял тонкими пальцами края растянутого грязно-зеленого свитера. Юнги едва заметно поморщился и наверняка хотел пройти мимо, но шепот странного мальчишки, донесшийся до его ушей, заставил его замереть на месте.       — Погибли, погибли…       Мин сильно нахмурился, не сводя глаз с мальчика, который замолчал сразу же, как только Юнги остановился перед ним. Маленький, щуплый, дерганный, явно не в своей одежде, судя по закатанным широким штанинам и большому свитеру. Сколько ему? Девять? Десять? Юнги понял, что прежде не видел его в интернате. Теперь они оба молчали, и только два голоса женщин, бурно что-то обсуждавших за дверью кабинета, разбавляли эту тишину. Мин, все также недовольно хмурясь, задумчиво наклонил голову набок, как вдруг увидел два больших черных глаза, испуганно выглядывающих из-под челки. Они были влажные. Мальчик плакал? Почему-то Юнги немного испугался этой мысли, но виду не подал и лишь отвел взгляд в сторону. Было неловко.       — Чон Чонгук, милый, заходи.       Неожиданно выглянувшая из кабинета заведующая была очень кстати. Мальчик тут же подскочил и неуверенно зашел в кабинет, вновь опустив голову в пол. Юнги все также смотрел в окно, но взгляд его перебегал с одного здания на другое и никак не мог остановиться. Что-то вдруг взволновало его, что-то в том мальчишке задело Юнги, пробилось сквозь стену, которую Мин так старательно пытался возвести.

— Погибли?.. Погибли…

      — Бред!       Он не сразу понял, что произнес это вслух, но, к счастью, поблизости никого не было. Сделав глубокий вдох, Юнги на секунду прикрыл глаза, приводя свои мысли в порядок, и вновь зашагал к лестнице, ведущей в его корпус.       Тогда Мин не знал, что именно этот чудной мальчик станет тем, кому он сможет целиком и полностью доверять. Тогда он не знал, что именно этот обладатель больших темных глаз, так жалобно и испуганно смотревших на него, станет вторым родным ему человеком в этой чертовой жизни. А сейчас этот мальчишка, который, кстати, к своим пятнадцати практически догнал Юнги в росте, легкой походкой возвращался к их столу, держа в руках поднос с едой. Мин по-доброму усмехнулся, пряча улыбку за стаканом сока.       — Еда, еда, еда! — Чонгук сел за стол и голодным взглядом оглядел свой завтрак. — Приятного аппетита!       Не дожидаясь ответа, паренек принялся быстро уплетать рис за обе щеки, периодически отправляя в рот небольшие листья капусты. Юнги одобрительно кивнул в ответ и вздохнул, устремив взгляд в почти опустевшую тарелку.       — Эй, хён. О чем задумался? — спустя пару минут спросил Чонгук, расправляясь с остатками риса.       Юнги молча поднял на него глаза.       — Ты так ешь, как будто у тебя еду отбирают, — проговорил он, игнорируя вопрос. — И не разговаривал бы ты с набитым ртом, а-то из него же все вылетает.       Юноша взглядом указал на частички риса, лежащие совсем рядом с его тарелкой, отчего младший опять виновато улыбнулся и прикрыл рот рукой.       — Так что? Ты ведь еще не был у заведующей, да? — закончив с завтраком, вновь поинтересовался Чон.       Ему не особо хотелось поднимать тему отъезда хёна, однако он считал, что лучше сам все узнает, чем встретиться с неожиданностью.       Юнги покачал головой.       — Хотел вчера зайти к ней, но не смог: она была в отъезде, а вернулась поздно. Так что сегодня… Сейчас, после завтрака.       «Так скоро?!» — мысленно сокрушился Чонгук, слабо кивнув Юнги. Слишком быстро, слишком быстро! Неужели все случится именно сегодня? Сегодня он лишится друга… Стоп.       — Ей ведь еще нужно время, чтобы оформить документы, да? — младший надеялся, что в его голосе не слышно той надежды, которая так неожиданно зародилась в душе.       — Если она даст согласие, то, да, потребуется некоторое время. Возможно даже пара дней… Но она обязана согласиться.       Все сказанное дальше Чонгук пропустил мимо ушей. Пара дней, у него была еще пара дней, а о том, что будет после, он старался не думать. Главное, что это случится не сегодня, а эти два дня явно даром не пройдут. Лицо паренька вновь озарила задорная, кроличья улыбка, исполненная искренностью.       — Ты чего так улыбаешься? — изогнул бровь Юнги, увидев слишком счастливое выражение лица друга.       Но Чонгук только покачал головой, все также улыбаясь, и Мин уже сам невольно приподнял уголки губ.       — Совсем скоро, Чонгук, совсем скоро, — тихо произнес он, перебирая палочками остатки капусты. — Нужно лишь ее согласие…       Младший понимающе кивнул, осознавая нетерпение хёна, и постарался как можно дальше убрать тревожные, нехорошие мысли, которые так и норовили опутать его душу.

***

      Стук ручки о стол — единственный звук, нарушавший тишину в небольшом, темном, несмотря на дневное время суток, кабинете. Слишком периодичный и резкий, он сводил с ума и с каждой секундой все сильнее подогревал волнение в груди Юнги, который сидел напротив заведующей интерната и вот уже больше минуты ожидал ее ответа. Он внимательно следил за тем, как изменяются эмоции на ее довольно-таки молодом лице, чтобы хоть как-то предугадать долгожданный ответ. Все было тщетно: выражение лица миссис Чо казалось непроницаемым, впрочем, как и всегда, и лишь тонкая бровь была изогнута в неком удивлении. Это заставляло юношу делать не самые позитивные выводы.       Юнги, как и все прочие, никогда не любил этот кабинет. Болотного цвета обои и несколько небольших картин со странным содержанием никогда не оставляли добрый отпечаток в сознаниях детей. В особенности у новичков, заставляя тех переживать еще больше. Четыре огромных темно-серых металлических шкафа, что хранили в себе личные дела воспитанников, только усиленно давили и вызывали желание набрать в легкие побольше воздуха. Самым ужасным в этом кабинете, не считая двух черных кресел — жутко скрипучих, кстати, — был запах. Немного сладковатый, затхлый, неприятно оседающий в легких, он напоминал то ли старое масло, которым смазывают вещи в музеях для их сохранности, то ли что-то похуже, но никто понять не мог, что же именно.       И вот сейчас Юнги еще больше ненавидел эту комнату. Он уже не мог выносить ни здешний запах, каждый раз вызывающий у него легкое головокружение, ни затянувшееся молчание заведующей, однако по-прежнему лишь тихо заламывал себе пальцы.       О чем думает эта женщина? Почему она так долго не озвучивает свое решение? Мин горел внутри, ведь именно в этот момент решался вопрос о его дальнейшей судьбе, но все равно сохранял привычное для всех выражение безразличия на лице.       Надоедливый стук прекратился, и миссис Чо, наконец, отпрянула от бумаг и откинулась на спинку кресла.       — Итак, — она до ужаса спокойным взглядом посмотрела на воспитанника, — ты хочешь взять сестру под опеку. Так?       Юнги выдохнул, радуясь все-таки начавшемуся разговору, и кивнул.       — Да. Теперь я совершеннолетний, интернату не принадлежу, а значит, имею право взять под опеку ребенка. Законом раз…       — Законом разрешено, да, — перебила его заведующая. — Хотя до тех пор, пока не будут оформлены документы о выпуске, ты все еще являешься нашим воспитанником. Это поправимо. Но тебе не кажется, что ей будет лучше здесь?       Юнги саркастично поднял брови, однако тут же вернул их на место, решив, что паясничать в данной ситуации явно не стоит.       Лучше? В этом месте? Извольте.       — Ей будет лучше со мной. Я ее не оставлю, — его голос звучал твердо и весьма убедительно, и тонкие губы миссис Чо искривились в своеобразной улыбке.       — Ты сможешь обеспечить ей хорошую жизнь?       Юноша коротко кивнул. Он все предусмотрел и четко представлял себе, как ему нужно будет действовать.       — Мы вернемся в наш дом. Ключ у меня есть, да и не думаю, что там что-то изменилось, ведь дом был собственностью отца. Я устроюсь на работу, так что без денег и пропитания мы не останемся. К тому же, некоторые сбережения у меня уже есть… Тэён будет ходить в школу. Она будет в полной безопасности, я вам гарантирую.       Возбужденный эмоциями, Юнги говорил слишком быстро, однако заведующую это не смутило. Ее беспокоило другое.       — В вашем доме, говоришь? Что ж, хорошо. В любом случае, квартиру вам выделят, однако немного позже. Но, скажи, ты действительно думаешь, что тебя так просто возьмут на работу? — она прищурилась. — У тебя даже опыта нет…       — Есть! — прервал ее Мин и тут же пожалел об этом, увидев, как сошлись тонкие линии женских бровей. — Я ведь каждое лето подрабатывал. К тому же, прошлым летом я разговаривал с владельцем одного кафе, и он сказал, что сможет устроить меня к себе.       План действий у Юнги созрел спустя два года проживания в интернате, и он сразу же понял, что ему нужны будут деньги. На его счастье, каждое лето воспитанникам предоставлялась возможность показать свое трудолюбие. Воспитатели договаривались с различными заведениями и приводили туда старшеклассников на подработку за некоторую символическую плату. Одни раздавали флаеры на улицах, вторые — мыли посуду в кафе, третьи — помогали разгружать продуктовые грузовики. Работы хватало на всех желающих, а таких было много, и Юнги был в их числе.       Миссис Чо многозначительно хмыкнула: она была вполне довольна ответом юноши, хотя определенный груз сомнений все же мешал ей дать точный ответ. Придвинувшись к столу, женщина взяла из стопки чистый лист бумаги и принялась что-то писать. И вновь в кабинете повисла тишина, разрываемая звуком пишущей ручки. Мин, казалось, и не дышал вовсе, а только наблюдал за тем, как худая рука без спешки выводила буквы. Ему не сиделось — Юнги был готов сорваться с места и тут же вырвать эту бумажку из рук заведующей. Уже почти была заполнена половина листа. Что она расписывает? Согласие или отказ?       Юнги не помнил, сколько минут он сверлил взглядом пляшущий по поверхности бумаги кончик шариковой ручки, не помнил, как исписанный лист оказался у него в руках. Он бегал глазами по тексту, но не мог понять совершенно ничего: мозг отказывался воспринимать любую информацию. Изумленным взглядом Юнги уставился на женщину.       — Это то, что ты должен сделать, чтобы тебе официально разрешили взять сестру под опеку, — миссис Чо беззаботно поправила тугой пучок волос на голове и вздохнула. — Для начала нужно сходить в органы опеки и подать заявление. Оттуда тебя могут отправить к другим специалистам, но это маловероятно. В общем, изучай. После обеда подойдешь, и мы обсудим твои действия. Понял?       Мин пару раз отрешенно моргнул и перевел взгляд на бумагу. Потом посмотрел на заведующую и снова на бумагу. В голове ничего не укладывалось. Она дала согласие? Юнги поднял взгляд на ожидающую его ответа миссис Чо.       — Да, — у него в горле жутко пересохло, так что говорить было трудно. — После обеда буду.       Он кое-как поднялся на потяжелевшие ноги, которые совсем не хотели его держать, и машинально поклонился.       — Спасибо.       Пребывая в некоей абстракции, юноша зашагал к выходу, теребя в руках тонкий лист, будто проверяя, действительно ли он настоящий.       — И, Юнги, — начала заведующая, и юноша обернулся, — пусть Тэён учится в этой школе. Так и ей, и тебе будет проще.       Мин только кивнул, еще раз поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Он остановился у окна и вновь перечитал написанное заведующей направление. Не верилось. Юнги не верилось, что это с ним происходит, хотя он не раз прокручивал у себя в голове этот самый момент. Его мечта постепенно становилась реальностью, его планы осуществлялись. Прошло столько лет, но не зря. Ничто не было напрасно.       В коридоре не было ни души — все воспитанники сидели на занятиях. И Чонгук тоже был на уроке, но Мину не терпелось скорее рассказать обо всем другу. Чон поймет и порадуется вместе с ним.       Юнги прикрыл глаза и шумно выдохнул, рукой взъерошив себе волосы и чувствуя, как огонек тихой радости трепещет у него в груди. Еще совсем чуть-чуть, всего пара формальностей, и они с сестрой заживут своей собственной жизнью. Как и должно было быть всегда.