Мой выбор - ненавидеть

Солнечные лучи слепили глаза, заставляя девушку недовольно ворочаться на кровати. Она давно уже не спала, но так хотелось подольше оттянуть неизбежный момент. Казалось, пока ты лежишь с закрытыми глазами новый день ещё не наступил. Ты ещё живёшь вчерашним. Ты ещё живёшь там, где хочешь остаться подольше. Ещё несколько часов, минут, секунд. Ещё буквально чуть-чуть. Но нет, время неумолимо течёт, не желая подстраиваться ни под кого. Время иногда один из самых страшных, но в то же время самых лучших врагов. Оно не позволяет нам стоять на месте, неумолимо влача за собой. Елена заранее ненавидит этот день, тем не менее желая его всей душой. Лёд и пламя, вода и воздух, все противоположности мира, казалось, собрались в душе девушке, давя на виски. Слишком много всего: страх, отчаяние, одиночество. Несколько часов назад, сидя в дыму густого горького дыма, которым пропиталась вся комната, девушка вдруг осознала, что женщина, которую она уже сегодня должна её убить — её родная мать. И тут же следующей волной накатило осознание того, что именно эта женщина могла дать Елене всё, но обрубила это на корню. Именно эта женщина, кровно зовущаяся матерью, 17 лет назад разрушила и без того едва начавшуюся жизнь. В горле стал ком, а слёзы пеленой застилали глаза. хриплый стон, пропитанной болью, сорвался с уст девушки, и она отчаянно зарыдала, сползая с подоконника на пол. Ночью можно плакать. Ночь всё унесёт с собой. Ночь забирает боль. Ночь, всегда насквозь пропитанная болью ночь, унесёт всё с собой, чтобы 12 часов спустя вернуться вновь. Руки помимо воли потянулись к телефону, набирая знакомый, зазубренный наизусть, и такой необходимый сейчас номер. Гудки, гудки, гудки… Противные гудки, от которых крышу сносит окончательно, а из груди вырывается почти звериный крик. Гудки, гудки, гудки. — Ну же, — теперь уже шептала девушка, сидя на холодном полу. — Пожалуйста, возьми трубку. Прямо сейчас. Ты так нужна прямо сейчас. Но на том конце трубки тишина, никто не отвечает. Гилберт судорожно набирает заветный номер подруги снова и снова. Что-то подсказывает, что она не спит. И в подтверждении этого брюнетка слышит на том конце трубки уставший голос блондинки. — Кэролайн, — выдыхает Елена, сглатывая, и опять ощущает на своём языке солёный привкус. — Елена, давай по… — Нет, — почти срываясь на крик, произносит Гилберт. — Нет, ты нужна мне, нужна прямо сейчас. Поговори со мной, пожалуйста, а лучше приезжай. Приезжай. — Елена, я не могу. Елена, сейчас не вовремя, давай завтра по… — Нет, — уже не сдерживаясь орёт девушка. — Не завтра. Завтра будет поздно. На том конце слышится тяжёлый выдох. — Хорошо, — на выдохе тихо произносит Форбс. — Хорошо, — громче повторяет она, как будто успокаивая себя. — Рассказывай, — говорит Кэролайн, облокачиваясь головой о больничную стену, и прикрывает глаза. — Не могу, — шепчет Елена, начиная сознавать, что зря потревожила подругу в час ночи. — Хорошо. Не говори. Тогда просто скажи, что ты хочешь услышать? — Скажи, что ты не осудишь меня, что бы я не совершила. Мне это важно. — Я не буду тебя осуждать, Елена, правда, я всегда тебя поддержу. Это твоя жизнь, и только тебе делать выбор. И каким бы он ни был — я всегда на твоей стороне. Я рядом. — Спасибо, — прошептала Елена, зажмуривая глаза по которым всё ещё катятся обжигающие кожу слёзы и сжимая руки в кулаки. Только бы опять не закричать от этой боли. — Елена, — шепчет Кэр, всё ещё не открывая глаза, лишь бы не видеть опять этих стен, лишь бы не разреветься на всё здание. — Ложись. Тебе нужно поспать. Давай ты ляжешь в кровать, закроешь глаза, и постараешься уснуть. А завтра я к тебе приеду. Хорошо? — Хорошо, — сказала Гилберт судорожно глотая воздух. Кэр отключилась и, резко распахнув глаза, поняла, что слёзы беззвучно катятся по щекам уже давно. Форбс отстранилась от белой стены и, запустив волосы в блондинистые локоны, горько заплакала. — Хорошо, — повторила Гилберт уже в пустоту. Слёзы постепенно высыхали, и брюнетка, выкурив ещё одну сигарету пошла в кровать, уснув под утро, закутавшись в одеяло и тихо скуля. И вот, проспав всего несколько часов, девушка всё же решается открыть глаза, впустив себя в новый день. Гилберт опускает ноги на холодный паркет, от чего по телу пробегает дрожь, и идёт в ванную. Нужно буквально смыть с себя остатки ночи. Нужно выбросить всё из головы, оставляя лишь трезвый ум и холодный расчёт. Уже сидя на кровати в своей комнате, девушка вновь возьмёт папку, которую ей дал Сальваторе. Там указано всё, что ей нужно знать. Время. Место. Количество охраны. И фотография. Уже другая. Совсем непохожая на ту, что Елена разорвала. На этой фотографии Изабелль выглядела по-другому: волосы уже не струились по плечами, спадая ровными прядями, а были собраны в высокую прическу и кое-где завиты в локоны, на ней теперь была не повседневная одежда, а красивое вечернее платье до пола. Елена неподвижно сидела, устремив взгляд в снимок, пока от размышлений её не оторвал телефонный звонок. — Да, Кэр, — сказала Елена, вспоминая свою ночную истерику, свой крик о беспомощности. — Елена, с тобой всё хорошо? — Да, Кэр, всё хорошо, — не желая вдаваться в детали, сказала Елена. — Я рада, правда. Прости, что я не приехала к тебе. — Нет, Кэр, это ты меня прости, я нагружаю тебя своими проблемами, не спрашивая о твоих. Это несправедливо. А теперь вот ещё по ночам звоню, устраивая истерики. это ты меня прости. Вот такая никчёмная у тебя подруга. — Прекрати, — устало выдохнула Форбс. — Главное, что ты рядом. Приехать к тебе? — сама не зная зачем спросила Форбс, чувствуя, что если Елена даст согласие, то они поменяются местами, и Гилберт будет успокаивать рыдающую взахлёб Кэр. — Нет, — выдохнула Елена, — Не нужно приезжать. Меня не будет дома. — Хорошо, — прошептала Форбс, чувствуя облегчение, но вместе с тем ужасный ком в горле. Кэролайн не хочет заканчивать разговор, зная, что положив трубку, скатится вниз по стенке в немых рыданиях. Но нужно заканчивать этот разговор, поэтому блондинка нажимает отбой. Отложив фотографию в сторону, Гилберт теперь рассуждала о подруге. Никогда ещё Елена не слышала настолько уставшего, безжизненного и безэмоционального голоса Кэр. Брюнетке казалось, что она разговаривала не с той самой королевой школы Кэролайн Форбс, а с уставшим от проблем человеком, который не спал по меньшей мере сутки, и который, похоже, вот-вот сломается по натиском боли, отчаяния и безнадёжности. Только сейчас Гилберт осознаёт насколько эгоистичной была, требуя от Форбс разговора, требуя от Форбс внимания, забирая у неё последние силы в то время, не предлагая взамен никакой поддержки. Оторвавшись от мыслей, девушка подняла взгляд на настенные часы. 11.00 Пора. « Мой выбор — ненавидеть », — убеждает себя Гилберт, спускаясь с лестницы. Слова, произнесённые, казалось, так давно, как будто не в этой жизни, отбивают ритм в висках, растекаясь неприятной желчью по всему телу…