Предложение, от которого нельзя отказаться

      Димон тихо праздновал Рождество в семейном кругу. А круг был большой. Тёти, дяди, кузины, племянники и бабушки с дедушками — их было много, и все были похожи друг на друга как капли воды. И праздновался Сочельник тихо. Совсем тихо. Только шум столовых приборов и редкие разговоры нарушали тишину. Если бы кто-то прошёл мимо окна гостиной, в которой так чинно и благородно ужинала большая семья, он бы подумал, что попал на приём королевы Великобритании. И в тот же час пожелал бы удалиться отсюда подальше, при этом слегка задумавшись над тем, почему же они так отдалённо напоминают семейку Адамс.       И вот тишину гостиной нарушил звонок в дверь. Тихие разговоры и шумы вилок с ножами тут же прекратились и все члены семьи как по команде повернули головы к двери, ведущей в прихожую, а потом так же на отца Димона, возглавлявшего семейный стол. Тот аккуратно протёр губы белоснежной салфеткой и посмотрел на сына. Они поняли друг друга без слов.       Димон встал из-за стола, и как только за ним закрылась дверь гостиной, шумы возобновились. Он подошёл к входной двери и, не смотря в глазок, открыл назойливому и незваному гостю, который повторил свою просьбу, нажав на звонок ещё пару раз.       Димон тут же захлопнул дверь и поправил очки на носу, хотя необходимости в этом не было, но он привык это делать, когда хотел выглядит действительно круто.       «Это невероятно, — констатировал он. — Он меня и здесь нашёл».       Звонок снова повторился. Димон, постояв ещё пару секунд и поразмыслив над ситуацией, развернулся и вернулся в гостиную. Множество пар глаз, похожих друг на друга, поднялись на него. — Извини, папа, но я ненадолго отлучусь, — проговорил Димон, не обращая внимания на пристальные взгляды родственников и, не дожидаясь ответа, так как знал, что отец только кивнёт, вышел в прихожую. Он на ходу схватил куртку и натянул ботинки, вышел на полуночный мороз. — Ну, — начал Димон, выпуская со словами пар, — что скажешь себе в оправдание? — его ярко-голубые глаза с еле заметным укором приковались к лицу его лучшего друга Даника. Тот глупо улыбнулся. Он был пьян. — Прости, — слова давались ему тяжело. Заплетался язык. — Я… я… мне просто… просто… как это?.. А! Не… не то. Погиболи… погевали… — Поговорить, — подсказал Димон, смотреть на мучения друга он больше не мог, тот уже еле на ногах держался. — Точно! Вот! Поговорить не с кем, — лицо Даника озарилось улыбкой, и на мгновение показалось, что он совсем не пьян. — А тут я вспомнил, что ты тут живёшь, — он махнул рукой в сторону дома Димона, но выглядело это так, словно он отмахивался от назойливой мухи. — И пришёл. — Перед этим немного выпив, — тяжело вздохнув, закончил за друга Димон. Таким он его видел впервые. — Так что случилось-то? Говори быстрее, мне холодно.       Даник поднял виноватый взгляд на друга. Сейчас он был похож на милого щенка. Милого пьяного щенка. — Димон! — взревел он и бросился в объятия друга. — Там такое…       И он рассказал всё. — Отец, — Даник встал и обернулся к вошедшему мужчине. Этот человек был аккуратно одет, прилежно уложенные светлые с проседью волосы и гладко выбритое суровое лицо. Жёсткие морщинки у рта стали более глубокими, а всегда строгое лицо — более уставшим и холодным. Его блекло-голубые глаза неодобрительно и с лёгким презрением смотрели сквозь очки на сына. Даник постарался ответить отцу таким же взглядом.       Они давно не виделись и оба понимали, что лучше бы не встречались ещё столько же. — Так значит, у нас сегодня возвращение блудного сына? — на лице Святослава Хадеева появился жёсткая ухмылка. — Дорогой, мы не думали, что ты… — начала София Александровна, по её растерянному виду было ясно, что она тоже не ожидала увидеть своего мужа сегодня. — Ты же говорил, что… — У нас не было дел и меня отпустили, но вижу, что вы этому не рады, — он обвёл холодным взглядом присутствующих. Лицо Арины, как и матери, поникло, даже баба Яна притихла и посуровела, на лицо Даника легла тень, описать которую было сложно. Только Маша не понимала, почему все так опечалены приходом главы семейства, но почему-то на её лице отразилось паника, она выглядела так, словно хотела провалиться сквозь землю и побыстрее. — А это кто? — глаза Святослава Хадеева остановились на Маше. Девушка сжалась под его взглядом. — Это… это моя жена, — тихо проговорил Даник, заслоняя собой Машу. Обычно бы он покраснел как рак, но сейчас была не та ситуация, хотя его сердце бешено колотилось. Эти слова были такими незнакомыми и чужими, и в тоже время так радовали и делали тебя счастливыми. В его душе зародилось незнакомое тёплое чувство, но оно тут же потухло, когда глаза отца снова вернулись к нему. Они словно говорили «я не думал, что ты скатишься до этого». — Жена, — повторил за сыном старший Хадеев. — Что ж, кажется, праздник отменяется, — он нервно стал растягивать галстук на своей шее. — Даниил, зайди ко мне в комнату. — Но… — Сейчас же! — перебил своего сына отец, одарив гневным взглядом, и вышел из гостиной. Послышались тяжёлые шаги, свидетельствующие о том, что отец злится не на шутку.       Даник тяжело вздохнул и бросил взгляд на обеспокоенное лицо матери, та подняла на него испуганные глаза. Баб Яна что-то проворчало похожее на «вот так всегда они», Арина сочувственно смотрела на младшего брата, а у Маши был виноватый вид, что Даник посчитал нужным, прежде чем подняться к отцу сказать, что она ни в чём не виновата. Маша бросила взгляд на Даника и что-то хотела сказать, но тот уже стал подниматься по лестнице на второй этаж. Эта процедура поднятия заняла, как показалось Данику, вечность. Он сразу почувствовал то угнетение и предчувствие неизбежного выговора и наказания как в детстве. Сейчас он войдёт в кабинет отца, тот будет сидеть за своим рабочим столом и, скрепив пальцы в замок и облокотившись локтями о стол, будет смотреть за каждым его движением своими бесцветными глазами. Он войдёт, пройдёт на середину комнаты и встанет, опустив голову, будет слушать ровный холодный голос отца, отчитывающего его за проступок. Возможно, потом его выпорют ремнём, а может просто будет под домашним арестом несколько недель. Хотя сейчас на вряд ли с ним такое сделают, он же уже не мальчик, но почему-то то же безвыходное трепетание в душе не покидало его.       Даник старался замедлить сумасшедший стук своего сердца, успокаивая себя мыслями о том, что он уже взрослый и должен постараться ради Маши. Да, ради Маши он должен выстоять это. Теперь он мужчина и муж, хоть и только по бумагам. Нет, теперь он не будет опускать голову и стараться убежать от пронзительных глаз отца. Он не будет молча стоять и бояться даже дышать. Нет, не будет.       Даник робко стукнул в дверь костяшками пальцев, но потом, набравшись духу, стукнул ещё раз, более уверенно. С другой стороны послышалось безразличное «входи». Даник нервно облизал губы и слегка вспотевшей рукой взялся за ручку двери и надавил на неё. Послышался щелчок и дверь приоткрылась. Как бы Даник не храбрился, он боялся приоткрыть дверь слишком сильно и бесшумно проскользнул в комнату. Эта комната, вечно прибывающая в полутьме, заставляла тебя вести себя тихо и благоговеть перед её обладателем.       Шторы в комнате были задёрнуты, свет давала только настольная лампа, освещающая суровое лицо отца, выделяя каждую морщинку на нём. Даник сглотнул и сделал телодвижение в сторону того места, где он стоял в детстве, когда бывал в этой комнате, но тут же остановился и перевёл взгляд на кресло, стоящее перед столом для посетителей, и направился к нему. Он сел в него, пытаясь расслабиться, но ему тут же захотелось вскочить и отойти подальше. Он этого не сделал. Он должен выдержать напористый взгляд отца и ответить ему тем же. Даник облизнул губы ещё раз и в упор уставился на отца. Так прошла долгая минута, когда они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Это была долгая и мучительная минута. В комнате повисло напряжение, его усугубляло тиканье старых настенных часов. Казалось, с каждым тиканьем новый нерв Даника рвался от напряжения. — Итак, ты вернулся, — голос отца резал уши, привыкшие к тишине. Даник не знал, что ответить, и поэтому промолчал, не отрывая глаз от лица отца. — Сколько тебя не было? — Шесть лет, — как заученный ответ выпалил Даник. — Мне кажется, что ты позвал меня не для того, чтобы уточнить количество лет, в течение которых я не появлялся в этом доме и в твоей жизни.       На лице отца скользнула смеющаяся улыбка, но тут же исчезла. Его лицо снова приняло суровое выражение. — Ты прав, меня интересуют другие вопросы. Во-первых, что ты делал все эти шесть лет, а во-вторых, кто эта девушка, которую ты назвал своей женой? — Ха, — не смог сдержать усмешки Даник и впервые отвёл глаза, но тут же обратил их на лицо отца с усмешкой в них. Они словно говорили, что мы с тобой оба понимаем, что это тебя не столь волнует и ты задал эти вопросы лишь из приличия. — Первый вопрос тебя точно не интересует, поэтому на него отвечать на него не буду. Скажу лишь только одно, эти шесть лет я жил и, поверь, лучше чем те восемнадцать лет до этого. А насчёт второго, — Даник сделал жест рукой, словно показывая, что этот вопрос не важнее предыдущего, — эту девушку зовут Маша и она моя жена. Если хочешь, могу и бумажки показать. А больше мне тебе нечего сказать.       Повисла пауза. Как странно, теперь Даник чувствовал себя намного увереннее, чем в тот момент, когда вошёл в эту комнату. Он даже смог расслабиться в кресле и принять более удобную и свободную позу. — И ты даже не скажешь мне, кто её родители и чем они занимаются? — холодно спросил старший Хадеев. Ему не нравилось поведение сына и от этого он начинал раздражаться. — Нет, — коротко ответил Даник. Он немного замялся перед ответом и, кажется, отец понял, почему. Он и сам не знал ответа на этот вопрос, но если бы и знал, всё равно не ответил. Действительно, а кто её родители? Он знает лишь то, что её мать умерла довольно давно, а отец подбирает каких-то «братиков» и от этого у неё большая семья. А ещё, что её отец похож на мопса, но это не та информация, которую следует говорить твоему отце, если он без чувства юмора. — А её фамилия? — не унимался отец. — Ха, так я тебе и сказал. Думаешь, я дурак и не знаю, что ты можешь вычислить про неё всё, достаточно мне сказать полностью её имя, — и Даник поднял вызывающий взгляд на отца. Нет, он не отдаст Машу в эти лапы. Ни за что. Он про неё ничего не скажет, хотя и сам знает немного. — Мне кажется, что ты и сам про неё ничего не знаешь, — констатировал факт старший Хадеев и откинулся на спинку кресла, победно улыбнувшись.       Даник бросил на отца озлобленный взгляд и процедил сквозь зубы: — Не твоё дело, знаю я или нет. — О, так я угадал. И что же, ты женился на девушке, про которую ничего не знаешь? Ты мне так хотел досадить? — ненависть в внутри Даника медленно, но верно стала закипать. Он никогда не умел сдерживать себя и быстро выходил из себя, а сейчас это происходило с ним ещё быстрее, как и тогда… — Ты что, совсем спятил? Думаешь, что я буду жениться на первой встречно и поперечной только для того, чтобы насолить тебе? Да ты о себе большого мнения! — Даник сжал подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. — Раз это не ради этого, то этот поступок совсем глупый. Я не ожидал такого, даже от тебя. И зачем тебе это было? Она не выглядит такой красавицей, а для того чтобы спать с девушкой не обязательно жениться на ней, а уж тем более приводить в наш дом, — кажется, отец хотел что-то ещё добавить, но Даник перебил его, вскочил и, схватив за жилетку, дёрнул к своему лицу. Теперь он не будет сдерживаться. Это было последней каплей. Всё его лицо пылало от злости, а глаза горели от ненависти, когда лицо отца отражало только презрение и насмешку над буйными чувствами сына. — Не смей так говорить о ней, — выделяя каждое слово, прорычал Даник в лицо отцу. — Она не какая-нибудь шлюха. Я её люблю и не позволю что-либо гадкое говорить в её сторону. А особенно такому как ты.       Странно, но он не кричал, он говорил. Но говорил твёрдо, словно хотел вбить каждое слово в голову своего отца, чтобы он запомнил их на всегда. — Ты о ней и обо мне ничего не знаешь, так что не смей судить нас, — продолжил Даник. В голове было столько слов и ругательств, но они никак не хотели сходиться в какие-то фразы. — Так она тебе серьёзно голову вскружила, — спокойно проговорил старший Хадеев, по-прежнему победно улыбаясь.       Даник зло дёрнулся и замахнулся. Он хотел ударить в это нагло улыбающееся лицо отца, хотел, хотел, но не смог. Он остановил кулак перед самой щекой отца. Почему он всегда так спокоен, почему никогда не показывает своих чувств, кроме злости, а может их у него просто нет? Тогда как он мог полюбить его мать, а может он её не любил?       Злость ушла, на её место пришло отчаяние и комок в горле. Он сейчас заплачет, но только не здесь и не сейчас. Даник отпустил жилет отца, изрядно помяв его и оттолкнулся от стола. Он не хотел ни о чём больше говорить с этим человеком. Просто уйти и больше никогда не входить в эту комнату, а может и в дом. И тут перед его глазами всплыло лицо матери, постаревшей, уставшей, но, по-прежнему, искренне улыбающейся. — Уже уходишь? — раздался из-за спины голос отца, который поправлял свою одежду. — Ты уже совершеннолетний, так что меня уже не касается, что ты делаешь. Но я хотел хотя бы предупредить тебя, но вижу, что тебе не нужны мои советы. — Ха, — усмехнулся Даник, не поворачиваясь к собеседнику, ему сейчас не хотелось видеть его. — Разве тебя когда-нибудь касалось то, что я делаю и что думаю? Тебя это никогда не волновало, поэтому, прошу, не лезь в мои дела и теперь.       Даник направился к двери и уже взялся за ручку, но обернулся и взглянул на освещённое единственной приглушённой лампой фигуру отца. Почему-то сейчас ему стало жаль его, и Даник грустно улыбнулся. — Ты был плохим отцом, — только и сказал он, прежде чем выйти из этой комнаты и больше никогда не вернуться в неё.       Даник закрыл за собой дверь и остановился, прислонившись к ней. Он тяжело вздохнул и вдруг вспомнил о том, что увидел на столе у отца, когда резко вскочил и схватил его за жилетку: «Это ведь было… А, впрочем, не важно, с этим я разберусь потом». Он посмотрел на ступени, ведущие вниз. Сейчас ему захотелось выпить, чтобы забыться, так, чтобы можно было без стыда плакать навзрыд.       Даник тихо спустил по ступенькам, боясь, что женщины ещё в гостиной, но там никого не осталось. Скорее всего, они посчитали лучшим удалиться в свои комнаты. Так лучше, он не хотел расспросов и сочувственных взглядов. Он прошёл на кухню и, открыв холодильник, достал от туда первую попавшуюся под руку бутылку с алкоголем. Он тут же её открыл и стал пить прямо из горла. Как он понял, после того как остановился, чтобы перевести дух, это было шампанское. Впрочем, ему было всё равно, что он сейчас пьёт, главное — напиться и побыстрее. По щекам неожиданно потекли слёзы. Даник шмыгнул носом и, не утирая слёз, снова приложился к бутылки. К чёрту! К чёрту всё! Даник сполз на пол и тихо зарыдал.       После опустошения нескольких бутылок (каких напитков — Даник не запомнил) Даник решил, что он уже достаточно пьян и пошатываясь стал подниматься в свою комнату. Он не с первого раза смог открыть нужную дверь лишь потому, что не попал рукой на ручку. Когда он наконец-то открыл её и ввалился в комнату, то сразу стал стягивать с себя одежду. Его остановил тихое и удивлённого вскрикивание. Даник замер и поднял свой пьяный взор. На него во все глаза смотрела Маша. Она уже переоделась и лежала в кровати и, кажется, её немного озадачило то, что Даник стал раздеваться при ней. Даник покраснел не то от алкоголя, не то от смущения и невнятно извинился. Он хотел сделать какое-то телодвижение, но споткнулся, запутавшись в своих собственных ногах и чуть не упал, но успел опереться рукой об край кровати. Послышался ещё испуганный вскрик Маши и потом шуршание одеяла. Она встала и прошлась босыми ногами к упавшему на одно колено Данику. — Что с тобой? Ты пьян? — она обеспокоенно склонилась над ним, пытаясь помочь встать.       Даник поднял на неё пьяные глаза и что-то пробубнил. Его взгляд пал на вырез ночнушки Маши. Он был настолько большим, что когда она наклонилась, Даник смог увидеть её обнажённую грудь. Обычно он тут же отвернулся, покраснев, но сейчас он упёртой не отводил глаза, хотя его затуманенный разум и кричал о том, что пора это сделать. Нет, он этого не сделал. Он уже не слушал, что ему говорил обеспокоенный голосом Маши, у него в голове была только одна мысль: «Я хочу её». Это желание пришло в его разум и укоренилась там.       Алкоголь ударил в голову и теперь ни одной здравой мысли не осталось в ней. Он резко, может, даже грубо бросил девушку на кровать. Она подняла на него ошарашенный и ничего не понимающий взгляд. Но когда он прижал своими губами к её и его рука стала медленно продвигаться вверх по ноге, она поняла, что происходит, и в её глазах отразился ужас. Она сделала попытку оттолкнуть Даника, но теперь он осознавал, что хочет её сильнее, чем раньше. И он не собирался сдерживаться.       Маша ужаснулась ещё больше, поняв, что не может оттолкнуть Даника, желание которого росло с каждым поцелуем. Он уже исцеловал её лицо и спустился к шее, руками пытаясь стянуть ночнушку девушки, которая почему-то перестала вырываться, грозно выкрикивать его имя и испуганно просить остановиться. Он уже ничего не осознавал, только понял, что смог приподнять ночнушку Маши достаточно для того, чтобы увидеть её обнажённую грудь, к которой он тут же прижался. Его голова была пуста. В ней не было мыслей, только желание, и тут раздался стон. Это был стон наслаждения, после которого Даник должен был бы захотеть ещё большего, но неожиданно он всё осознал.       Что он творит?       Он резко вскочил. Его взгляд стал ясным, а разум трезвым. Он с ужасом смотрел на Машу, которая лежала ногой перед ним и с затуманенными от удовольствия глазами. Что он натворил? — Прости, — только и смог выполнить Даник, прежде чем выскочить из комнаты, попутно схватив свои вещи. Он больше никогда не сможет посмотреть Маше в глаза. Никогда. Теперь ещё долго передним будет стоять эта картина.</i> — И что потом? — хладнокровно спросил Димон у своего друга, когда тот завершил свой рассказ. — Ты снова напился?       Даник, не поднимая глаз, кивнул, как виноватый школьник, не сделавший домашнее задание и получивший двойку. — Ты идиот, — заключил Димон и выпустил струйку дыма. Он курил редко, но сейчас ему было холодно и нужно было обдумать ситуацию, что произошла с его другом. Хотя, зачем ему это?       Они уже навёртывали десятый круг вдоль улицы. Возможно, они бы сделали меньше кругов, если бы Даник не был пьян и не запинался почти на каждом слове. Димон бросил взгляд на чистое ночное небо и почему-то его мысли свернули в сторону размышлений «есть ли жизнь на Марсе», как послышалось бамц! Димон остановился и покосился туда, где как бы должен был быть Даник, но его там не было. Точнее он был, но его не было видно.       Даник скрылся в сугробе снега. Димон подошёл к другу и посмотрел на столб, которой стоял как раз перед лежачим Даником. Ясно было, что прежде чем решить полежать в сугробе, Даник попытался снести столб своей головой.       Димон больше волновался за столб, потому что если что, местная полиция знала на какой номер звонить. И сначала они позвонят ему, потому что только так они могли связаться с Даником.       Димон оторвал взгляд от столба, убедившись, что с ним всё в порядке, и покосился на Даника. Тот по-прежнему лежал в сугробе снега и смотрел на ночное небо. — Эй, ты что, умер? — аккуратно пнув ногой друга, спросил Димон. Тот никак не отреагировал.       Мозг Даника протрезвел и он стал обдумывать то, что с ним сегодня произошло. Ссора с отцом его мало волновало, то, что он сделал с Машей, он боялся обдумывать, но то, что он увидел на столе отца его волновало. Об этой папке он умолчал в своём рассказе Димону. Лучше вначале самому всё разузнать. Хотя, ведь Димон и так всё знает. Но всё равно говорить не хотелось. — Дай закурить, — бросил он Димону.       Тот помедлил, выпуская тонкие струйки из своей сигареты. — Ты же как сто лет бросил? — без удивления спросил он. — Дай сейчас же, — Даник оторвал глаза от неба и впился ими в Димона, в них сверкнули огоньки злости и раздражения.       Димон помнил этот взгляд. От него всех бросало в дрожь, даже его. — Держи, — он достал одну сигарету из своей пачки, которая обычно не успевала кончиться за целый год, и помог поджечь её.       Теперь они так и стояли: Даник лежал в снегу, а Димон стоял рядом, и оба они курили, думая о чём-то своём. — С Рождеством. — И тебя…