Юри... Упс! Гет на льду!

      — Яков! — крикнул Виктор в спину мужчине, — нужно серьёзно поговорить.       — Виктор, ты завалил программу. Нам не о чем разговаривать, кроме как что обсудить твой провал, — Фельцман обернулся и грозно посмотрел на Никифорова, но тот даже и шагу назад не ступил.       — Уж прости, Яков, но в этот раз, я буду настойчивым. Этот разговор касается Лёгких… — Виктор сделал паузу, потом многозначительно взглянул на своего тренера, отчего тот сразу понял, какую именно часть жизни девушки Никифоров собирался осветить.       — С чего это ты вдруг спрашиваешь о ней? — Фельцман и вправду был удивлён, ведь его подопечный не особо-то (а точнее, совсем) и не интересовался фигуристкой в течение двух лет. А тут раз, и на тебе!       — Она вновь вышла на лёд, а потом мы удачно побеседовали с ней, и я узнал кое-что… — Виктор снова замолчал, — почему ты не сказал мне, что она сломала ногу? — долгий взгляд на Фельцмана, а потом короткая усмешка. Никифорова это явно забавило.       — Хм… — хмыкнул мужчина, — так значит, это всё-таки дошло до твоих ушей… А я действительно думал, что ты окончательно забыл о ней, — Яков был в полной растерянности, — что ж… не будем об этом в коридоре. За мной! — скомандовал Фельцман.       Виктор поправил чёлку и двинулся вслед за наставником. Надо же… даже уговаривать не пришлось. А я уж приготовился… Раздосадованно подумал мужчина. Хотя… оно и к лучшему, что не пришлось ругаться или давить на него. Определённо лучше!       Шли они недолго, поскольку тренерская находилась в самом стадионе и по сути являлась небольшой уютной комнаткой с длинным угловым диваном, телевизором и холодильником для напитков. На окнах подрагивали старенькие шторы, а за стеклом тихо свистел ветер. Сколько бы лет не прошло, эта ткань всегда будет здесь! Виктор слабо улыбнулся, но уже через несколько секунд устремил всё своё внимание на Якова, который прилёг на диван и подложил под голову подушку. Наверное, так ему будет удобнее.       — Ну, Витя, начнём, — устало вздохнул Фельцман, — только учти, после того, как я всё расскажу, устрою тебе такую промывку мозгов, что произвольную обязан будешь откатать так, как ещё в жизни не катал! Понял?       — Угу, — кивнул Никифоров, — я в нетерпении.       — Не ёрничай, Витя, а слушай лучше. Ты спрашиваешь меня, почему я тебе ничего не сказал тогда? Так у тебя были соревнования, ты отлично откатал короткую программу, шёл на новое чемпионство и новый мировой рекорд! Я не мог позволить обстоятельствам помешать… — Яков приподнялся и взбил подушку руками, — могу привести тебе простой пример: год назад семья Юри сообщила тебе, что Маккачину плохо, что он, возможно, даже заболел. Ты сорвался и уехал в Японию, спихнув на меня мальчишку. Тогда бы произошло тоже самое. Вот почему я ничего тебе не говорил… Да и забыл потом, честно говоря. Впрочем, как и ты…       — Я бы поступил правильно, — произнёс Виктор, устремив свой взгляд в окно, — как поступил правильно в ситуации с Маккачином. Они дороги мне, как дорог ты, Юри или Юра. Хочешь сказать, что предпочёл бы заботе мучиться от нестерпимого жара болезни? Хочешь сказать, что лучше бы я в шестой раз стал чемпионом, чем помог бы выздороветь, болей ты? — Фельцман утвердительно кивнул, — признаться, я словно открыл для себя нового человека, — потрясённо выдохнул Никифоров, — коньки никогда не стояли для меня выше людей и моего пуделя. А теперь… Спасибо, Яков, что разъяснил мне ситуацию, конечно, но мне пора идти…       — Виктор! А как же разбор твоей программы?! — мужчина даже вскочил с дивана, надевая на голову шляпу.       — Я приду. Только позже. И обещаю, ты сможешь оторваться на мне, как только захочешь. Передавай поздравления Юре! — и Никифоров был таков. Яков даже не успел крикнуть ему вдогонку «пару ласковых».       Я же надеюсь, он не к ней побежал? И какие поздравления, чёрт возьми?!

***

      На дворе была ночь. И в общем-то, все спортсмены спали после трудного для и изнурительных тренировок. Вот только одному фигуристу было всё равно на это, ведь пора уже развеять эту грань недопонимания, что сложилась между ними за эти два года. Никифоров уверенно шёл к комнате, у которой только вчера выслушивал девушку. Думаю, сегодня коридор будет не самым подходящим местом для нашей беседы…       Постучавшись, он привычным движением отошёл в сторону, чтобы его не пришибло дверью. За стеной послышалась ругань. Ого… Она и так может? Поразился Виктор. Хм, или она не одна? Хотя… вряд ли! Никифоров даже тряхнул головой, дабы развеять все ненужные мысли, что беспрестанно лезли в его голову. Недолгая возня, знакомый скрип двери, и вот уже Лёгких стояла перед ним. В одном светло-голубом халатике с запахом. И с мокрыми волосами.       — Ты каждую ночь вот так вот будешь наведываться? — хмуро пробормотала Юлия.       — Если будет нужно, — уклончиво ответил Виктор, — прогуляемся? — он изогнул одну бровь, на что Лёгких качнула головой, при этом прикрыв глаза.       — Если ты ещё не заметил, то скажу: я была в душе. Волосы мокрые, остыть ещё не успела.       — Не беда, — отмахнулся Никифоров, — я тебе своё пальто дам. И шапку тоже.       Девушка смерила его продолжительным взглядом, размышляя над приглашением.       — Разговор очень важный, — добавил Виктор, — так что, думай быстрее.       — Может, я всё-таки оденусь? — Юлия оглянулась в комнату, откуда доносились громкие крики и звуки бензопилы, — или хотя бы телевизор выключу?       — Я же сказал, что дам пальто! — и с этими словами Никифоров схватил её за запястье и зашагал к лестнице, почти волоком таща её за собой.       — Вот всегда ты так! — заныла Лёгких, — а на людях такой милый и добрый! Отпусти-и!       — Не ной, — Виктор шёл, даже не оглядываясь, — разговор правда важный…       — Тебе хорошо, — процедила Юлия. Ныть она действительно перестала, — ты большой и сильный! Тащишь меня за собой, а я вообще-то в тапочках! В домашних тапочках! Ножкам холодно!       — Так, а где твоё спокойствие? Ты ведь теперь только серьёзные программы катаешь…       — Виктор! — но тут Лёгких замолчала. В лицо ей вдруг ударил порыв ветра. Влажные тёмные волосы взметнулись вверх, путаясь ещё сильнее. А по ногам прошёлся холодок, — я заболею! Виктор!       Мужчина обернулся. Скинул с себя пальто (которое предусмотрительно захватил с собой перед тем, как идти к Юлии), и набросил его на плечи девушке, тут же застёгивая. На голову водрузил тёплую шапку, натягивая её так, чтобы скрывала уши. Теперь Юлия походила на маленького пухленького ребёнка в сотне одежёк. Сам Никифоров одёрнул плотный шерстяной свитер и поднял горло, скрывая шею. И тут же рассмеялся.       — Тебе весело? — удивилась Лёгких.       — А то! — кивнул мужчина, — этот случай напомнил мне другой, когда ты наотрез отказалась идти на показательные выступления. Тогда мне тоже пришлось тащить тебя…       — Да! Только я была сухая, — пробубнила Юлия, — уф, ладно, — она вдруг тоже улыбнулась, — так о чём же таком важном ты хотел поговорить?       — Хотел прояснить кое-какие события из моей жизни, — Виктор опёрся на перила лестницы.       — М-да, выбрать площадку около столовой местом для важного разговора — гениально, — усмехнулась девушка.       — Уж прости, времени было мало. Ну, а теперь перейдём непосредственно ко мне, — Никифоров отвёл чёлку в бок, смотря на Лёгких двумя глазами. Она тоже не на ели глядела, — Яков был в курсе твоей травмы, но не сказал мне, сославшись на моё новое «вот-вот» чемпионство. Потом он забыл. А я прекрасно знал, что Алла Дмитриевна больше всего не любит, когда её ученицам звонят. Проходил уже через это, — усмехнулся Виктор, — вот и не предпринимал попыток, надеясь, что у тебя всё хорошо. А потом появился Юри…       — И увидев его, ты понял, что влюбился! Не так ли? — Юлия выдохнула. В воздух устремилось маленькое белое облачко.       — Нет. Но я нашёл своё вдохновение, ведь уже давно не мог никого удивить. Тренируя Юри, я научился замечать за остальными фигуристами абсолютно всё. Недокрут. Недоработку на дорожке. И просто малейшие мазки. Став тренером, я мог с абсолютной уверенностью поставить такую программу, которая опережала бы все остальные. Даже себе.       — Я поняла, что твои уникальные способности раскрылись ещё больше, — вздохнула Лёгких, — что дальше?       — Кацуки двадцать три года своей жизни ничего не добивался. Я помог ему, он стал моим учеником. И честно говоря, я был слишком счастлив, когда он впервые откатал без ошибок. Я не знал, как ещё добавить ему мотивации, ведь я был для него кумиром (да, не удивляйтесь. Виктору было известно всё. Абсолютно!), поэтому и… поцеловал его тогда. Это было самое спонтанное решение, пришедшее ко мне.       — Я знала, конечно, что у тебя проблемы с памятью, но чтобы ещё и с головой, — поражённо произнесла Юлия, — противно-то не было?       — Ну, было, если честно. Но зато это помогло, — Виктор хмыкнул, — Юри занял второе место на финале Гран-при, к тому же и те кольца не были чем-то таким, о чём решили все. Он подарил мне его в знак уважения, а себе взял в качестве талисмана, не более. Это опять же я извернулся так, чтобы мотивировать его. Ведь если бы кто-то тогда не сказал, что мы женаты, ничего бы и не было, и Кацуки, возможно, не был бы на пьедестале.       — Слишком много «бы», — ухмыльнулась девушка, — и что же дальше?       — Я объясню ему, что всё на самом деле совсем не так, как полагают окружающие, да и думаю, он тоже со мной согласится. Просто… заигрались? — Виктор отчего-то покраснел.       — Ничего себе игры! — возмутилась Лёгких.       — Я же пошутил… В общем, я хочу сказать, что наши отношения не заходят дальше хорошей мужской дружбы и тренерства. И ещё… может, можно было бы забыть все старые обиды и вновь…       — Виктор, ты такой… Виктор! — рассмеялась Юлия, — но прости теперь ты, я не могу так. На дружбу согласна, но не более. Пока, — Лёгких натянула шапку сильнее, а Никифоров вдруг вытянул руки в стороны.       — Обнимемся? — он тепло улыбнулся. Девушка легко выдохнула, а потом всё-таки подошла, встала на цыпочки (ведь Виктор был намного выше неё) и обняла. Крепко. Как раньше… — хах, — усмехнулся мужчина, — гея обнимать не боишься?       — Заткнись, Никифоров! — прошипела Юлия. Но это не звучало по-злому, как-то наоборот, очень даже добро.       — Итак, раз льда между нами больше нет, позволь-ка кое-что тебе сказать, — Виктор отстранился, набрал в лёгкие побольше воздуха и как заорал, — ты когда свой сальхов исправишь?! Либо вообще убирай, либо делай! Я ж краснею из-за тебя! И не стыдно?!       — Витя, Витя, потише, — Юлия вытянула руки перед собой, — ты что, разбудить всех удумал?       — Нет, но… — Никифоров перевёл дух, — в общем, поступим так. Завтра свободный день. Ведь прокат будет у пар и танцоров. У тебя будет тренировка, и проводить её буду я. Не Алла Дмитриевна, а я, — мужчина сделал ударение на последнем слове, — если завтра ты не исправляешь этот злосчастный прыжок, заменяю нафиг!       — Витя, что за выражения? — Лёгких от такого напора даже опешила немного.       — Юра и похлеще может, так что ничего страшного, — Никифоров поправил свитер, — уяснила?       — Вполне, — кивнула Юлия, — а теперь-то… мне можно вернуться в комнату?       — Можно. Я вижу, что уже дрожишь, — согласился с ней Виктор, — я провожу.       — Не нужно…       — Мне снова тащить тебя? — Никифоров в шутку прищурился, протягивая к ней руки.       — Даже не думай! Я поняла, что сейчас ты вновь был настоящим Виктором Никифоровым, которого знают лишь единицы, но тем не менее, за рамки заходить не стоит точно.       — Ла-адно, — протянул мужчина, — пошли.

***

      Очутившись в своей обители, Юлия потянулась и посильнее запахнула халат. Потом прошла в спальню, где на её кровати удобно примостился Юра в своей леопардовой пижаме с котятами. В его руке был пульт, а телевизор разрывался от криков мужчины, которого затягивал водоворот неизвестно куда.       — Без меня смотришь? — Лёгких плюхнулась рядом, — ну-ну.       — Надо же мне было чем-то занять себя, покуда вы там лялякали! — возмутился Плисецкий. Он как всегда не изменял себе, — а теперь, дорогая Юлечка, — он хитро скосил глаза на рюкзак, — пришла пора превратить моё желание в реальность. Вторую часть сделаешь, когда выступать будешь, а пока…       — Юр, а может, всё-таки не будем этого делать?       — Кто мне в карты проиграл? Правильно, ты, — Плисецкий вдруг приобнял её за плечи, — а значит, всё ты будешь делать!       — А что другие скажут? — конечно, ей эта затея очень даже не нравилась.       — Посмеются. И всё. Зуб даю, что никто не узнает, что это сделала ты, — подмигнул ей Юра.       — Ловлю на слове. Так что готовься, если что, остаться без зуба. Тебе где вырвать? Сверху? Снизу?       — Потом решим, — Плисецкий вскочил с кровати, хватая рюкзак, — поднимайся! Мы идём на шестой этаж!

***

      Следующее утро можно было назвать вполне обычным. Тихое, спокойное. Никто не будит. Наверное, именно такое утро люди называют добрым.       Полусонная Юлия спускалась в столовую, надеясь, что сегодня в их рационе не будет печёнки. Чуть не посчитав носом все ступеньки, она-таки добралась до огромного зала с множеством длинных белых столов и стульев с деревянными спинками. Захватила свою порцию, благодаря поваров, что дали курицу, и села на своё место. Взяла привычным жестом вилку в правую руку и только собиралась положить в рот первый кусочек, как громкий мужской крик заставил всех в столовой обернуться на «говорящего».       — Плисецкий! Урою! — орал на весь зал Жан-Жак, — что ты сделал с моими волосами?!       Лёгких тоже посмотрела на Леруа и чуть было не подавилась. Ух, Юра! Я же говорила, что это дурацкое желание!       Джей-Джей, сверкая в лучах утреннего солнца, нёсся по лестнице вниз. Его обычно тёмные волосы теперь были голубыми. Ярко-голубыми.       Плисецкий же как ни в чём не бывало подпирал собою стенку около выхода из столовой.       — Леруа, и в чём же ты меня подозреваешь? — спокойно (спокойно? Серьёзно?) произнёс Юра и тут же зевнул.       — Хочешь сказать, что это не твоих рук дело?! — оказавшись в плотную к подростку прошипел Жан-Жак, — меня же на смех поднимут!       — Уже, — всё так же спокойно заметила русская фея, — я тут не при чём. Не вини меня во всех своих грехах.       — Я тебе не верю! — Джей-Джей схватил Юру за грудки и поднял немного над землёй.       — Придурок, сразу советую отпустить. А иначе пожалеешь ещё, к тому же… то не твоя невеста идёт? Не твоя страшила?       — Молчи! — Леруа тут же отпустил Плисецкого, — руки марать не хочется.       — Ага, — усмехнулся Юра, — ну пока! Удачи! — и преспокойно покинул столовую, оставляя Жан-Жака наедине с переполненной людьми столовой, невестой и голубыми волосами.       Оказывается, его тоже можно вывести из себя? Хихикнула Лёгких, наконец, отправляя в рот кусочек варёной курицы. Ну Юра, ну даёт! Однако, мне будет не проще Жан-Жака… Ведь этот маленький негодник решил хорошенько отыграться!       А Плисецкий тем временем ржал, как конь, в своей комнате, изредка задевая ногой стоящую рядом с кроватью тумбочку. И тогда помимо смеха в воздух вырывалась и пара ругательств, но звонкое «ха-ха-ха-ха!» тут же заглушало их, не позволяя услышать. Что ж, шутка удалась! (О, надо было видеть лицо Юлии, когда она дрожащей рукой, чтобы не разбудить, красила волосы Джей-Джея, каждый раз при сопении которого посылала ненавистный взгляд в сторону Юры).

***

      Покончив с завтраком, Лёгких поднялась из-за стола и поспешила в свою комнату, чтобы переодеться. Ей предстояла долгая и очень тяжёлая тренировка…