«Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрёшь с голоду, платят риском помереть со скуки» граффити «красного мая» 1968
«Если бы однажды я решилась написать книгу по саморазвитию, то не растекалась бы мыслью по древу, а указала бы в первых абзацах житейские принципы, способные сделать каждого чуть более счастливым. Плевать, что получилась бы лишь жалкая брошюра. Первый и самый главный — будь пофигистом, что значит: никогда и ни на что не надейся и ничегошеньки не жди! Завышенные ожидания — когда тебе впервые понравился мальчик, но в летнем лагере вас определяют в разные отряды из-за возраста, провоцируя возникновение шаблонов стереотипного поведения — разбиваются, как хрусталь. Когда же человек не зацикливается на повышении зарплаты или любом другом объекте своих желаний, тем самым отпуская воздушные шарики в небо, а не в потолок четырёх стен песочного замка — счастье само плывёт в руки. Оно, как и любовь у Шекспира, готово само броситься на шею, так как отсутствие любых ожиданий служит благодатной почвой для радости, когда случится что-то хорошее, чего ты даже и не ждал вовсе. Всё просто. К несчастью, все люди эгоисты, и каждый желает себе только наилучшего, игнорируя то хорошее, что имеет прямо здесь и прямо сейчас. Во-вторых, никогда не следует говорить человеку, что он напоминает вам какого-нибудь персонажа или послужил прототипом для оного — он обязательно захочет посмотреть на „себя“ со стороны и может испытать разочарование, что может пошатнуть вашу дружбу. А то, почему она слишком шаткая, может быть темой для следующей брошюры. В-третьих, никогда нельзя себя жалеть, даже если соблазн велик. И ты дура, Николь Моро, если сидишь у камина и вспоминаешь время, когда была беззаботной маленькой девочкой, гоняющей стаи бабочек в пригороде. И вдруг резко осознаёшь, что хочешь снова стать маленькой, дабы сбежать от взрослых проблем. Ты глупая. Ты бездарная. Ты сама виновата в том, что всё летит в тартарары.» Последние строчки были уже вовсе не о вымышленной Николь. Жизнь самой Полетт была разрушена в одночасье. Сначала издатель не принял её второй роман, назвал бестолочью, позорно выставив за порог. После она рассталась с Леопольдом Готье, сыном декана, хотя никто никому не изменял, и не было особых предпосылок, просто захотелось больше пространства. В этом вся Полетт: сначала рубит с плеча из-за каких-то внутренних заморочек, а потом мучается и сомневается в правильности своих же поступков. Но, так совпало, что женская интуиция не подвела — Леопольд пал до того, что присвоил её рукопись, — именно поэтому издатель смотрел на неё пренебрежительно, как на плагиатора, именно поэтому не было новых идей, именно поэтому хотелось выцарапать глаза чёртовому семейству Готье. Это состояние жалости к себе и одновременно ненависти к себе и ко всем вокруг затянулось, оно же послужило причиной отчисления на последнем курсе из института, невзирая на вклад в историю современной литературы юного без пяти минут бакалавра филологии, так ещё и мама… скончалась… скоропостижно. «Отец теперь точно запьёт», — вертелось в голове, она сама держалась из последних сил, чтоб не прикладываться к стакану: не посещала вечеринки, чтобы избежать светских соблазнов, а из дому выходила лишь на работу, забегая на обратном пути в ближайшее кафе за едой на вынос. Ведь Зои так верила в неё, так радовалась, что хоть кто-то из их семейства получит полноценное высшее образование, достигнет каких-то высот. Она скупала все-все газеты и журналы, где были хоть крохотные заметки о мадемуазель Ренар. По правде, Полетт никогда не нравилось её имя, поэтому в литературных кругах её знали под псевдонимом Катрин Мосс. Ей казалось, что это звучит и не вызывает ненавистных ассоциаций как petit Paulette*. Эта женщина была её самым большим поклонником и мотиватором, даже не будучи настоящей матерью с точки зрения биологии, а родной отец даже не позвал на её похороны. И что в итоге? После всего этого маленькая Полетт двадцать лет назад проигрывала в схватке с депрессией. Долгое время она не могла выдавить из себя ни строчки, хотя сколько помню, была законченной графоманкой. А тогда она вынуждена была выжимать из себя все соки, чтобы оплатить жильё, ведь старик-арендодатель совсем рехнулся и поднял оплату за квартиру в два раза. В общем, дела обстояли туго: непроглядный мрак не позволял сотворить что-то доброе и светлое, правильные слова не находились и те издатели, кто решался публиковать её работы под другими псевдонимами вскоре понимали, что совершили ошибку. Отец Полетт, Ален Ренар, никогда не понимал искусство и не воспринимал всерьёз любые творческие потуги дочери. Он всю жизнь работал физически на ферме, потому что фермером был его отец, а до этого и его дед… Он отрёкся от всех своих мечтаний, чтобы продолжить семейное дело, которое в последние годы не ладилось из-за постоянной конкуренции на рынке. Но, надо бы отдать должное отцу, который всегда трезво смотрел на жизнь. После успеха первой книги, Полетт задумалась над словами, которые он повторял без умолку: «Волка ноги кормят. Нельзя один раз вспахать всё поле, а потом весь год надеяться, что всё само собой вырастет». Именно поэтому девушка не стала надеяться только на гонорар от продаж (который некогда всё же помог снять маленькую уютную квартирку), а стала искать подработку на время каникул. Она нашла вакансию помощницы воспитателя в детском саде, и в те тёмные времена эта работёнка была единственным источником света и нитью для связи с реальностью. Источником какого-никакого дохода, треть которого мамзель откладывала на карточку для исполнения заветных желаний. Однажды вечером девушка вышла на типично французский балкон, с узкой площадкой и литым чугунными перилами, на которой помещалось всего пару цветочных горшков да крохотный табурет. Раньше она обожала писать там по утрам на печатной машинке continental, а вечерами петь песни под гитару вместе с Лео и компанией, провожая закаты, а в тот час размышляла о том, стоит ли ей жить вообще. Зачем она в принципе вылупилась на этот свет Божий? Родилась в деревеньке региона Шампань, переехала в Париж, поступила в Сорбонну, на спор написала один бестселлер, что позволило снять квартиру, пыталась зацепиться всеми правдами и неправдами, поддавшись чарам Леона. Всё ведь банально до ужаса: девочка из провинции, из далёкой глубинки, но довольно смышлёная, сорвала куш, выиграв престижный литературный конкурс, вот только богатством ума не купишь. Хотя, о каком богатстве речь? Новоявленная парижанка могла запросто спустить всю зарплату на вечную классику — сумку от Chanel, — а дальше сидеть на воде и хлебе неделями. Сомнительные заветы субтильных супермоделей 90-х, вроде: «Нет ничего вкуснее, чем ощущать себя худой» прочно въелись в подкорку. Однако все эти внешние атрибуты, вроде рабочей машинки, красивых блокнотов, старых журнальных изданий и связок книг, разбросанных повсюду, нисколько не помогали писательству. Точно так же, как и письменный стол, работа за которым не заладилась чуть ли не с первого дня его покупки. Он служил скорее элементом декора, нежели рабочим местом, на нём неизменно стояла ваза с сухими полевыми цветами, купленными на цветочном рынке, а вокруг разносился аромат благовоний. По всей комнате были расставлены дорогущие свечи, на комоде, выстроившись в ряд, стояли флаконы нишевых ароматов, хотя любимым значился всего один, который девушка считала своим фирменным, отличительным знаком, благодаря которому её можно узнать из тысячи, который призван вызывать у её знакомых воспоминания и стойкие ассоциации исключительно с одной особой из их окружения. Который впивается в кожу, как татуировка. Уже который день девушка молча пялилась на чистый лист бумаги, который изредка марала чернилами, пристрастилась к сигаретам, перечитывала написанное и, выдернув лист из машинки, судорожно скомкав, отправляла его если не в стоящую рядом корзину для бумаги, то прямо на пол. Она молча поднялась на ноги и те повели её на крышу, откуда любила наблюдать за городом (благо дом находился на небольшом возвышении). Глупые слёзы застилали глаза, и слышны были только сигналы клаксонов вдалеке, а на её улице было тихо, как в загробном мире, казалось, даже вездесущие голуби улетели подальше от её депрессии. Ноги вели к самому краю невысокого здания. Именно оттуда лучше видно Эйфелеву башню, с высоты вид получше… Накрапывал дождь, и это был идеальный момент для прощания. А потом неожиданно в хаотичный поток мыслей на фоне звенящей тишины и монотонного постукивания капель по кровле ворвался новый звук, когда кто-то заиграл на губной гармошке блюз. В такие моменты думаешь: «К чёрту всё, ты ещё не научилась играть блюз! Да ты вообще ещё столькому не научилась, ведь надеялась, что работа няней будет лишь временной подработкой, а она затянулась, засасывая тебя безвозвратно, как зыбучие пески. Вдохновение совсем покинуло, Муза отвернулась, романы не пишутся, и в панике начинаешь скупать книги по фрикономике, о писательстве для чайников, да о чём угодно, лишь бы поддаться чарам прокрастинации».Fleetwood Mac — Looking For Somebody
Парень сидел на корточках, опираясь на стену возле кафе, где работал бариста. Они неоднократно встречались раньше, она покупала у него кофе и они даже перекидывались парой фраз. Так, лёгкий флирт для хорошего настроения в ту пору, когда он ещё помогал. И всё было ладно до того момента, как лучшая подруга Вивьен разузнала, что этот кофевар ещё и начинающий блогер-путешественник и стала агитировать упасть ему на хвост, чтобы вылезти наконец из ракушки. Забавно, что нашими лучшими друзьями считаются люди, с которыми мы учимся лишь половину школьных лет, которых мы знаем меньше, но зато во множестве ситуаций. Девушки прошли вместе огонь, воду и экзамен по латыни. Именно тот вечер ознаменовался окончанием любого общения Полетт с буфетчиком бомжеватой наружности до момента, когда судьба в виде старика, владеющего идеальной квартирой, решила вмешаться. Полетт слушала мелодию с закрытыми глазами, стоя у самого края крыши. Её ожидали не лучшие времена: хозяин апартаментов грозился оставить за ней лишь одну комнату, а вторую сдать новому постояльцу. Долговязый бармен в последнее время тесно общался с мсье Морелем, что не могло не настораживать. И, как отблески на небе после заката, в её душе рождалось прозрение: тот факт, что эта ситуация вызывала в ней раздражение указывал на то, что этот парень одним своим присутствием делал её живой, даже не пытаясь. И если он выбирал жизнь в своё удовольствие, то почему ты выбирала сытую старость, Полетт? И кем бы ты была сейчас, если бы он не ворвался в твои серые будни, окрашивая их в цвета чёрной зависти, ненависти и неприятия, откуда рукою подать до уважения, подражания и… любви? И так по кругу. Пока ты не поняла, что гармония правит миром, и частичка ян всегда была, есть и будет в твоём инь. Пока заново не научилась смотреть на вещи проще и видеть в каждом хорошее, как в детстве. Ты выбирала уверенность в завтрашнем дне, рискуя помереть со скуки, пока не встретила того, кто был уверен лишь в том, что скучать не намерен. *фр.: маленькая Полетт