Смысл жизни по Цельсию

В чёрной-чёрной комнате, на чёрном-чёрном столе стоял чёрный-чёрный ноутбук… То есть не совсем так. Ноутбук был розовый, стол — древесина древесиной и цвета соответствующего, а комната была обклеена вполне жизнерадстными блёкло-бежевыми обоями с неброским рисунком. И единственное, что омрачало краски — это то, что в комнате не горел свет. Было почти темно, если не считать, что ноутбук был открыт, и вот уже его экран был однозначно чёрным, хотя по нему иногда пробегала одна-другая то ли снежинка, то ли мошка белого цвета. Ноутбук спал и никого не трогал. Но вот раздался характерный «щёлк», и все предметы снова приняли привычные размеры и цвета. Хозяйка комнаты прошагала к столу, серьёзно посмотрела на невинный и как будто даже посапывающий прибор, ища какую-то логику в полёте белых мух, а потом резко взяла в руки мышку и провезла ей по коврику. Ноутбук недовольно зажужжал, изменился в цвете, лениво набрал яркость и голубым цветом обоев рабочего стола, с которого вечно слетали все устанавливаемые картинки, уставился на Коко, словно вопрошая: «Ну, и что дальше?» А дальше начались очередные глупости: продвинувшись в игре дальше по сюжету, Коко добралась до этапа, где нужно было обыграть компьютер в шахматы. Можно подумать, что Коко наивно понадеялась, что спросонья ноутбук ей вот так просто сейчас и проиграет, но нет, у неё созрел план поумнее: она собиралась противопоставить способностям одной игры способности другой. Проще говоря, она запустила отдельную игру именно в шахматы, выбрав в ней белые фигуры, а в инди-творении выбрала чёрные. И теперь, когда на экране отображался ход компьютера, она его, как попугай, повторяла компьютеру по соседству, и смотрела, что сделает он. Запоминала его ход и дублировала первому компьютеру… — Чем занимаешься? — тихо и очень вежливо спросил Аку-Аку. Или это Коко только показалось, что он спросил тихо и вежливо: от осознания своей невероятной гениальности ей всё могло бы показаться сейчас лучше, чем оно есть. — Я? В шахматы играю, — на секунду переведя взгляд с экрана на маску, сказала Коко. У Аку-Аку сделалось на лице такое выражение, какое появлялось обычно, когда ему без вранья льстили. Сам он как будто бы чуть прищуривался, а уголки его рта при этом плавно приподнимались вверх. В таком положении он выдерживал довольно долгую паузу, которая должна была помочь его слушателям (в данном случае слушательнице) понять его прекрасное расположение духа, да и не только понять, но и проникнуться, вобрать в себя эти незримые лучи добра, радости и счастья. На результат своего внушения он никогда не смотрел. Может, в нём внутри что-то щёлкало, и поэтому он уже не мог нормально воспринимать происходящие. Но погружаясь в себя, в свои развесёло скачущие мысли, он вставал вскоре над ними дирижёром, просил тишины, учтиво склонив голову набок, и, раскрыв нужные страницы с нотами, начинал музицировать. О, в голове у него звучала Музыка с большой буквы! Он бы начал танцевать эту Музыку, чтобы её видели все и все же её танцевали вместе с ним, обладай он хоть какими-нибудь подвижными частями тела. Ушами, например. Но это было невозможно, как невозможно достать сиреневой звезды или литра ортопедических яблок по сниженным ценам, поэтому он обыкновенно говорил. Говорил много, долго и очень вдохновенно. Вытрясти его из подобного состояния было непосильной задачей. Но Коко это было и не нужно. Даже наоборот, пока он что-то говорит про «немногие лучики надежды, пробивающиеся в сквозь кольцо туч, вставших тёмной стеной над нынешним поколением…», про саморазвитие, про преемственность, про понимание и непонимание и много про что ещё, можно делать, что только вздумается. И она продолжила играть в «Сломанный телефон» с двумя своими искусственными интеллектишками. А за это время толковому машинному коду удалось свести первую партию с другим машинным кодом в ничью. И пока на экране высветилась информация о повторной загрузке игры, Коко имела неосторожность отвлечься и послушать, что говорит Аку-Аку. А он говорил о своём любимом — о душе. Он распылялся, что душа размера почти такого же, как и её тело-вместилище, и что крепится душа к нему в области затылка. Он был готов вступить в спор с каждым, кто бы сказал, что душа где-то в грудной клетке прячется или в печени, или даже в пятках. У него самого не было ни груди, ни живота, ни ног, поэтому оставался только один вариант — затылок. Он, конечно, был изобретателен на всякие околосказочные изящные многостишия и рассказики, почему душа крепится к телу именно в затылке, горячо их отстаивал и часто был успешен в этом, но сам не знал более точной причины, чем что душа у него есть, и крепиться ей больше негде. А если бы кто-то посмел ещё усомниться в том, что он существо, обладающее душой, то тут уж беги гасить воду и сливать свет… Округлыми глазами посмотрев снова на экран, который как не воспринимал речей Аку-Аку, так и продолжал в этом приуспевать в отличие от Коко, обладательница ноутбука попробовала снова провернуть стратегический манёвр, параллельно с силой пытаясь забыть весь только что услышанный поток сознания. Она начала обращать внимание на лёгкую дрожь в пальцах, на запах пыли, которую давно бы пора вытрясти из клавиатуры, на волос, выбившийся из причёски — на всё что угодно, кроме бесчеловечной человеческой речи. Ей это удалось. Ей на этот раз всё удалось: удалось отстраниться от аковской болтовни и удалось наконец обыграть компьютер. Улыбнувшись экрану, она посмотрела на то место, где некоторое время назад разглагольствовал Аку-Аку. Там никого не было. Это было странно. Это было пугающе. Сохранив прогресс и выключив ноутбук, Коко, вслушиваясь в тишину, неторопливо пошла ко входной двери. Она заставила себя сначала выключить свет, выйти и закрыть за собой дверь без лишней спешки, потому что ничего страшного на самом деле не произошло. Просто Аку-Аку куда-то улетел. Мало ли у него дел сегодня? Всегда может произойти что-то непредвиденное и очень важное, что другому покажется простой случайностью. У духов вообще своё понимание мира… Пройдя дом насквозь, Коко так никого и не встретила. С большой надеждой она перешагнула за порог и, прежде чем жадно оглядеть весь двор, закрыла за собой дверь. На дворе не было ничего нового. Трава как трава, колодец как колодец и калитка как калитка. Но Коко всё-таки дошла до самой калитки и посмотрела дальше за неё. Там тоже была трава, только выше и гуще. Ветром её немного качало то туда, то сюда, иногда даже стелило почти к самой земле. Странно гулять с такую погоду ближе к вечеру, поэтому Коко и не решалась пойти куда-либо дальше. Из травы ей навстречу неожиданно выскочил давешний боевой камышовый кот, на секунду остановился, оглядывая местность, и побежал дальше по внешней стороне забора. Проводив взглядом удаляющееся животное, Коко ещё больше растерялась и хотела пойти домой, как на тропинке с той же стороны, откуда выскочил недавно кот, показался Крэш. Он бежал с радостным выражением лица, держа руки перед собой, оглаживая ладонями траву. Тут он тоже заметил Коко и стал, кажется, ещё радостнее. Добежав до калитки, он остановился, ожидая чего-то. — Привет. Ты больше никого не видел? — сразу спросила Коко. Крэш задумчиво почесал голову, посмотрел куда-то в небо и один раз резко мотнул головой. Другого ответа и не требовалось.