***
Я сидела на кровати в своей маленькой темной комнате. Во дворе за окном вовсю сиял желтоватый месяц. Он смутно виднелся из-за облаков. На улице был тёплый сентябрь, окутывающий город в разноцветные осенние цвета. И как всегда такому времени года в наших краях сопутствовал проливной, надоедливый дождь. Он сильно бил по стеклу, выбивая отвратительный асинхронный такт. Но это не выводило меня из себя. Я полностью сосредоточилась на переносе в другое пространство, ведь нам троим надо было возвращаться домой. Так просто исчезли, так сложно вернуться. Я почувствовала тёплый прилив чакры, исходящий откуда-то из живота, но даже с таким объемом энергии, у меня не выходило совершить прыжок. – Если не сейчас, то сколько мы тут пробудем? – с отчаянием в голосе спросил у меня Какаши. – Не знаю, – я открыла глаза и увидела полный безысходности взгляд копирующего ниндзя. К моему сожалению, я не знала, как ответить на этот вопрос. Сегодня утром родные по крови покинули мой детский дом, оставив меня наедине с родителями и Какаши. Я пробовала уйти в город шиноби весь день, но ничего не получалось. Мои силы не позволяли сделать скачок, а чакра Какаши, судя по всему, не подходила для подобного дзюцу. Я не знала, что делать. Иван исчез вместе с котом сразу как показал Какаши квартиру, Унмей сбежала после нашего общего диалога, а я... я одна была слишком слаба, чтобы перенести троих. Я посмотрела на сидящего передо мной на корточках Какаши. Он тяжело вздохнул и опустил голову. Его серебристые волосы опали вниз. Я осторожно взяла его лицо в ладони, приподняла вверх. Он был как всегда сонный и безэмоциональный внешне, но на деле, я чувствовала, он тосковал и переживал. – Какаши, мы уйдем отсюда, просто мне надо немного времени, чтобы накопить чакры, – я грустно свела брови к переносице, не отводя взгляда с его глаза. Он улыбнулся: – Нечего оправдываться, прорвёмся, – он нежно провёл своей рукой по моему подбородку и щёлкнул по носу. Я засмеялась. Это дурацкое действие уже вошло у нас в привычку. Вдруг я почувствовала резкий толчок в области живота. Широ сильно ударил меня изнутри. – Ай! – вскрикнула я дернувшись и посмотрела вниз, на живот. – Что такое? – забеспокоился Какаши. Я на долю секунды замешкалась, совсем забыв про нахождение в комнате третьего "человека". – Широ дерётся,– я неловко улыбнулась, сжав в руках пододеяльник. – Широ? – удивлённо спросил меня Какаши. – Я так назову сына, когда он родится. Какаши усмехнулся: – А если это девочка? – Нет, поверь, это будет однозначно мальчик, – я вспомнила белоголового дурака, что пририсовал Какаши усы нестираемым маркером, которые мы не могли отмыть несколько часов. – Белый снег? – ласково пробормотал Какаши. – Мне нравится, – спокойно добавил он и положил руку на мой живот. Я немного покраснела, ничего не ответив ему. Широ толкнул меня ещё раз. Какаши приподнял брови вверх. – А у него неплохой удар, – он засмеялся. – Получше, чем у Ивана, – он засмеялся ещё хлеще. Я неловко и натянуто улыбнулась. Да уж, лучше. В дверь опять вошли без стука. Я обернулась на незваного гостя. Мама выбежала из комнаты, как только зашла, с непонятными стеснительными криками. Я усмехнулась, Какаши встал на ноги и сел на синий стул на колесиках. – У Вас тут не принято стучаться? – спросил одноглазый. Я пожала плечами: – Принято. Не знаю, почему все это сегодня игнорируют. В комнату постучались. – Да, мамуль, входи! – крикнула я. В комнату неуверенно и ссутулившись зашла низенькая женщина с русыми ухоженными длинными волосами. Она уже переоделась в свою голубую пижаму и, по всей видимости, готовилась ко сну. – Ира, чай будешь? – ее голос звучал скованно. Я кивнула. – Мне как всегда. Мама улыбнулась в ответ и понимающе моргнула. Она вышла из комнаты, закрыв за собой скрипнувшую в тишине дверь. – Что такое? – удрученно спросил меня седоволосый. Я встала с кровати и подошла к безразлично смотрящему на меня парню. Он лениво сидел на стуле в ожидание ответа. Я потянулась к его маске и резко дернула ее вниз. Какаши был спокоен как удав. По его виду мне не было понятно, о чем он думает или что творится у него в душе. Я наклонилась к нему и жадно впилась в его губы, запустив ладони в его жёсткие как солома волосы. Он положил свои руки мне на талию. Я хотела опереться коленками о стул, но совсем забыла, что он был на колесиках. Я неуклюже упала на Какаши и мы вместе отъехали к столу. Мы легонько ударились об угол стола, отчего стакан с чёрными карандашами упал с грохотом на пол. Я засмеялась и попыталась встать обратно. – И что это за порыв нежностей? – с усмешкой спросил Хатаке, не давая мне выбраться из его лап. – Теперь у мамы хотя бы повод был покраснеть, – я встала перед ним, убрав прядь волос за ухо. – Она позвала меня выпить чай, ты не против? – С чего это я должен быть против? – Хатаке удобнее сел на стул и развернулся к книжной полке. – Я тут пока изучу твои книги. – Боюсь, что ты ничего не поймёшь, – я усмехнулась и потрепала его по волосам. Он пожал плечами: – Я попробую. В ответ я только поцеловала его в щеку и тихими шагами, чтобы не разбудить уже спящего отца, пошла в сторону кухни. Свет в комнате был приглушённым: мама зажгла только маленькую лампу у нового белого стола. На нем уже стояли две чашки с черным чаем, от которого клубами исходил горячий пар. Я подошла к стулу, бесшумно подвинула его и осторожно села перед грустной мамой. Она меланхолично смотрела на зеленую чашку, медленно мешая чай маленькой ложечкой. В комнате звучал звонкий звук ударов метала о керамику. Она достала ложку, облизала ее и аккуратно положила рядом. – С тремя дольками лимона и двумя ложками сахара, как ты любишь, – она грустно улыбнулась, взяв меня за руку. Я была спокойна и не чувствовала той печали, что испытывала она. Скорее всего, она переживала за меня. Отец точно рассказал ей о том, что ребёнок у меня в животе не от Какаши, а про настоящего отца я ничего говорить не хотела в день прибытия. Папа чувствовал, что история намечается длинная, а потому старался не сильно докучать мне сегодня с расспросами. Но как бы он не старался молчать, мама должна была узнать правду. Ведь я ее дочь, пусть даже и не родная, а значит, она должна знать все о моей жизни. Абсолютно все. – Спасибо, – тихо ответила я, взяв с тарелки со сладостями овсяное печенье. – Как дела? – я начала диалог как-то коряво, но по-другому я не знала как. Мама серьёзно смотрела на меня своим самым мягким, но грустным, взглядом. – Что произошло, Ира? Я не могла молчать. Мне надо было ответить на этот вопрос, ведь она бы не отстала от меня. Я не хотела лгать маме, но сказать правду было бы тоже слишком тяжело. – Мне трудно об этом говорить. – Тогда ответить, тот мальчик,правда, твой сын? – она озадачено смотрела на меня, не отпуская моей руки. На ее запястье поблескивал под светом лампы красный браслет, что она купила себе много лет назад в Грузии. Помню, она и мне такой привезла. Но где он сейчас? Скорее всего, утерян в бесконечном числе вещей, что я уже и забыла. – Я не уверена, но, судя по всему, это мой сын, – я провела другой рукой по животу. – Широ. Мама тяжело вздохнула и отпустила мою руку. – Отец сказал, что он из клана Учиха. А это значит, что он может быть сыном одного из двоих. Кто отец, Ира? – голос мамы был встревожен. Она явно не хотела слышать настоящий ответ. Думаю, что в глубине души, она хотела бы услышать такой ответ: "Широ, сын Какаши. У него же тоже шаринган". Или же:"Широ, сын Итачи. Он ведь добрый парень. И, внезапно, отличный отец". Но нет, мой ответ должен был звучать так: "Отец Широ, Обито Учиха. Он меня похитил, а потом мы по пьяни переспали. Да и вообще, эти ранения у мальчика – это его так отец побил". Я громко сглотнула, в горле был огромный ком, не дающий мне сказать и слова. – Обито, – лаконично ответила я. Мама сжалась от ужаса. Она отвела от меня свой взгляд, лишь бы я не заметила слез на ее глазах. – Как? – еле выдавила из себя Любовь. – Это не важно. Главное, что сейчас со мной все… – Тебя пытали? – ее голос был полон ужаса. – Он... – Мама, Обито не плохой человек, – я пыталась отвлечь ее. Но мамин взгляд потерялся куда-то в дали. – Все эти годы?– продолжала она гнуть свою линию. Я обхватила ее лицо ладонями, задев чашку животом и опрокинув ее вниз. Мама смотрела на меня каким-то пустым взглядом. – Мама, со мной все в полном порядке. А Обито... Как бы тебе сказать, мы с ним долго говорили, после чего он встал на праведный путь. – А ребёнка вы тоже разговорами сделали? – грубо прервала она со слезами на глазах. Ее было не унять. Она заплакала, уронив голову на сложенные на столе руки. В комнату забежал сонный отец. За ним тихо зашёл Какаши. – Что случилось? – спросил отец строго, подбежав к маме и нежно схватив ее за плечи. Она была в истерике. – Я... – я не знала, что мне стоит сказать на этот вопрос. – Иди, спи, Ира. Завтра договорите, – я грустно смотрела на сонного и от того раздражённого отца и рыдающую во весь голос мать. Я стиснула руки в кулаки, не сдвинувшись с места. Отец посмотрел на Какаши и махнул ему рукой, чтобы тот увёл меня в комнату. Ниндзя кивнул и взял меня за руку, стягивая меня со стула. – Нет! – громко крикнула я, одернув свою руку из его ладоней. Хатаке не удивился моей импульсивности, а наоборот, будто ожидал подобной реакции. – Мама! У меня сын! У тебя внук! Не важно, что произошло за эти три года. – Как не важно? – громко вскрикнула Любовь сквозь слезы. Она прикусила верхнюю губу, прямо как я, когда мне очень обидно. Из ее тёмных глаз градом лились слезы, оседающие на тёплой, махровой пижаме. – Так, не важно! – кричала я, взмахнув руками. К голове пробилась такая обида и злость, что я не могла сосредоточиться. Мама махнула рукой, закрыв лицо ладонями. Видимо, она все же не настроена говорить со мной. Я выбежала из комнаты, оттолкнув с прохода Какаши. Боль, ярость и злость кипели внутри меня, не давая мне успокоиться. Я схватилась за волосы, оттягивая их, растягивая кожу. Я крикнула что-то невнятное и ударила кулаком по столу. Рука сильно болела, в особенности мизинец. Я скрутилась калачиком на кровати и заплакала. Почему в моей жизни все так сложно. Где мой одинокий домик в лесу. Не хочу жить здесь. Не хочу быть здесь. Хочу быть дальше от всех проблем. Хочу домой. Холодно. В комнате очень холодно.***
Идёт пятый день моей жизни у Снегирёвых. За эти дни я ни разу не вышел за пределы квартиры. По большей части, мне не разрешили родители. По их мнению, я был не приспособлен к местной жизни и не смог бы пройти и метра по улице в одиночку. Что за вздор! Однако, увидев из окна огромные металлические машины, едущие по дороге с бешеной скоростью, я посчитал, что возможно они и правы. Я многого не знал об этом мире. Я даже не мог здесь разговаривать, ведь этот резкий, шепелявый язык был абсолютно не знаком мне. Я запомнил лишь несколько слов, не учитывая имен: "да", "нет" и "давай". Последнее слово я не совсем понимал, но отец постоянно говорил его, когда я пытался объяснить ему, что хочу пить или есть. Вообще, надо признать, что общаемся мы весьма нелепо, но уже достаточно продуктивно. Хотя сейчас все упирается лишь в примитивные диалоги из серии есть, пить, спать. Вначале было смешно наблюдать за тем, как родители Иры просили снять меня протектор с глаз, потому что это будет привлекать внимание, даже если я брошусь кому-то на глаза из окна. Я не хотел этого делать, но решил повиноваться. Когда они сняли повязку и увидели позаимствованный шаринган, Любовь вновь разревелась, а отец достал самую обыкновенную чёрную повязку на глаз, которые продавали и у нас в аптеках. В чем смысл такой замены я не знал, но решил, что здесь буду жить по их правилам. Моя одежда не вызывала у них разногласий, поэтому ее менять они не стали, только попросили не надевать маску на лицо, потому что, как я понял, для их мира это слегка странно. Хотя, я подозревал, что им просто было любопытно лишний раз посмотреть на мое лицо. Просыпались они достаточно рано - в шесть утра. На мое удивление, солнце в это время даже и не собиралось вставать. В моем мире в это время уже светало. Этот факт не давал мне спокойно просыпаться, ведь я привык, что утро начинается с первых лучей Солнца, а не с мрачного чёрного неба за стеклом. Первым в их семье вставал Алексей. Он громко вышагивал по квартире, стучал сковородками и включал на всю громкость радио. Музыка в этом мире сильно отличалась. Отец Иры предпочитал заунывные мелодии, даже утром. Он называл их "романсы". Я не разделял его широких чувств к подобной музыке. Хотя и у меня на родине можно услышать что-то подобное. Эдакий фольклор. Потом на кухню лениво выползала мать девушки. Она брала завтрак, что отец предварительно готовил на всех, и уходила обратно в спальню. Я в это время обычно только-только заставлял себя, почти насильно, встать с кровати и медленно шёл в душ. Каждое утро я пересекался в коридоре с сонной Любой. Ее внешний вид весьма сильно отличался от того, что я видел на фотографиях. Тугой пучок сменили растрепанные во все стороны неряшливые волосы, лицо казалось серым, румянец с щёк исчез, а из пижамы, мне казалось, она и вовсе не вылезала. Я учтиво кивал ей, она как-то грустно отвечала "да-да" и скрывалась в комнате с завтраком. Сегодня я не спал всю ночь. Сидел в комнате, смотрел на улицу. За окном бил сильный дождь. Он с треском разбивался о кроны деревьев, снимая с них разноцветные листья, что быстро и как-то жёстко падали на серую, мокрую дорогу. В небе виднелась тусклая желтая Луна. Звёзд найти я не мог, ведь все вверху было перекрыто серыми, грязными тучами. Мрачный мир. Как же ты тут жила, Ира? И что делать теперь мне? Заточенный в этих четырёх стенах, не понимающий ни единого слова. Сильный ниндзя, прошедший войну, беспомощно оставшийся в этой вселенной совсем один. Куда же ты исчезла? И почему? Я теперь навсегда останусь здесь?