Бездна

О смерти младшей сестры долгое время ходили слухи. В официальных новостях причиной ее смерти назвали автомобильную катастрофу, но Мадотсуки слышала, что камеры не зафиксировали ни одной машины в то время, когда могла случиться смерть. Были где-то и идеи о том, что Моноко могла упасть с высотного здания, находившегося как раз неподалеку от места происшествия. Идею подтверждали туфельки девочки, найденные прямо на крыше, что могло навести на мысль о том, что она совершила суицид — но зачем? Почему? Мадотсуки не особенно интересовали эти вопросы. Не могла она и найти сил, чтобы плакать, сопереживать Моное и родителям, беспокоиться, нести траур. Когда девочка вернулась домой, то в бессилии повалилась на кровать и закрыла глаза. В этот раз Мадо очутилась в тесных стенах красного лабиринта; через пару поворотов девочка увидела старую знакомую. Мери стояла и широко улыбалась как ни в чем ни бывало. — Иб! Ты наконец-то заметила меня! Мадотсуки лишь молчала и укоризненно глядела на нее. — Иб, но я ведь обещала, — поняв, что девочка имеет в виду, и тут же переменившись в лице, сказала Мери, — что я буду твоим единственным лучшим другом. Все это время ты не обращала на меня внимания, а я беспокоилась: может быть, со мной что-то не так? Может быть, я какая-то не такая или в чем-то провинилась? Но похоже, тебе просто было интереснее играть с ней. Впервые за долгое время Мадотсуки так отчетливо почувствовала внутри себя ярость — и закричала на Мери. То есть, она держала их с Гарри внутри галереи, затем поклялась убить любых друзей Мадотсуки — и теперь удивляется, отчего Мадо избегает ее? Лицо Мери снова исказилось, стало почти что таким же пугающим, как тогда, когда она горела в огне. — Ты постоянно говоришь о Гарри. Зачем он тебе? Он же просто бросил тебя. Нас бросил. Неправда. Гарри обещал, что мы еще с ним обязательно встретимся. Он обязательно верне… — МОЛЧАТЬ! Мадотсуки машинально закрылась руками. Вся ярость куда-то пропала — теперь хотелось только бежать. Но Мери не торопилась ее бить. Наоборот, к ней вернулась ее миролюбивая улыбка и дружелюбный тон голоса. — Мадотсуки, не строй иллюзий. Гарри не вернется. Никто не поймет тебя так хорошо, как я. Только я хочу тебе всего самого лучшего — а остальные лишь будут предавать тебя тем или иным образом. После этих слов все словно бы провалилось в пустоту. Мадотсуки почувствовала, как теряет контроль над собой и своей памятью. Ее сознание провалилось в глубокую бездну. Через несколько недель Мадотсуки пришлось посетить и похороны Моное. Подруга смотрела на девочку с портрета, навеки запечатленная со своей привычной, доброжелательной улыбкой. Отчего-то только сейчас Мадотсуки она казалась странной, неестественной. Промелькнула мысль о том, что именно с таким лицом и умерла старшая сестра. *** И вновь. Запах свечей стал знакомым. Сегодня он перемешивался с невыносимой сыростью, случившейся из-за дождя; грузные капли барабанили по стеклам храма. Их отзвук сливался с речью провожающих, превращаясь в еле различимое бормотание, раздающееся где-то далеко-далеко и не долетающее до ушей девушки. Мадотсуки безразлично поглядела на бесцветные портреты матери и отца. Они выглядели такими счастливыми и умиротворенными — особенно посреди пышных букетов цветов, возложенных рядом с ними — но слишком молодыми. Похороны подходили к концу. Девушка одной из первых направилась к выходу; прежде чем захлопнуть двери, она краем глаза увидела свою тень — непохожую на силуэт Мадо, уродливую и усмехающуюся. *** Учитель понимающе кивнул, когда увидел опоздавшую девушку в черном. Мольберты расположились по классу в оживленном хаосе. Большинство из них сосредоточились рядом друг с другом, будто голуби вокруг хлебных крошек. Один мольберт, однако, стоял достаточно далеко от общего сборища, и ученики то и дело сочувственно смотрели в сторону Мадотсуки, сидевшей за ним. Девушку так раздражали эти взгляды, что она решилась полностью сконцентрироваться на рисовании. Рука привычным движением делала штрихи, предметы натюрморта на холсте постепенно обретали объем. Работы осталось немного, и Мадо начала задумываться о том, какой очередной натюрморт она нарисует после этого. — Вы слышали? Говорят, она проклята. — Ах, да, ужас. Мне ее жалко, но своя безопасность дороже. — Вы о чем? Может быть, я чего-то не знаю, но у нее недавно умерли родители, естественно, она будет немного… — Ты тут новенький, как погляжу. Не только родители. Мадотсуки бросила взгляд на одну из своих тонких, длинных кистей. Она представила, как втыкает ее себе в ухо. — Да ладно? — А ты подумай, почему в элитной школе, как эта, в последнее время столько свободных мест… Наконец-то последний штрих. Послышался резкий скрип отодвигаемого стула; Мадотсуки отдала учителю работу, а затем спешно покинула класс. По сравнению с позолоченным от лучей солнца школьным коридором дом Мадо выглядел тускло и темно. Этому, пожалуй, способствовали закрытые занавески на каждом окне, сквозь которые еле просвечивал сумеречный свет. Девушка зашла в свою комнату, небрежно смахнула с кровати пустые пачки из-под лапши быстрого приготовления и свалилась на постель. Она почти ничего сегодня не делала, но голова кружилась будто после ночи зубрежки учебников по истории искусства. Казалось, что внутри зябко. Воздух был застоявшийся, не разбавляемый свежим на протяжении уже недели, и оттого, несмотря на холод, можно было задохнуться. Мадотсуки укуталась в одеяло, мягкая ткань плотно обернулась вокруг нее. Но после пары минут спокойствия девушка дернулась, свернулась иначе… затем еще раз. И все же как бы часто она ни повторяла это, у нее никак не выходило улечься тепло и удобно. Тогда девочка достала еще одно одеяло, укуталась и в него, но тепла было все еще недостаточно. Затем третье, и еще несколько подушек. И этого было недостаточно. Перевернувшись в последний раз, Мадотсуки смирилась. Вместо этого она закрыла глаза и представила, что ее обнимает кто-то большой и теплый. Крепко прижимает к себе, говорит, что все хорошо, и что ей все приснилось, накрывает еще одним одеялом… или пальто… Сумрачная комната расплылась и стала пропадать. Девушка подумала, что всей душой ненавидит это. Она чувствовала себя жалким дождевым червем, которого может раздавить любой прохожий, но который ничего не может сделать против этого. Окружающее пропало, и девушка очутилась в знакомой бездне. Мадотсуки глубоко вздохнула, почувствовав свободу, отчего-то оглянулась. Мери не было. Она больше не преследовала ее: Мадо заперла девочку в самом дальнем уголке сознания, хотя это и не предотвращало ее убийств. После нескольких шагов вокруг девушки выросло множество дверей. Она думала, что если не может получить тепла в реальности, то обязательно найдет его во сне. Деревянная лакированная поверхность, круглая отполированная ручка, сделанная из золота — но за ней совсем не то, что ищет девушка. Следующая, железная и грузная, с огромным рычагом посередине, совсем не похожая на дверь в музей — но ведь это же сны, тут может быть все что угодно. Впрочем, эта дверь тоже не оправдала ожиданий. Вот только где бы Мадотсуки ни искала… Множество дверей уже были открыты. Девушка продолжала шагать дальше, заглядывая в каждую. …она никак не могла найти ту самую дверь в галерею. Мадотсуки открыла последнюю — и снова ничего. В изнеможении скатившись вниз, девушка спрятала лицо за руками. — Мы обязательно встретимся еще раз. Хорошо? — как назло, прозвучал в голове родной голос. — В этой же галерее. Мадо всхлипнула и крепко сжала ткань свитера. Обычно, когда она засыпала, то находила успокоение: сквозь сны можно было общаться с самыми разными людьми, вспомнить о тех временах, когда все было хорошо и Мадотсуки могла рисовать с друзьями, болтать с ними обо всем на свете — казалось, что Мери пока еще не подозревала об этом. Сейчас же ощущение собственной низости и беспомощности просочилось и в сновидения. Девушка подумала, насколько жалкая она сейчас — как же отвратительно нуждаться в чем-то так сильно и не иметь возможности это получить, как отвратительно от чего-то так зависеть. Мадотсуки ущипнула себя за щеку и оказалась в реальности. Казалось, что после сна она устала только больше. Неприятный сумрак сменился полной темнотой, и единственным источником света были желтые окна зданий, размытые тканью занавесок. На часах было 1:15. Девушка тяжело переместила себя с кровати на стул, вытащила потрепанную тетрадь и стала записывать сегодняшний сон по старой привычке. Она почти не задумывалась, о чем пишет, улетев куда-то далеко и позволив ручке самой выводить нужные буквы. Ужасные чувства нужды и отчаяния отступили — вместо них на короткое время появилась пустота, тут же заполнившаяся множеством мыслей. Мадотсуки наблюдала за ними, как за облаками — и странное безразличие овладело ей. «Господи, дай мне спокойствие принять то, что я не могу изменить». *** Это был очередной день в школе. Мадо казалось, что когда она зайдет в классную комнату, то ее обязательно вырвет — поэтому она бездумно прогуливалась по опустошенным коридорам. Девушка сконцентрировалась на гулком постукивании своих туфель, впав в умиротворенный транс; весь мир пропал и не осталось ничего, кроме тишины и звука собственных шагов. Сквозь воздух прорезался звук клавиши. Мадотсуки остановилась, вернувшись в реальность, и прислушалась. Звук повторился — теперь мягче и аккуратнее — затем перелился в другую ноту, потом следующую — и превратился в плавную мелодию. Девушка последовала за ней, словно за запахом; впрочем, даже не прислушиваясь, откуда доносится мелодия, можно было догадаться, что звук идет из комнаты музыки. Открыв дверь, девушка увидела необыкновенно светлую, кремовую комнату, с цветами которой контрастировал черный блестящий рояль. За инструментом сидел человек, которого она раньше не видела в школе. Но его силуэт показался смутно знакомым… — Ах! Мелодия прервалась на полу-ноте; человек вскочил от неожиданности, но, увидев, что в дверном проеме стояла одна из учениц, успокоился и расслабился. — Ох, привет. Хотел просто проверить инструмент и немного размяться перед предстоящим уроком… Впрочем, я не представился! Новый учитель музыки. Мадотсуки ничего не ответила, а только шагнула навстречу. Лицо мужчины было сложно разглядеть из-за ярких лучей солнца; но стоило девушке приблизиться и вглядеться, как она отпрянула в удивлении. Похоже, учитель тоже не совсем хорошо ее до этого видел, так как в его взгляде тоже возникло изумление. Однако оно скоро превратилось в теплую улыбку. — Иб! Девушка невольно попятилась назад, не веря своим глазам. Это был Гарри. Он ее узнал. Стоял сейчас, перед ней. В том же самом пальто, в котором был во сне! — Мы наконец-то встретились, — Гарри озадаченно почесал макушку, будто бы извиняясь, — хотя и не в галерее. Но ее закрыли, верно? Так что, наверное, простительно? Гарри! — Кстати, а чего это ты не на уроках? — вдруг поинтересовался юноша, а затем наигранно заворчал: — Ты должна хорошо учиться! Мадотсуки не смогла удержаться и тихо засмеялась, а затем ответила: она просто не очень хорошо себя почувствовала, поэтому решила отпроситься с урока ненадолго. — Вот как, — обеспокоился Гарри, — тогда тебе тем более стоит дойти до медкабинета и полежать! Мадотсуки нехотя кивнула и помедлила на секунду — но затем направилась к выходу из музыкальной комнаты, медленно и неторопливо. — А вообще, Иб! Девушка замерла на месте — дождалась. — Когда уроки закончатся и если тебе станет лучше, — начал учитель, — встретимся еще раз? Мадотсуки помолчала — затем коротко кивнула. — Отлично, — Она услышала улыбку в его голосе. — Буду ждать тебя здесь! Девушка снова кивнула и поспешно покинула комнату. *** Мадотсуки снова лежала на постели в собственной комнате, наблюдая, как мрак медленно поглощает комнату. С Гарри она не встретилась. Весь день девушка развлекала себя предвкушением того, как они наконец-то поговорят, как юноша расскажет о том, какие у него были новости за время их разлуки, а потом Мадо, наконец-то, сможет поделиться с ним своим страхом, горем, как сможет снова почувствовать то, чего она хотела… Только, конечно же, понимала, что сейчас ей не стоит на это надеяться. Стоило бы ей хотя бы ненамного приблизиться к Гарри, раскрыться ему — и Мери бы обеспечила ему гибель. Но сегодня Мадотсуки чувствовала себя совсем иначе. Осознание того, что Гарри есть, что она знает, где он, и что он узнал ее, Мадо — от этого возникала странная уверенность и желание бороться. Ради того, чтобы они наконец смогли встретиться, ради того, чтобы смогли поговорить, не боясь никого — девушка знала, что хочет бороться ради этого. Глубоко вздохнув, она закрыла глаза. «Дай мне мужество изменить то, что я могу изменить». Шагая по заснеженному лесу, Мадотсуки чувствовала, как к щекам приливает кровь — то ли от мороза, то ли от адреналина. Девушка заточила Мери в самом далеком месте мира сновидений — в ледяной пустыне. Расстояние мучило Мадотсуки, мучило ожидание и бешенный стук сердца, отдающийся болью в груди. Время шло невыносимо медленно. Наконец девушка остановилась перед домом и открыла дверь. Мери ждала ее. Она подросла, так же, как и Мадо: избавилась от платья, надев юбку и зеленый свитер, повязала пышные волосы в хвост. Однако улыбка оставалась той же, невинной и теплой. — Иб! Ты снова здесь! Мадотсуки ответила ей безразличным взглядом. — Мы так давно не виделись — я все никак не могу выйти из этой комнаты! Неужели это ты заперла меня здесь? Девушка кивнула и ухмыльнулась. — Ты ведь прекрасно знаешь, что это ничего не изменит, — нахмурилась Мери, — я все равно следую за тобой по пятам. Ты молодец, что перестала искать новых друзей. Однако твое упрямство тебе не поможет. Мери с ожиданием смотрела в сторону Мадо, но та лишь продолжала самонадеянно улыбаться. — Мадотсуки. Девушка отчего-то вздрогнула. — Мадотсуки. Не пытайся казаться безразличной. Тебе пора бы уже закончить это бессмысленное игнорирование, ты понимаешь, что меня это не остановит. Ты ведь не хочешь остаться… совсем одна? Мери явно намекала на Гарри. Только Мадотсуки знала, что она ничего не сможет сейчас сделать. А что, если хочу? — Не глупи, — засмеялась Мери, — конечно же не хочешь. Признайся: ты ведешь себя так, потому что глубоко внутри надеешься, что я рано или поздно сдамся, и ты наконец сможешь встретиться с Гарри! Ты хочешь себя изолировать, чтобы потом не остаться изолированной! Это бессмысленно. Я слишком хорошо тебя знаю. Но если хочешь играть по новым правилам… Мадотсуки зачем-то снова переключила свет, погрузив комнату в полную темноту. …И вместо Мери теперь перед ней стояло чудище, лицо которого было изрезано глубоким порезом, напоминающим улыбку. — Так будь же одна. В следующий момент Мадотсуки обнаружила себя в пустоте. Где-то вдалеке слышались шаги и звон колоколов. Впереди развернулась дорога, но, прогулявшись вперед, можно было лишь уткнуться в невидимую стену. Вокруг начал прорезаться пейзаж. Сначала галерея, искривлявшаяся в формах, которая переплавлялась в изображение тел Моноко и Моное, родителей и всех остальных близких, которых потеряла девушка — и в конце концов Гарри. Мадотсуки не могла выбраться отсюда. Единственное, что оставалось — только ущипнуть себя за щеку и оказаться в реальности.