Растить в душе побег уныния — преступление. Омар Хайям
— Это нечестно! Ты жульничала! — А вот и нет. — А вот и да! — С чего ты это взял? — Я видел! — Что ты видел? — Ты что-то прятала за спиной! — Камушек, дурачок. — Я не дурачок! — Как скажешь. Маленький семилетний мальчик с густыми блондинистыми волосами и одетый в утеплённый красный свитер, тёплые штаны и ботинки, обиженно надул губы, всем видом показывая свою правоту. Фриск лишь ухмыльнулась, пожав плечами. — Если ты не хочешь признавать меня победителем, так сразу и скажи. Мальчик на такие слова ещё больше надулся и кинул камушек. Как обычно, он полетел высоко, но совершенно не далеко. Настолько не далеко, что даже не долетел до находящегося в пяти метрах от него нарисованного на земле круга. Все три камушка Фриск так и остались нетронутыми. Мальчишка сложил руки на груди и надулся ещё больше. Создавалось ощущение, что его надутые розовые щёчки того и гляди лопнут от такой натуги. Он проигрывал Фриск четвёртые сутки подряд, но не собирался отступать и решительно бросал девочке вызов каждый день по несколько раз. Та не отказывалась, заранее догадываясь, кто выйдет победителем. Но что с ним поделать? Откажешь — со слезами пожалуется матери, и Фриск ненароком хорошенько от неё попадёт, мол «зачем обижаешь моего ребенка?!». Попытаешься объяснить, что у него нет шанса — разревётся пуще прежнего, и тогда только и беги в дом, спасаясь от пожелавших помочь ребенку людей. Оставалось смиренно соглашаться и играть с ним. На самом же деле, от этого мальчишки можно было извлечь и пользу — поглощённый игрой, он и не замечал, как увлечённо рассказывал обо всём, что его спрашивала напарница по игре. Вплоть до людской политики. Откуда он всё это знает? Вероятно, здешним детям это рассказывают вместо сказок на ночь. Польза заключалась в том, что он уже успел рассказать монстрихе абсолютно всё, что ей было необходимо для дальнейшего путешествия. А оставаться здесь Фриск не собиралась. Несмотря на все плюсы этой жизни, несмотря на веселых братьев Скелетонов, несмотря на дружелюбных людей и гостеприимных хозяев, Фриск всё же не собиралась оставаться. Она понимала, что ей будет трудно расстаться со всеми новоприобретёнными друзьями, с теплом уже ставшего родным дома, со всеми удобствами и комфортными условиями, но ей было необходимо двигаться вперёд. Она не может остановиться на пол-пути. Она должна преодолеть весь этот путь и дойти до конца. Дойти до дома, до матери… — Идёт! Она идёт!!! Внезапный громкий возглас деревенского жителя отвлёк детишек от игры. Мальчик тут же оживился и, побросав камушки на землю, побежал на главную улицу. — А кто идёт? — соскакивая, спросила монстриха мальчишку. — Андайн идет!!! Фриск уже где-то слышала это имя. Так, мимолетом, не вникая в подробности. Причём, слышала то недавно. Вот только не получалось вспомнить, где именно. Но если уж предоставляется такая возможность её увидеть, то почему бы и не посмотреть? Фриск поскакала вприпрыжку за мальчиком и, пройдя на главную улицу, невольно поняла, как же всё-таки много людей живёт в таком, кажется, маленьком городке. Взрослые и дети столпились по бокам от главной дороги, но большую часть всё же составляли дети. Большинство взрослых просто встали около домов, неотрывно наблюдая за малолетками. А те так и рвались выйти из толпы. Казалось, скоро они подавят друг друга. Такое столпотворение Фриск последний раз видела на городской площади на Поверхности, когда решались проблемы глобального голода. Она тогда была мелкой, но кое-какие моменты всё-таки помнила: кричащего в толпу мэра, пытающегося успокоить монстров; гневные выкрики стоящих неподалёку горожан; тихие и еле слышные предложения своей матери… Её тогда никто не захотел слушать, а она поступила именно так, как ей подсказывало сердце. В итоге, вся её семья оказалась сытой и довольной, в то время, как мэр с депутатами пытались решить эту, по их мнению, неразрешимую проблему. Вот и сейчас все дети лезли друг другу чуть ли не на голову, что-то громко кричали, лезли под ногами других детей и, не успев проползти, застревали внизу, грозясь быть просто раздавленными. Одну такую несмышлёную девочку лет пяти с золотыми косичками Фриск с трудом выскребла из-под разошедшегося не на шутку пацана, которому было около двенадцати. У девочки на щеке красовался небольшой кровоподтёк — видимо, пацан всё-таки успел её зацепить —, но златовласка, как ни в чём не бывало, выскользнула из рук монстрихи и снова побежала в толпу, пытаясь выйти вперёд. Но её тут же оттолкнул другой пацан, лет десяти, одетый в полосатый коричнево-жёлтый свитер, шоколадного цвета штаны и чёрные ботинки. Его некогда аккуратно причёсанные волосы растрепались во все стороны, а юные зелёные глаза горели огнём и детской неукротимой радостью. Из всех детей, он выделялся больше всего, и не только из-за своего яркого свитера. И вот, словно гром среди ясного неба, до острого слуха монстрихи донеслись тяжёлые, звенящие металлом и наполненные тяжестью шаги. Все дети, словно по команде, хором радостно закричали и запрыгали. Кого-то снова повалили на землю, кто-то попробовал забраться на крышу близ стоящего домика и рассмотерть всё сверху. Кто-то попробовал без предупреждения залезть на спину впереди стоящего человека, что, впрочем, закончилось не очень хорошо для обоих. И внезапно до ушей Фриск донёсся незнакомый женский голос. К сожалению, девчонка не смогла разобрать, что именно она сказала, но почему-то была на сто процентов уверенна, что это была именно Андайн. Все дети внезапно повытягивали руки с растопыренными ладошками, а затем послышались негромкие хлопки и восторженные крики детей: — Она потрогала меня! Она коснулась моей руки! — Я больше никогда не буду мыть эту руку! — Она меня по голове потрепала! Завидуйте, неудачники! — Ребята, она мне КОПЬЁ ДАЛА! ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, КОПЬЁ!!! Казалось, случился конец света. Все дети бегали как ошпаренные, тряся руками и хватаясь за головы. Большинство хвастались перед своими родителями, которые тщетно пытались успокоить ребятню. Любопытство захлестнуло Фриск с головой, и внезапно она тоже подошла ближе к толпе и вытянула руку. — И можно мне, пожал… Ей невольно пришлось замолчать, когда рука неизвестно человека схватила её за шею и заткнула рот рукой. Хватка была несильная, даже мягкая и осторожная. Но вот рот ей зажали крепко. Настолько крепко, что она не смогла не то что заговорить, а вообще издать какой-либо звук. Оставалось лишь протяжно мычать и предпринимать бесполезные попытки вырваться из хватки. Неизвестный резко потянул её назад, постепенно оттесняя от толпы. Монстриха надеялась, что хоть какой-нибудь ребёнок заметит это и позовёт какого-нибудь взрослого на помощь, но, к её разочарованию, никому не было дела до неё: все настолько воодушевились появлением местной знаменитости, что не замечали ничего происходящего вокруг. Девочке оставалось смириться и ждать своей участи. Стоило ей об этом подумать, как крепкие руки отпустили её и слегка оттолкнули к заднему двору ближайшего дома. Фриск моментально обернулась и, к своему невероятному удивлению, обнаружила на месте неизвестного похитителя Санса. Тот стоял, выглядывая из-за угла дома и внимательно всматриваясь в толпу. Увидев, что Фриск собирается что-то сказать — а она очень много хотела высказать — он приложил указательный палец к губам и тихо прошипел. Фриск подчинилась, сама не зная почему. Но что-то ей подсказывало, что в данный момент лучше послушаться Санса. Они стояли так за домом минут десять, пока Санс наконец удовлетворенно не выдохнул и не разрешил девочке выйти из укрытия. Толпа на главной улице заметно поубавилась. Восторженные возгласы и восклицания перенеслись куда-то дальше. На улице воцарилась почти мёртвая тишина, и лишь редкие перекатывания камешков её нарушали. — Благодарности не надо, — внезапно сказал Санс с довольной ухмылкой. Фриск чуть не лишилась дара речи. — Какой-такой благодарности?! Вы называете это благодарностью? — как бы не сблизились Санс и Фриск, но последняя всё ещё обращалась к братьям на «вы». — Я думала, меня тут похищают, пытать будут или ещё того хуже, а вы говорите «благодарности не надо»? Возможно, вам это покажется глупостью, но представьте себе, что на вас внезапно нападают, зажимают рот, куда-то уводят, а у вас душа в пятки ушла, и вам безумно страшно. А потом выясняется, что это была всё лишь проделка вашего друга, по непонятным причинам захотевшего посмеяться над вашим страхом. Наверняка, вы бы хотели отдубасить его прямо на глазах у всех, совершенно не стесняясь публики. — Успокойся, малая, — человек нисколько не растерялся, — я знаю, что делаю. Если бы не я, тебя бы уже в живых не было. Он сказал это так невозмутимо и спокойно, что у Фриск закрались подозрения: «А не шутит ли он?». Но его лицо выглядело вполне серьёзно и естественно. С такими лицами не шутят. — В смысле? Санс посмотрел на Фриск, как на полоумную. — Ты что, не знаешь Андайн? — внезапно спросил он. — И не понимаешь, в какой ты оказалась опасности, мало не встретившись с ней лицом к лицу? Фриск отрицательно покачала головой. Она об этой девушке чуть ли не в первый раз слышит, с чего бы ей вообще знать о ней? Санс глубоко выдохнул и пояснил: — Андайн — глава Королевской Стражи и самый сильный, безжалостный и неутомимый воин Подземелья. Она ни перед чем не остановится ради достижения своей цели, и никто её не остановит. А главная цель Главы Стражи — получить седьмую монстрическую душу. Сечешь? — Какую душу? — Фриск решила, что если расспрашивать, так расспрашивать всё и сразу. — Твою душу, — кратно пояснил Санс, — для уничтожения барьера нам необходимо семь душ монстров. У нас есть только шесть. И осталась ещё одна. — А почему именно души монстров? — Во-первых, это месть короля за смерть его сына и за заточение нас здесь. А во-вторых, души монстров обладают очень редким качеством — бездушием. Фриск, ничего не поняв, приподняла правую бровь. А затем попыталась вникнуть в суть этого слова. «Бездушие»… характер, олицетворяющий гнев, злобу, самолюбие, тщеславие и гордыню. Но… Фриск могла поклясться, что ничего из этого списка у неё нет. Она ни к кому не испытывает гнева, она не злая, она готова жертвовать ради других, да и тщеславия у неё нет. — Давай объясню попроще, — увидев лицо собеседницы, предложил Санс. — Знаешь все семь смертных грехов? Вопрос был неожиданным, но Фриск это знала: мать учила её этому с малолетнего возраста, приучая дочку к правильной религии, и наказывала никогда не совершать дел, связанных со смертными грехами. — Сребролюбие, гордыня, блуд, зависть, чревоугодие, гнев и уныние, — на автомате произнесла девочка заученную на зубок строчку. Санс удовлетворенно кивнул. — Верно. Так вот, бездушие — черта характера, олицетворяющая одно из самых страшных качеств как в человеке, так и в монстре. Усилиями нашей королевской учёной, мы выяснили, что монстры обладают куда большей дозой этого бездушия. «Клин клином вышибают» — знаешь такую поговорку? Этот чёртов барьер был создан именно с помощью бездушных душ монстров. Думаю, дальше можно не объяснять — мы собираемся собрать семь грешных душ для разрушения барьера. Теперь Фриск задумалась — а насколько её душа грешная. Она, разумеется, знала — безгрешными только ангелы и святые бывают, а все живущие на земле существа, так или иначе, грешат в маленькой дозе или в большой. Но просто сердце разрывает от натуги… — И какие грешные души вы уже собрали? Санс поднял глаза вверх, вспоминая ответ на этот вопрос, и принялся объяснять, поочередно загибая пальцы: — Сребролюбие — такой жадный пацан попался, чуть ли не все наши дома разворовал; гордыня — такая девчонка ходила с зеркалом в руке и постоянно в него смотрелась; блуд — рассказывать не буду, рано тебе ещё; зависть — маленькая девчонка попалась. Постоянно рыдала и говорила, что уничтожит своего брата и заберёт всё его богатство; чревоугодие — мальчишка ходил и только и делал, что жрал, уже в дверные проёмы не влезал; и гнев — мальчонка с нереально злым лицом был, уничтожал всё и вся на своем пути, крича, как же он нас ненавидит. Осталось уныние. Полагаю, это… — он на секунду запнулся, а затем продолжил: — …ты… — Я? Уныние… но когда она о чём-то горевала? Когда она не могла смириться с потерей? Когда она желала отдать всё на свете, только чтобы не грустить? И внезапно внутренний голос ей прошептал:«Всегда….»
Она горевала о том, что её не приняли в её же мире. Она грустила о том, что её бросил собственный отец. Она рыдала, когда рассталась с матерью. Она проклинала всё {на свете, когда ей пришлось спасаться бегством. Она не могла смириться со своей судьбой. Её мучила жажда покончить жизнь самоубийством. Она плакала о потерянном детстве. Она унывала о том, что её не пощадила жизнь.«Всегда….»
Уныние… седьмой смертный грех. Грех отчаяния и грусти, слёз и рыданий, проклятий и не смирения. Грех, заставляющий встать на край отвесной скалы. Грех, медленно поглощающий твою душу и выжимающий из неё всю воду, вытекающую из очей. Седьмой смертный грех — уныние. Фриск молча развернулась и, даже не поблагодарив Санса, направилась к дому, смотря в землю.***
«Я не могу здесь оставаться… мне нужно уходить… мне надо идти дальше… я не хочу рисковать своей жизнью…» Фриск, буравя потолок безразличным взглядом, лежала на кровати в бывшей комнате Папайруса. На её коленях лежала полная тарелка макарон с соусом, приготовленных Папайрусом меланхоличной гостье. Та пыталась отказаться — есть не хотелось совсем — но юный кулинар с таким энтузиазмом уговаривал Фриск попробовать его спагетти, от которых «улыбка протянется до ушей», что девочке волей-неволей пришлось согласиться. И теперь, рассматривая комнату младшего Скелетона и ковыряясь серебряной вилкой в несъедобной еде, монстриха поняла, что оставить своих друзей будет очень сложно, и сейчас эта мысль казалась ей не такой простой, как несколько часов назад. Но и оставаться здесь она не могла, и не только из-за желания попасть домой. Здешняя знаменитость — Андайн, пробудет в Снежнеграде не менее двух дней, а по рассказам щедрого Санса, она и Папайрус довольно дружные особы. Она в любой момент может наведаться в дом, просто чтобы встретиться с другом. Будет очень неловко, если ей на глаза попадётся маленькая, неприметная монстриха-козочка. А потому Фриск твёрдо решила — этой ночью она отправляется в дорогу.***
Громкий храп спящего Санса было слышно даже в комнате, а тихие посапывания Папайруса раздавались лёгким эхом из пустой комнаты старшего брата. Фриск, прикинувшись спящей, теперь медленно собирала рюкзак, решив теперь класть туда только нужные вещи: старый добрый плед, парочка фруктов, две бутылки холодной воды, сэндвич из бара и уже начинавший осыпаться золотой цветок из Руин. Каким бы старым и ненужным он не казался, Фриск не могла оставить его здесь. Казалось, с ним путешествие становилось не таким опасным и скучным. Как-будто он мысленно передавал девочке всё то тепло, которое он позаимствовал у Ториель. Наконец, всё было собрано, и монстриха вышла из комнаты, оставив на тумбочке маленькую записку:«Дорогие Папайрус и Санс!
Я невероятно благодарна, что вы оказали мне помощь, когда она была так необходима. Я благодарю вас от всей души и желаю здоровья, счастья, долгих лет жизни и грядущего освобождения. Я надеюсь, что смогу помочь вам — людям — освободиться из многовекового заточения. Если ради этого мне придётся пожертвовать своей грешной душой — мне не трудно, правда. Я не могу жить с таким тяжёлым грехом, ползающим по моей спине. Я просто хочу, чтобы все были счастливы, и хочу оставить свою маленькую частичку счастья вам. А я действительно счастлива. Я счастлива, что смогу вам помочь, я счастлива, что у меня появились такие хорошие друзья и я счастлива, что есть кто-то, кому я не безразлична.
Прошайте.
Фриск».
Выйдя из дома, она, первым делом, осмотрела улицу. Несмотря на то, что ночь здесь совершенно не имела никаких отличий от дня, было очевидно, что все спят у себя дома. Да и к тому же, кто запретит ей пойти прогуляться по остальной части Подземелья? Она сама по себе и никто не имеет права её останавливать. С такими мыслями Фриск направилась туда, куда не ходила последние несколько недель — вперёд, в густой туман. А туман действительно был очень густой. Настолько густой, что не было видно даже собственных ног. Где-то сбоку журчала вода — наверняка, течение подземных вод —, в тумане не очень отчётливо были видны остроконечные верхушки редких деревцев, давно мёртвых из-за здешнего холода… — А ты куда? Детский мальчачий голосок прозвучал словно гром среди ясного неба. От неожиданности, девочка подпрыгнула на месте и чуть не упала, наступив на маленький острый камушек. За её спиной стоял тот самый мальчонка, с которым она играла в камушки. С покрасневшими щёчками, держащий руки в длинных — не по его возрасту — варежках, облачённый в тёплую шубу и утеплённые штаны, он стоял, как-то глупо и раздражающе смотря на Фриск: глазёнки выпучены, ротик приоткрыт. Того и гляди, сейчас устроит девочке допрос. — Прогуляться иду, — ответила ему девочка, стараясь не выговорить ничего лишнего, но при этом стараясь и не быть слишком грубой. — А куда? — К тёте в гости, — это было первое, что пришло монстрихе в голову, как бы глупо это ни звучало, но сейчас нет времени сочинять истории. — А где она живет? — В Столице, — это была единственная локация, которую знала Фриск. Скажешь Руины — будет слишком подозрительно. — А можно мне с тобой? Думать, что всё-таки не увяжется — значит ничего не думать. Ей стоило ожидать такого последствия. — Нельзя, — Фриск игриво потрясла указательным пальчиком правой руки, — иначе, мама будет ругаться и накажет тебя. — А я ей ничего не скажу! «Упёртый малец. Как бы его спровадить?..» — Тогда я расскажу твоей маме о твоём плохом поведении. А вот это заставило мальчика заметно запаниковать. — Не скажешь! Не посмеешь! — А иначе что? — Фриск слегка наклонилась к пацанёнку, уперев руки в бока, совсем как взрослая девушка. Она разошлась не на шутку, и последняя фраза явно была лишней. Но слишком уж сильно хотелось посмотреть на попытку этого мальца поугрожать девочке старше его. — А я всем расскажу, что ты ушла! И прежде, чем монстриха успела что-то сообразить, мальчик развернулся и, спотыкаясь о собственные ноги, побежал обратно — в деревню. Фриск тихо хохотнула и закатила глаза к верху. Интересно, в пятилетнем возрасте она была такой же упрямой и вредной? Откинув ненужные мысли, Фриск развернулась и, стараясь увидеть хоть что-нибуль сквозь этот непроходимый туман, направилась вперёд. Внезапное журчание воды наполнило округу, перекрывая журчание речки.