Hearts Of Gold

«Я могу тебе позвонить?» Звук уведомления на телефоне оглушает. Я поднимаюсь на локте и, жмурясь, пытаюсь хоть что-нибудь разглядеть на экране. Подобное сообщение от Хироки в четыре часа утра… Что может быть удивительнее? Промахиваясь по знакам каны и постоянно исправляясь, я набираю «не сейчас, поздно». Выключаю телефон и откидываюсь на подушку. Прошло уже три дня, вернее, три ночи после того единственного разговора с Мэйаном, как мне перестала сниться моя комната. Теперь каждую ночь я оказываюсь посреди бескрайнего луга, покрытого сочной, сверкающей в лунном сиянии, травой. Эта перемена произошла так неожиданно, что, оказавшись на этом лугу впервые, я порядком удивился. Однако вместе с комнатой пропал и Мэйан, и его исчезновение не может не радовать меня. Этот сон – словно другая реальность, в которой не существует ничего, кроме огромной равнины, бездонного неба и тебя самого, медленно бредущего в неизвестном направлении. У этого сна есть запах – тонкий аромат цветов и травы, увлажненной ночной росой, у него даже есть цвет – глубокий, серебряно-синий, каждое утро мне кажется, что я покрыт звездной пылью этого серебряно-синего цвета… С чего бы это Хироки приспичило звонить мне среди ночи? Последний раз мы общались месяца четыре назад, когда встретились на дне рождения общего друга. Младший вырос очень самостоятельным человеком, и мне всегда казалось, что ничего общего у нас не было и быть не может. Тут экран моего телефона опять загорается. «Мы можем встретиться завтра?» Я вздыхаю. Впрочем, мне тоже не помешало бы увидеть брата. «Хорошо. Во сколько и где?» Проходит некоторое время. «Выбор за тобой, нии-сан. Где тебе удобно?» Я улыбаюсь. То уважение, которое всегда проявлял ко мне Хироки, пока мы росли вместе, и которое иногда смущало меня, никуда не исчезло, несмотря на то, что прошло уже столько лет. Даже сейчас Хироки, печатая сообщения, использует вежливые формы. «У кофейни напротив вокзала Синдзюку, в 12:00.» Проходит ровно двадцать секунд. «Отлично. Спасибо за то, что уделяешь мне время! Прости за беспокойство. Спокойной ночи». Я еще раз глупо улыбаюсь. Этот человек совершенно не меняется. «Спокойной ночи, Хиро». *** Видели ли вы когда-нибудь, как просыпается огромный Токио? Как улицы медленно заполняют люди и автомобили, как отступают ночные тени, как на стеклах огромных небоскребов на Роппонги, отражаясь, сверкают солнечные лучи? В какой-то момент владельцы всех лавок, плотно облепивших Гиндзу, открывают двери своих заведений, а воздух наполняется тысячами тысяч ароматов. Город просыпается, когда по его артериям начинают движение машины и пешеходы, когда над ним огромным цветком распускается золотисто-алая заря, когда меркнет иллюминация на Токийской телебашне. Я же просыпаюсь, когда спавший на соседней кровати Рета, с которым я делю комнату, шумно сморкается и что-то бормочет. Бетти, лежащая у него в ногах, ворчит, потягивается и зевает. - Доброе утро, - протягивает Рета, видя, что я уже не сплю, - все хорошо? - Доброе, - отвечаю я, - все в порядке. Я же сказал, та фигня мне больше не снится… пока. - Тогда я первый в душ, - говорит Рета, вставая с кровати, - поднимайся, сегодня насыщенный день, не тяни время. Тору-чан сказал, что сегодня нам нужно хорошенько отрепетировать, чтобы завтра у нас был свободный день, и… - Отстань, - я щурюсь, - это ты сейчас тянешь время. Когда Рета скрывается в ванной, я с минуту гляжу в потолок, а потом перевожу взгляд на Бетти, которая беспокойно глядит на дверь, за которой исчез Рета. Токио за окном тяжело дышит, очнувшись ото сна, готовится к ужасной дневной нагрузке, к километровым пробкам, к миллионным потокам людей. - Доброе утро! – расплывается в улыбке Томоя, когда я появляюсь в гостиной, - Мори-чан, ты сегодня рано. - Это не я рано, это нос Реты рано, - откликаюсь я, проходя в кухню и открывая холодильник, - доброе. Эй, а куда подевался мой Perrier? - Если ты про ту зеленую стеклянную бутылку, что стояла на дверце, то ее опустошил Тору-чан, - отвечает Томоя, откладывая в сторону очередной том манги, - я сказал ему, что ты не будешь против. - Отлично, - саркастически говорю я, закрывая холодильник, - в следующий раз скажи, пожалуйста, что я против, ладно? Томоя кивает, потом встает, подходит к пульту, прикрепленному к стене около окна, и нажимает на кнопку. Шторы, закрывающие панорамное окно, встряхиваются, а потом медленно разъезжаются в стороны, пропуская в комнату горячее облако солнечного света. - Так красиво, - говорит Томоя, подходя совсем близко к стеклу и рассматривая расстилающийся перед ним город, - Мори-чан, тебе нравится? - Да, - отвечаю я, садясь в кресло, - где Тору? - Ушел встречать Джамиля на станцию, - отзывается Томоя, - поезд прибывает в 8:25. Мне так нравится, что из нашего окна видно море! Очень люблю море. Слушая восхищенный лепет Томои, я вспоминаю, что сегодня я договорился встретиться с Хироки. Мысль о встрече с братом волнует и немного тревожит меня. - Помнишь, как мы отдыхали в Бэппу? – спрашивает меня Томоя, - помнишь, какое там было море? А горячие источники? - В Атами тоже были море и горячие источники, - откликаюсь я, - мы отдыхали там два года назад. Ты тогда потерял свои сланцы на пляже. *** У станции метро Синдзюку линии Маруноти полно народу: сюда во время обеденного перерыва стекаются все работники расположенных рядом офисов. Кофейня, около которой я назначил Хироки встречу, расположена через дорогу от железнодорожного вокзала Синдзюку. Когда я подхожу к месту встречи, большие часы на здании вокзала показывают 11:54, но младший уже сидит на скамейке под кленами, высаженными вдоль дороги, и нетерпеливо оглядывается по сторонам. Остановившись неподалеку, я с минуту рассматриваю брата. За те четыре месяца, что мы не виделись, он, сдается мне, ничуть не изменился. Кажется, что он навсегда останется таким мальчишкой, каким всегда был и для меня, и для всех тех, кто его знает (даже несмотря на то, что мама, к великому моему удивлению, не раз говорила, как рано он повзрослел). Подойдя поближе, я замечаю, что Хироки так же, как и я, надел маску. Одет он в клетчатую рубашку и черные джинсы, а на голове у него – широкополая темная шляпа. Он сидит, немного задрав голову, отчего еще больше смахивает на ребенка. Когда я подхожу вплотную к брату, тот моментально вскакивает. Потом снимает маску и широко улыбается: - Здравствуй. Очень благодарен тебе за то, что уделил мне время. Хироки кланяется, я отвечаю ему тем же. Кажется, будто брат сильно смущен, будто стесняется своей улыбки. - Здравствуй, - откликаюсь я, - рад тебя видеть. Отлично выглядишь. - Спасибо, - Хироки снова широко улыбается, чем заставляет меня немного смутиться. – Я, кстати, слышал ваш последний альбом. Мне понравилось. Круто. Я тушуюсь. - Спасибо, - наконец выдавливаю я, - ну, пойдем. Вскоре мы уже шагаем по оживленной улице. Чем дальше мы отходим от Синдзюку, тем уже становится тротуар и тем плотнее делается нескончаемый людской поток, текущий нам навстречу. Сквозь кроны деревьев, осеняющих улицу, не проникает солнечный свет, поэтому на летних верандах кафе закрыты зонтики. Проходя мимо одного из ресторанчиков, мы слышим, как изнутри доносится «Notes’n’Words». Купив в одной из лавочек тайяки, мы сворачиваем на бульвар, плавно перетекающий в улочку Синдзюку-гёэн*. От пахнущего карамелью тайяки идет пар, я время от времени дую на пирожное, чтобы оно быстрее остыло. Хироки рассказывает о последнем выступлении MY FIRST STORY. Я замечаю, что брат будто стесняется взглянуть на меня. Когда я ловлю на себе его взгляд, он сразу же отводит глаза. К тому времени, как Хироки замолкает, мы уже успеваем углубиться в парк, и вокруг нас постепенно становится больше деревьев. Асфальтированная дорожка заканчивается, вместо нее мы шагаем по хорошо утоптанной песчаной тропинке. - Так зачем же ты попросил меня встретиться? – спрашиваю я наконец. Проходит несколько секунд, а потом Хироки вдруг смотрит на меня в упор: - Я хотел поговорить с тобой насчет твоих снов, если ты не против. В моей голове сразу начинают возникать идеи, как Хироки узнал о моих снах. Младший пристально глядит на меня. - Если тебе интересно, откуда я знаю, - опережает Хироки мой вопрос, - мне рассказал Kid’z**, а ему сказал Томоя. Вот она, дружба барабанщиков! - Сказал, наверное, по секрету, - произношу я медленно, - типа… чтобы никто больше не знал об этом… конфиденциально. - Ничуть, - Хироки качает головой, - Томоя даже попросил меня через Kid’z’а, чтобы я с тобой поговорил. У меня появляется желание надавать Томое по голове. - А к чему такая спешка? – спрашиваю я, - ты написал мне в четыре часа утра, Хироки. Услышав свое имя, младший еле заметно вздрагивает. - Дело в том, что мне тоже приснилась моя комната, и это произошло уже не первый раз, - отчеканивает он, - и сейчас я почувствовал нечто такое, что сильно меня испугало… возможно, это никак не связано с твоим сном, возможно, это я немного волновался насчет тебя, или что-то в этом роде, в общем, я точно не знаю… Проговаривая эту длинную фразу, Хироки немного краснеет и опускает глаза. - И что же, у тебя тоже был… Мэйан? – перебиваю я, мне становится жутко оттого, что Мэйан может появиться опять. - Томоя говорил только, что тебе снится твоя комната и ты плачешь, когда просыпаешься, - Хироки кашляет, - и о Мэйане не было ни слова. Ну, держись, Томоя! - Что за черт? Почему об этом обязательно знать всем вокруг? – я гляжу на Хиро и ловлю его оскорбленный взгляд, - ладно ты, но Kid’z… - Послушай, - голос Хироки становится выше, - это очень важно. Тебе мешают эти сны, они приносят тебе дискомфорт. От этого надо избавляться. - Я понимаю, что от этого надо избавляться, - отвечаю я, - но что ты можешь сделать с моими снами? - Я – ничего, - младший качает головой, - но что-то можешь сделать ты. Я сажусь на стоящую около дорожки скамейку, и брат опускается рядом. Я вижу, как его руки мелко дрожат. Почему он так волнуется? - И что же я могу сделать? – спрашиваю я. - Это ведь осознанный сон, верно? – начинает Хироки, проведя рукой по волосам, - ты можешь делать все, что тебе вздумается, ходить, где хочешь, прикасаться к любым предметам. В таком случае, может быть, тебе попытаться заставить того же Мэйана (не знаю, правда, кто он такой) или любую другую угрозу исчезнуть? Сосредоточиться на том, что для тебя важнее, на том, что тебе дорого. В осознанных снах возможно все, тебе лишь нужно думать об этом, ведь сон – это всего лишь плод твоего воображения. - А ты уверен, что мой сон – тоже плод воображения? – спрашиваю я, прищурившись. Хироки молчит минуту. - А ты веришь во всякие паранормальные вещи? – вопросом на вопрос отвечает он. - Нет, но… - на сердце у меня становится тяжело. - Но что? – Хироки понижает голос. - Но меня пугает то, что это повторяется раз за разом. Это уже, на мой взгляд, паранормально. Кстати, комната мне пока не снится. И Мэйан тоже. - А что ты видишь теперь? Я коротко описываю брату луг. После моего рассказа младший задумчиво молчит несколько секунд. Я замечаю, как он, пытаясь унять дрожь в руках, сцепляет пальцы в замок. - Значит, теперь ты каждую ночь видишь луг, - Хироки глядит в сторону, - и все же: даже то, что этот сон не доставляет тебе неудобств, не значит, что теперь все хорошо. Луг же все время один и тот же? Я киваю. - И это тоже странно, - заканчивает Хироки, - в любом случае, держи меня в курсе дела, пожалуйста. - Я постараюсь. У моих ног ползает муравей, и я некоторое время бездумно наблюдаю за насекомым. - Как ты думаешь, - говорю я, - почему тебе приснилась твоя комната? Хироки смотрит на меня и вздыхает. - Говорю же, я, наверное, был взволнован. - А если и с тобой начнется та же фигня, что началась со мной? – говорю я и вижу, как младший поджимает губы. - Значит, будем бороться с ней вместе, - откликается Хироки и кладет руку мне на плечо, - все будет нормально. Возвратившись к Синдзюку, мы прощаемся. Хироки, улыбаясь, еще раз благодарит меня за уделенное ему время и пожимает мне руку. - Напиши мне как-нибудь, - говорит он, - мы все переживаем за тебя. Ну, до свидания. - Удачи, Хироки. - Удачи, Така. *** В этот раз на лугу довольно прохладно. Ступая босыми ногами по покрытой холодной росой траве, я неторопливо бреду вперед, иногда останавливаясь. Мне нравится, как шуршит трава под ногами, как покачиваются цветы на ветру, как луна, неподвижно висящая в ореоле серебряного сияния, заливает своим светом весь необъятный луг, вычерчивая каждую травинку. Казалось бы, откуда взяться ветру, но он все равно налетает и тут же стихает, а цветы бесшумно кивают головами и роняют капли влаги с лепестков. Но, несмотря на все спокойствие, царящее вокруг, я не могу избавиться от чувства тревоги. Кругом все напоминает подделку, будто бы кто-то специально создал этот прекрасный мир, чтобы потом неожиданно его разрушить. Небо завораживает и отталкивает одновременно, а луна кажется мне невиданным стражем, следящим, чтобы ничто не покинуло пределов луга. Запрокинув голову, я гляжу в глубь бездонной черной чаши, раскинувшейся надо мной, а она словно смотрит на меня в ответ подобно тьме из комнаты. Остановившись на секунду, я продолжаю наблюдать за звездами, усыпавшими чашу, а потом снова делаю шаг вперед, как вдруг что-то останавливает меня. Опустив глаза, я с ужасом понимаю, что стою на самом краю такой же бездонной, как и небо, пропасти, рассекающей синеватый луг направо и налево. Ширину ее предположить трудно, а при мысли о ее глубине у меня кружится голова. Страх, охвативший меня при первом виде пропасти, сменяется глубочайшим облегчением, и я поспешно отхожу на несколько шагов от края. - Это тебе только сейчас повезло, - раздается в тишине звонкий высокий голос, и я оборачиваюсь. Как оказывается, голос принадлежит худенькой девочке лет 13-14, неподвижно стоящей позади меня. На девочке – легкое белое платье, его юбка колышется на ветру, а темная лента на талии завязана на один узелок. Волосы острижены коротко, они едва достают до середины шеи. Глаза у девочки немного раскосые, красивой формы, нос маленький, его кончик чуть-чуть приподнят. Губы пухлые, рот слегка приоткрыт, будто бы она чему-то удивилась, но при этом смотрит на меня очень серьезно. - Смотри под ноги, - говорит девочка. По спине у меня пробегает холодок. - Если ты там боишься, или еще что-нибудь, то не парься, - добавляет девочка, подходя ближе, - Мэйана тут пока нет. Я медленно выдыхаю. - Дыши глубже, Така-чан, - девочка смотрит на меня, немного наклонив голову, - кстати, это я тебя остановила. У тебя нет ничего взамен? Я качаю головой. Девочка стреляет глазами в сторону моей правой руки: - А там? Мне вдруг кажется, что в моей правой руке и правда что-то есть. Раскрыв ладонь, я с удивлением обнаруживаю, что там каким-то образом оказалась маленькая карамелька в красочной обертке, такие карамельки мне часто давала мама, когда я был совсем маленьким. - О, конфета, - девочка забирает у меня карамельку и, развернув фантик, запихивает ее в рот, - ты любишь карамель? Я несколько раз киваю. - Да что ты как в рот воды набрал, в самом деле! – девочка хмурится, но потом опять улыбается, - ты что, говорить не умеешь? - Умею, - отвечаю я, помедлив. - Ну так и болтай в свое удовольствие. Меня зовут Кохибана***, будем знакомы. Девочка раскрывает ладошку, и на ней вместо фантика я вижу огромную бабочку. Несколько раз раскрыв и закрыв крылья, бабочка вдруг вспархивает с ладони девочки и вскоре исчезает в небе. Кохибана протягивает мне руку и молча ждет, пока я пожму ее. Ладонь у нее - маленькая и теплая, и только кончики пальцев холодные, как лед. - Ну что же, Така-чан, сколько ты здесь? – спрашивает Кохибана. - Третий раз, - отвечаю я, - кто ты такая? Кохибана улыбается, демонстрируя маленькие белые зубы. - Мэйан наверняка трепался тебе про то, что у тебя сердце из золота, – говорит девочка. Я киваю. Кохибана садится на землю, сложив ноги, и предлагает сесть мне. - Так вот, - продолжает она, когда я усаживаюсь рядом, - я уверена, что он говорил о светлых чувствах, о дружбе и прочей ерунде. У каждого человека вот здесь, - она касается правой рукой моей груди, - есть то, что портит ему жизнь и то, что помогает ему жить. Другими словами, его темная и светлая сторона. В общем, если Мэйана можно назвать олицетворением первого, то я представляю собой второе. Меня разбирает смех. Кохибана неодобрительно смотрит на меня. - Смеешься? Это потому, что я девчонка? – спрашивает она, - ты думаешь, что мой внешний облик должен отражать тебя самого, болван? Я умолкаю. Кохибана срывает несколько растущих рядом цветков и начинает плести венок. - Я с тобой с самого твоего рождения, - с расстановкой говорит девочка, - торчу тут, знаете ли, 29 год и только и думаю, как бы еще оградить тебя от всякой чуши вроде Мэйана. Кохибана бросает на меня уничижительный взгляд. - Возможно, тебе интересно, куда он подевался, - задумчиво продолжает она, - я скажу тебе. В ту ночь, когда Мэйан чуть было не сожрал тебя, в твоем сне появился еще кое-кто. - Хиро? - Он самый, - Кохибана кивает, - вас разделяла одна стена, и Мэйан попросту испугался, что вместе вы сможете противостоять ему. Поэтому он переключился на твоего брата, а я утащила тебя сюда. - И что же будет с Хиро? – спрашиваю я, глядя, как тонкие полупрозрачные пальцы Кохибаны нежно гнут цветочные стебли. - Ну… - Кохибана задумывается и смотрит на небо, а потом срывает еще дюжину цветков, - возможно, с ним пока все в порядке. Мэйан дурак, он медлителен, и, скорее всего, твой брат даже его не заметил. Но тебе не следует думать, что здесь ты в безопасности. Твой брат сказал тебе о том, на что ты способен в своем осознанном сне? - Да, - отвечаю я, чувствуя, как у меня начинает сосать под ложечкой. - Славный малый, - Кохибана смеется, - он понял, в чем дело. Когда Мэйан вернется (а он обязательно вернется), не паникуй, не визжи и не падай в обморок. Тебе нужно сосредоточиться на самом важном, что есть в твоей жизни – твоих друзьях и родных, всех тех, кто верит в тебя, кто тебя любит и поддерживает. Мэйана легко приструнить, если знать его слабое место. Видел то пламя внутри него? Я опять киваю. - Представь, что это его «душа», - говорит Кохибана, доплетая венок, - когда огонь погаснет, Мэйана не станет. Тебе нужно заставить его погаснуть. Перевив последние стебли, Кохибана переворачивает свое творение и поправляет цветы, а потом надевает венок на голову. - Красиво? – спрашивает она, взглянув на меня. - Да, - хрипло отвечаю я, мне вдруг становится зябко. Кохибана звонко смеется. - Когда придешь сюда опять, я сплету такой же для тебя. Ну, ты понял меня, Така-чан? Я киваю. Кохибана поднимается и отряхивает платье. - Иди за мной, я покажу тебе кое-что. Когда я встаю, Кохибана берет меня за правую руку и подводит к самому краю пропасти, а затем, не отпуская моей руки, указывает пальцем в глубь чудовищной бездны: - Мэйан появился оттуда. Я была тут одна, как вдруг появилась эта дырка и из нее вылезло это чудище. Скажу честно: я очень удивилась этому, потому что ты 29 лет жил без этой дряни, и мне казалось, что так будет, как минимум, еще десяток-другой лет. Мэйан ведь даже не знал твоего имени, а это только подтверждает то, что он, - Кохибана подыскивает нужное слово, – ошибка, что ли, он появился случайным образом. Но это не умаляет его силы, Така-чан. Мэйану нужно забрать именно тебя, а не твоего брата, и уйдет он только тогда, когда получит желаемое. Я смогу помочь тебе, но лишь после того, как Мэйан ослабнет, так что на меня поначалу не надейся. И еще: если грохнешься туда, - Кохибана опять указывает на пропасть, - будет совсем плохо. Я не смогу тебя достать. Потянув меня за руку, Кохибана отводит меня от края и только потом отпускает. - Ну, бывай, - говорит она. Я чувствую, как все вокруг меркнет, воздух теплеет, сердце начинает биться быстрее. Кохибана смотрит на меня какое-то время, а потом разворачивается и бредет прочь. *** На следующий день над Токио к вечеру собираются тучи. Когда первые капли падают на раскаленный асфальт, людской поток редеет, улицу заполняют раскрытые зонтики из прозрачного пластика. Сидя за столиком на втором этаже той самой кофейни у станции Синдзюку, я молча размешиваю в чашке остатки латте, а Тору и Рета спорят, кому придется оплачивать счет. - Я не пойду домой без зонта, - говорит Томоя, глядя в окно, - что-то совсем распогодилось. Капли медленно ползут вниз по стеклу, скапливаются в желобке у его основания, соскальзывают с карниза. Тучи заволакивают все небо, крыши небоскребов исчезают за завесой дождя. Ливень прибивает к земле дневную пыль, и из открытой фрамуги над нами тянет свежестью. Все происходящее со мной словно намекает, что у меня не все в порядке с головой, и я задаюсь вопросом, как парни до сих пор умудряются верить моим рассказам. Но ни Тору, ни Рета, ни Томоя по сей день не сказали ничего вроде «эй, да это полная бессмыслица, Мори-чан, похоже, ты порядком вымотан». Мне все еще кажется, что Кохибана держит меня за правую руку.

- the time is up, it’s over now, nowhere to hide -