Hearts Of Gold

      Стоя на самом краю пропасти, я внимательно вглядываюсь в ее широко разинутую черную пасть. Рядом с ней я кажусь самому себе крошечным, беспомощным, неспособным ни на что. Чувствую, как Кохибана, чуть слышно ступая по траве, подходит ко мне сзади.       - Отойди от нее, - едва ли не шепчет девочка, - не рискуй.       Вокруг так тихо, что я слышу ее легкое дыхание. Кохибана сжимает ладошкой мою руку и тянет прочь, опустив глаза. Ее волосы цвета воронова крыла блестят под луной, а тонкая белая кожа излучает нежный свет. Я покорно иду за ней, но чувствую, как сзади страшный холод струится из чудовищного зева пропасти, и моя кожа покрывается мурашками.       - Сядь тут, - Кохибана останавливается и отпускает мою руку. Я покорно сажусь на землю. Девочка опускается рядом со мной на колени, а потом внезапно ладонью правой руки прикасается к моей щеке. Я чувствую, как ее пальчики дрожат.       - Смотри мне в глаза, - тихо говорит Кохибана, - и слушай.       В ее черных глазах будто танцуют багряные огоньки. Губы в свете луны кажутся синими.       - Мэйан скоро будет здесь. Он знает, что я напугана, он знает, что Хиро в курсе о твоих снах. Поэтому я прошу тебя быть осторожным. Пока ты здесь, не отходи от меня ни на шаг.       - Что делать с Хиро? – спрашиваю я, и Кохибана хмурится.       - Вы должны держаться вместе, - начинает она спустя некоторое время, - но я пока не могу забрать его из комнаты. Помни о том, что Мэйану он не интересен… скорее всего.       Глаза Кохибаны, устремленные на меня, притягивают и отталкивают одновременно. В них есть какая-то странность, и вскоре я понимаю, в чем дело: Кохибана не моргает. Ее глаза не закрываются ни на секунду, и осознание этого пугает меня.       - Ты понял? – спрашивает Кохибана.       Я киваю. Тогда девочка наклоняется вперед и губами касается моего лба. По всему моему телу будто проходит электрический ток, и я просыпаюсь. ***       Хироки бредет по темному коридору, руками касаясь гладких стен, обитых деревянными панелями. Его глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы Хиро мог понять, что коридор совсем скоро повернет налево: он ведет в комнату Таки. Хироки кажется, что за углом его что-то ждет, и жуткая тревога перед приближающейся неизвестностью закрадывается к нему в душу. Делая еще пару шагов по коридору, Хиро чувствует, как у него между лопаток стекает струйка пота. Кровь оглушительно стучит в ушах, кажется, что на каждый вздох отзывается эхо, начинающее навязчиво скакать вокруг.       «Мне нужно всего лишь повернуть налево, - говорит Хироки про себя, - повернуть налево и войти в комнату Таки».       Он даже не задумывается, для чего это нужно.       Наконец, преодолев последние два метра, Хироки останавливается перед самым поворотом. Он дышит так тяжело, будто бегал долгое время, его резко поднимающуюся и опускающуюся грудь словно сковывают стальные обручи. Вокруг стоит звенящая, неприятная тишина.       С закрытыми глазами он делает шаг вперед и поворачивает налево. Размыкает веки.       Чистый белый свет сочится сквозь стеклянную матовую панель, вправленную в дверь комнаты Таки. Хироки шумно выдыхает. Вокруг нет никого. Подойдя к двери, Хироки берется за ручку и поворачивает ее. Потом толкает дверь плечом и заходит в комнату.       В комнате светло: на потолке горит лампа. Плотные шторы на окне задернуты. Хироки подходит к столу, стоящему напротив двери и, опершись о него руками, несколько секунд разглядывает лежащие под стеклом фотографии. Потом оборачивается и вздрагивает.       На кровати, стоящей у стены, неподвижно лежит укрытый одеялом Така. Он лежит на спине, закрыв глаза, из-под одеяла выглядывают его смуглые обнаженные плечи. На лице Таки не двигается ни один мускул, лишь иногда ухо Хироки улавливает, как брат дышит.       Подойдя поближе, Хироки склоняется над Такой и тихо зовет того по имени. Веки Таки вздрагивают, а потом он резко распахивает глаза.       - Ух, Хиро, это ты, - произносит Така хрипло, - мне приснилось что-то странное.       - Ты спишь во сне, - говорит Хироки, - в чем дело?       Така несколько секунд смотрит на него в упор, а потом переводит взгляд на окно. Хироки молчит.       - Хиро, открой окно, - вдруг просит Така, прикасаясь к левой руке Хироки пальцами, - пожалуйста.       Хироки хмурится:       - Что за…       - Хиро, открой окно, - настойчивее повторяет Така, - скорее же.       Хироки с недоумением смотрит на Таку, а потом встает и подходит к окну.       - Объясни мне, пожалуйста… - начинает он, но Така перебивает:       - Открывай же!       Хироки берется руками за шторы и резко разводит их в стороны. Из окна на него сразу же бросается что-то огромное и черное.       Хироки только теперь понимает, что Така не может быть во сне с комнатой, Така должен быть на лугу.       Хироки кричит. ***       Кохибана лежит на спине и глядит на небо, заложив руки за голову. Она чувствует, как колышущаяся на ветру покрытая росой трава щекочет ее босые ноги, оставляя на них тонкие влажные полоски. Прикрыв глаза, Кохибана разглядывает луну. Сквозь ресницы свет от нее расплывается серебром в разные стороны. Тут Кохибана слышит, как что-то приближается к ней сзади, и резко распахивает глаза.       - Отдыхаешь? – гремит чей-то голос, и Кохибана, садясь, оборачивается.       За ней, чуть вздрагивая, висит Мэйан. Пламя внутри него все так же взволнованно дрожит и время от времени резко вспыхивает.       - Убирайся, - говорит Кохибана, чувствуя, как во рту у нее все пересохло.       Мэйан вздыхает.       - Ты хорошо меня слышал? – спрашивает Кохибана, щурясь.       - Почему именно я должен убраться? – произносит Мэйан задумчиво, - у меня, как и у тебя, есть планы.       - Таки тут нет, - Кохибана повышает голос, - тебе тут нечего искать.       - Согласен, - материя Мэйана будто бы кивает, - здесь мне пока нечего искать. Но я уже нашел кое-что в другом месте.       Кохибана встает и упирает руки в бока.       - Замолчи, - твердо говорит она, - и убирайся подобру-поздорову.       - Глупая, - Мэйан смеется, - даже не представляешь, насколько ты глупа.       Кохибана делает шаг вперед.       - Ты не пускаешь меня к Такахиро-куну, - Мэйан все же немного отступает, - а что ты будешь делать, если он сам притопает ко мне? Теперь у меня есть кое-что, за чем он обязательно придет. Точнее, кое-кто.       Кохибана моментально понимает, о ком говорит Мэйан, и ее сердце начинает отчаянно биться. Она облизывает губы и складывает руки на груди, но в горле словно стоит ком, и Кохибана не может вымолвить ни слова. Мэйан неподвижно висит в воздухе, и Кохибана, даже не видя его глаз, чувствует, что тьма «смотрит» прямо на нее.       - Ты напугана, - протягивает Мэйан, - не знаешь, что делать.       Кохибана опускает голову.       Мэйан резко приближается к ней и замирает, его «тело» чуть ли не касается головы девочки. Кохибана чувствует холод, исходящий от него, слышит неприятный тухлый запах.       - Скоро я заберу и второго, - шипит Мэйан, словно захлебываясь чем-то, - и ты останешься на этом лугу одна. Будешь сидеть здесь до тех пор, пока не поломаешь все цветы и не сплетешь из них свои идиотские венки. А потом ты погрузишься в кошмарный сон, где ты будешь сидеть и плакать, пока не выплачешь все слезы, и только тогда я позволю тебе сдохнуть так, как положено таким, как ты. Сердце из золота – моя добыча, и не смей тянуть к нему свои костлявые холодные ручонки.       На глаза Кохибане наворачиваются слезы, и девочка поднимает голову.       - Ты пожалеешь, что сказал такое, - говорит она хрипло, - ты смеешься, что же, смейся, пока можешь.       Наступает молчание. Мэйан будто пытается что-то сказать, но лишь сипло и часто дышит.       - А теперь убирайся, - тверже произносит Кохибана, - поболтали – и хватит. Пошел вон!       Мэйан словно испуганно отступает перед девочкой, а потом сжимается в маленькую точку и пропадает, оставив за собой лишь неприятный запах.       Кохибана садится за землю и обхватывает руками колени. Слезы скатываются по ее щекам и сразу высыхают, неприятно стягивая кожу. Девочка прикрывает глаза и вскоре слышит, как сзади по траве мягко шагает Така. ***       Семейные узы связывают нас на протяжении всей нашей жизни. Даже если мы стараемся забыть о них, разорвать или скрыть их, они в любом случае когда-нибудь дают о себе знать. Не бывает бывших братьев и сестер, бывших отцов и матерей, бывших детей. Даже после смерти родителей дети остаются сестрами и братьями, но иногда, к сожалению, совсем забывают друг о друге. Мне никогда не хотелось бы терять связь с моими братьями, потому что иногда я вижу в них что-то от матери и отца, и это вызывает во мне целый взрыв трепетных чувств. И сейчас, вспоминая, как дрожали пальцы Хироки во время нашего с ним разговора, как взволнованно он говорил обо мне, я понимаю, что мы должны держаться вместе, даже несмотря на то, что состоим в разных группах и редко видимся. Любовь к своей семье, что заложена в каждом из нас с самого рождения, непостижимая, приносящая и боль, и радость, любовь, которую невозможно задушить, так или иначе иногда заставляет нас поступать каким-то определенным образом. Зачастую мы даже не задумываемся, почему поступаем так, а не по-другому. Возможно, именно поэтому Хироки так внезапно пришел мне на помощь, хотя я совершенно этого не ожидал. ***       Когда мы возвращаемся из студии, на городе уже лежат дымчато-серые, пронизанные розовым светом солнца, сумерки. Их мягкий бархат нежно ложится на плечи, обволакивает тело, сглаживает очертания зданий и деревьев. По воздуху плывет сладкий аромат сакур, но все знают, что через день-два прекрасные цветки опадут – с момента их появления прошла почти неделя, а погода выдалась довольно дождливая.       - Эй, Мори-чан, - говорит идущий впереди Рёта и оборачивается, - как считаешь, мы хорошо сегодня поработали?       Мне кажется, что он пытается меня разговорить, впрочем, может, это действительно так.       - Да, вполне, - отзываюсь я, поднимаю голову и вижу, как Рёта широко улыбается, - у нас все получается так… правильно, что ли.       Рёта вопросительно приподнимает брови.       - Ну, - я подбираю слово, - последовательно. Сперва мы делаем одно, потом другое, никакого сумбура, все успеваем. Мне это очень нравится.       Томоя, шагающий справа от меня, энергично кивает.       - Хочешь сказать, что раньше мы куда-то торопились? – произносит Тору, не оборачиваясь.       - Нет, - отвечаю я, - просто прежде мы брались сначала за одно, а потом резко переходили к другому, и у нас не всегда получилось распределить время так, чтобы все успеть.       Тору опускает голову и, глядя под ноги, улыбается, а потом поправляет сползающую с плеча лямку футляра для гитары.       Мы возвращаемся в отель, когда на улице уже зажигаются фонари, а людской поток понемногу редеет. Тору и Рёта останавливаются на первом этаже, чтобы купить себе кофе, а мы с Томоей поднимаемся на наш этаж. Остановившись перед дверью нашего номера, я жду, пока Томоя ищет в карманах карточку, с помощью которой можно открыть электронный замок. Порывшись в карманах штанов, Томоя вдруг поднимает голову и смотрит на меня:       - Слушай, ты будто сам не свой, - он понижает голос, - с тобой точно все хорошо? Ничего… никто не возвращался?       Я качаю головой. Томоя прищуривается, из уголков его глаз разбегаются морщинки.       - Ты какой-то очень мрачный в последнее время, - говорит он, извлекая из кармана куртки карточку, - как бы с тобой ничего серьезного не случилось.       Услышав последнюю фразу Томои, я невольно улыбаюсь. ***       Укрывшись черным одеялом, Токио засыпает, как огромный зверь, дороги пустеют, гаснет свет в окнах жилых зданий. По улице спешат последние пешеходы, один из мужчин время от времени испуганно посматривает на ночное небо, словно боясь увидеть Иттан-момэн*.       Лежа в кровати, стоящей у окна, я молча смотрю в висящую надо мной темноту. Где-то справа тихо храпит Рёта, в ногах его мирно сопит Бетти. Мне кажется, будто что-то душит меня, поэтому я поднимаю руку и прикасаюсь ею к горлу, а потом медленно сглатываю. Под ладонью будто прокатывается шарик, и я зажмуриваю глаза так сильно, что в них начинают появляться мерцающие яркие кольца.       Когда наблюдать сверкающее зрелище становится невыносимо, я открываю глаза, расслабляюсь и делаю несколько глубоких вздохов, а потом чувствую легкий холодок в том месте на моем лбу, куда меня поцеловала Кохибана. Перед глазами сразу встает ее испуганное лицо, чуть приоткрытый рот, красивые глаза, обрамленные длинными ресницами.       Впервые в жизни я могу чувствовать, как медленно засыпаю. Мне столько раз говорили, что пережить такое невозможно, но теперь я уверен, что со мной происходит именно это. Я чувствую, как постепенно я перестаю ощущать кончики своих пальцев на руках, как мое дыхание выравнивается и замедляется, я будто начинаю безмолвно тонуть в бездонном океане, но даже не предпринимаю ни единой попытки выплыть на поверхность. Тьма поглощает меня, я опускаюсь все глубже и глубже и вскоре проваливаюсь в сон.       Появившись на лугу, я почему-то не вижу Кохибану. Обычно она всегда встречала меня, как только я погружался в сон, но теперь я стою посреди луга в полнейшем одиночестве. Но не только отсутствие девочки пугает меня. На лугу непривычно спокойно, даже трава, которая раньше неумолчно и беспрерывно шептала что-то, сейчас словно находится в состоянии мертвого сна.       Я не нахожу другого выхода, кроме как позвать Кохибану по имени. Протянув ее имя один раз, я замолкаю, надеясь услышать ответ, но не получаю его. Тогда я зову ее еще раз, и только после этого слышу ее слабый голос:       - Я здесь.       Голос доносится откуда-то справа, и я, оступаясь, бегу в ту сторону. Нахожу Кохибану лежащей на земле, свернувшейся в клубок, закрывающей лицо руками. Девочку трясет, и я опускаюсь на колени рядом с ней. Помедлив немного, я прикасаюсь ладонями к ее плечам и чуть-чуть приподнимаю Кохибану. Девочка вся будто сжимается, но не отнимает рук от лица.       - Кохибана, что случилось? – тихо спрашиваю я, и девочка всхлипывает.       - Ты плачешь, - бормочу я, - почему?       Кохибана так сильно нажимает пальцами на лоб, что их кончики белеют. Я совсем близко вижу ее коротко остриженные ногти, чуть красноватые у оснований.       - Кохибана, - мой голос начинает дрожать, - Кохибана!       - Он приходил сюда только что, - хрипло говорит девочка, - два раза. Сначала я прогнала его, и мне казалось, что этого достаточно… Хорошо, что ты пришел только сейчас.       Кохибана замолкает. Я терпеливо жду продолжения ее монолога.       - А потом он пришел опять, - голос Кохибаны словно надламывается, - и я уже не смогла ничего сделать.       - Он причинил тебе боль? – спрашиваю я, и девочка наконец отнимает руки от лица. Глаза ее открыты, но взгляд не смещается в сторону, он будто стеклянный.       - Он лишил меня зрения, - говорит Кохибана, и рот ее искривляется, - в один миг все стало черным. Я не вижу ничего… Очень хорошо, что ты пришел только сейчас.       Девочка протягивает руку и хватается за мое правое плечо.       - Помоги мне, пожалуйста, - говорит она, - нужно уходить как можно дальше от пропасти. Сейчас нам остается только бежать отсюда. Не знаю, что делать. Не знаю!       Я поднимаюсь, и Кохибана встает вместе со мной, крепко вцепившись в мою правую руку. ***       Что-то касается лица Хироки, и он резко открывает глаза, но не видит перед собой ничего, кроме непроглядной тьмы. Она будто держит его в своих тисках, не давая двинуть ни одним мускулом. Хироки просто покоится на невидимой (по крайней мере, пока что) плоскости, он даже не в состоянии понять, из какого материала она изготовлена. Его тело настолько расслаблено, что он действительно ощущает себя парализованным. Хироки чувствует, как холодный пот покрывает его ладони, а дыхание становится рваным. Но оцепенение понемногу спадает, и вскоре Хироки удается сделать глубокий вздох, а потом и подняться на ноги, расправить плечи.       И вот он стоит, со всех сторон окруженный тьмой, в мертвой тишине, дышит воздухом, в котором не витает ни единого запаха, Хироки даже не понимает, холодно здесь или тепло. В этом мире существуют только тьма и маленький человек, тревожно озирающийся по сторонам.       Хироки начинает усиленно вспоминать, что происходило до того, как он очнулся здесь, но ему удается вспомнить только то, как он не мог повернуть за угол. Воспоминания рассыпаются бисером, прячутся в закоулках сознания, бегут прочь. Хироки садится, подобрав под себя ноги, и опускает голову.       Он знает, что самому ему отсюда не выбраться. ***       19:30.       Сидя в кресле в гостиной, я молча смотрю на экран телефона. Перечитываю последнее сообщение от Хироки, которое он написал вчера вечером. Кажется, будто Хиро куда-то спешил, набирая сообщение, несколько раз он описывается, и мой взгляд, скользя по тексту, цепляется за эти описки.       «Привет!       Надеюсь, я не мешаю тебе. Хотел только сказать, чтобы ты был осторожнее этой ночью, мне кажется, что-то произойдет сегодня. Кохибана ничего не говорила тебе? В любом случае, держись поближе к ней. Сегодня я очень странно себя чувствую, но, думаю, это связано с предстоящими выступлениями. Мэйан не возвращался?       Жду новостей,       Хироки».       Раз за разом перечитывая это сообщение, я чувствую, как внутри меня все сжимается. Наконец, собравшись с мыслями, я набираю номер брата и подношу телефон к уху. После двух-трех продолжительных гудков раздается щелчок, и красивый женский голос объявляет, что абонент недоступен. Я звоню еще раз, но результат оказывается тем же. Острая боль внезапно пронзает мне голову, и вместе с ней приходит осознание происходящего.       - Может, он просто выключил телефон, - бормочу я, - поэтому и недоступен.       Сзади хлопает входная дверь, и к моим ногам подбегает Бетти. Я слышу, как вошедший следом за собакой Рёта кладет ключ на комод и вешает куртку на вешалку, а потом снимает обувь и проходит в комнату. Вчера он купил себе новые шуршащие штаны, так что по звукам я отлично понимаю, куда он идет.       - Отличная погода, - говорит Рёта, - и сакура еще не отцвела. Не хочешь выйти на улицу?       Я задумчиво качаю головой. Рёта подходит к окну и раздвигает на нем шторы. Свет заходящего солнца неожиданно врывается в комнату и слепит глаза, сверкает на блестящей посуде, окрашивает гостиную в золотой. Рёта идет в кухонную зону и достает из шкафа собачий корм, так что Бетти, двинув ушами, убегает за ним.       Я настолько напуган, что этой ночью даже не хочу засыпать. В голове роятся тучи неприятных мыслей, но, стараясь их отогнать, я еще больше погружаюсь в их пучину. Кажется, что тьма стоит прямо за мною и вот-вот положит руки мне на плечи. ***       Хироки сидит, уткнувшись лицом в колени. Он не знает, сколько он провел здесь, не знает также, сколько пробудет еще. Через некоторое время он поднимает голову и пропускает волосы сквозь пальцы. Спустя пару секунд он опускает руку и касается ею поверхности, на которой сидит. Поверхность эта оказывается такой же гладкой, как и пол в комнате Таки, и Хироки в голову на минуту приходит мысль о том, что он все еще находится в комнате брата. Поэтому он встает и, поводя перед собой руками, делает несколько шагов вперед, рассчитывая натолкнуться на что-нибудь, но этого не происходит.       - Эй! – кричит Хироки, - есть тут кто-нибудь?       Тишина безвозвратно поглощает звук его голоса, безжалостно душит любое эхо. Хироки кажется, будто кто-то подходит к нему сзади, поэтому он резко оборачивается и протягивает вперед руку:       - Не подходи!       - Как думаешь, сколько ты тут еще пробудешь? – звучит во тьме громкий раскатистый голос. Хироки будто бы погружается в звуки этого голоса, не может понять, откуда он раздается.       - Не знаю, - отвечает Хиро наконец, стараясь унять дрожь в голосе, - кто ты такой?       - Мое имя Мэйан, - отвечает голос, - я уверен, Такахиро-кун рассказывал обо мне. А твое имя Хироки, правильно?       - Да, - отвечает Хиро, - что тебе от меня нужно?       - А ты более разговорчив, чем твой брат, - откликается Мэйан, - не боишься меня?       - Нет, - Хироки вдруг осознает, что действительно не чувствует страха перед Мэйаном, - ты – всего лишь ночной кошмар. Мне нет смысла тебя бояться.       После таких слов он ощущает необыкновенный прилив смелости, поэтому даже складывает руки на груди.       - Какое бесстрашие, - усмехается Мэйан, - не то что твой брат. Я даже немного уважаю тебя.       - Ты не ответил, - Хироки говорит чуть громче, - что тебе от меня нужно?       - Ты – приманка, - отвечает Мэйан, - Такахиро-кун обязательно придет за тобой.       - Ты так уверен в этом? – говорит Хироки и чувствует, как что-то кольнуло его в сердце, - может, и не придет.       - Уверен, - отзывается Мэйан, - а ты-то сам в это не веришь, как я вижу. Вы что, не ладите?       - Я больше не буду отвечать на твои вопросы, - вдруг обрывает Хироки, - не трогай меня.       - Жаль, - Мэйан вздыхает, - ты такой юный и уже такой… безнадежный. Сколько тебе лет?       Хироки поджимает губы и садится, сложив ноги. Мэйан кашляет.       - Ладно, - протягивает он, - сиди тут.       И снова тишина охватывает Хироки. ***       Над Токио поднимается утренняя заря. Небо, еще усыпанное звездами, начинает понемногу светлеть, на востоке оно уже приобрело нежно-розовый оттенок, такого цвета бывают лепестки сакуры в самый разгар ее цветения. В чуть приоткрытое окно залетает апрельский ветер, колышет тонкие занавески, переворачивает страницы лежащей на столе открытой книги. На улице еле слышен звонок чьего-то велосипеда, колеса автомобилей уже негромко шуршат по еще не раскаленному асфальту. Торговцы гремят ставнями на витринах лавок, несколько курящих на автомобильной стоянке таксистов тихо разговаривают, время от времени оглядываясь в поисках пассажиров и нервно пожевывая сигареты. Сегодня суббота, поэтому на дорогах не будет больших пробок, многие жители отправятся за город.       На потолке висит одинокий солнечный зайчик, созданный зеркалом, лежащим на столе. Я молча смотрю на него какое-то время, а потом перевожу взгляд на окно. Встающее солнце приветливо заглядывает в комнату, и я ощущаю на щеках его тепло. Солнце словно ласково улыбается, сакуры радостно кланяются ему, роняя лепестки, а Токио весело встречает его, распахнув окна.       Перевернувшись на другой бок, я смотрю на часы, стоящие на прикроватном столике. 05:25. Впервые я проснулся так рано. Из-под одеяла Рёты высовывается мордочка Бетти, нос собаки беспокойно дергается, но ее глаза закрыты.       И все еще я пытаюсь заставить себя поверить в то, что с Хироки все хорошо. Даже несмотря на то, какая опасность висит над нами обоими, мой разум отказывается принимать возможность того, что младший мог попасть в лапы Мэйана. В детстве я всегда видел себя как некоего опекуна Хироки, я часто помогал ему с его домашними обязанностями, провожал его до школы, брал на себя ответственность за его проступки, поэтому мне часто попадало от родителей. Вот и сейчас мне кажется, что опасность должна обойти Хироки стороной.       А это значит, что Мэйан самый тяжелый удар нанесет именно по мне.

- should I take it to be happy? –

- do you think that it is better way? -