Hearts Of Gold

— Уже вечер, — говорит Тору, подходя к окну и жмурясь, — но солнце еще не село. Это и есть весна? Лучи заходящего солнца, играя на его темно-рыжих волосах, забавно придают им золотистый оттенок, отчего Тору становится похож на одуванчик цвета карамели.  — У весны славный вкус и запах, — Томоя медленно откладывает книгу и встает с дивана, — вам так не кажется? «Эта весна тоже подобна карамели» — думаю я и тут же понимаю, что, кажется, именно карамели мне недостает сейчас. Тору облокачивается о притолоку и закуривает от спички (дома он почему-то всегда закуривает от спичек). Дым тонкой струйкой тянется к потолку и там рассеивается, а потом я слышу запах табака. Странно, но этот запах опять отдает карамелью. Солнечные лучи, скользя по комнате, словно ищут все темные закоулки, чтобы наполнить их своим расплавленным золотом. Отразившись от часов Реты, лежащих на столе, один из лучей солнечным зайчиком прыгает на потолок и замирает там, будто бы чего-то испугавшись. В башке настойчиво крутится «We Are», и я пытаюсь не вторить голосам, тихо раздающимся у меня в голове, но ничего не выходит. В последнее время мне снится один и тот же кошмар. Каждый раз, засыпая, я оказываюсь в темной комнате с занавешенными окнами. Воздух в этой комнатушке настолько тяжел, что кажется, будто на тебя набросили холщовый мешок. Каждый раз я вновь и вновь пытаюсь найти выход, с трудом передвигаясь по этой комнате, но, протягивая вперед руки, я ловлю ими только сухой, словно сдавленный, воздух, ловлю спертую неприятную мглу. В этой комнате находится какая-то мебель, иногда мне под руку попадаются стулья, но двери, ведущей вон из этой комнаты, я до сих пор не отыскал. Даже кричать у меня не всегда получается — порой изо рта вырываются только свисты и хрипы, а легкие с каждым вздохом будто наполняются пламенем. Интересно, парням тоже снится такое?  — Мори-чан, — отвлекает меня от размышлений голос Реты, — в последнее время ты, кажется, очень устаешь. С тобой все хорошо?  — Мы в туре уже больше месяца, — отвечаю я, — немудрено устать.  — На этот раз тур действительно выматывает, — произносит Тору, садясь в стоящее около окна кресло, — а ведь впереди еще Йокохама. Бетти спрыгивает с дивана и, обогнув его, бежит на кухню. Рета поднимается.  — Чует, когда приходит время ужина, — говорит он, улыбаясь. Смеркается. Золотистая дымка, висящая доныне над городом, становится тусклой, а потом и вовсе пропадает. Солнце, кутаясь в облака, закатывается за горизонт, и на город опускается ночь. *** Я уже настолько привык к этому сну, что комната не вызывает у меня ни страха, ни волнения. Двигаясь вперед на ощупь, я наталкиваюсь на стену, потом, медленно опустившись на пол, приваливаюсь к ней спиной. В ушах оглушительно стучит кровь, и я закрываю их руками. Как и всегда, я проведу в этой комнате длительное время, пока не придет время просыпаться. Темнота со временем отступает немного, и мне удается различить некоторые предметы. Слева из-под вуали тьмы выступает высокий стол на длинных ножках, чуть дальше возвышается шкаф. Тем не менее, плотные тяжелые шторы, закрывающие окно, не пропускают в комнату ни единого лучика света. А с чего я взял, что за окном вообще есть что-то, способное излучать свет? И, все же, темнота остается темнотой. Как только я пытаюсь рассмотреть что-то поподробнее, все вокруг начинает расплываться, взгляд соскальзывает в сторону, словно темнота не хочет, чтобы кто-то познал ее. Я опускаю руки и обхватываю ими колени. Тишина сразу накатывает на меня, как волна, и именно тишина — не темнота — пугает меня.  — Почему это происходит именно со мной? — спрашиваю я сам себя вслух, голос мой звучит так жалобно, что мне становится стыдно, — почему именно я оказываюсь тут? Тишина немного отступает, словно прислушиваясь к звуку моего голоса, но потом опять наваливается на меня всей своей тяжестью.  — Кто бы ты ни был, — говорю я, — я тебя не боюсь. Тишина вновь отстраняется.  — Through all of this noise… — начинаю я и тут же замолкаю. «Voice» звучит так беспомощно, что я немного смущаюсь. Тишина ждет. Дышать будто бы становится легче.  — Chasing a shadow, — пою я следующую строчку, эта уже раздается немного бодрее.  — While looking for answers, just leave a question, — эти строки пропеты уже почти в полную силу, мне удается хорошенько перевести дыхание.  — Behind the notes and outside the lines, — здесь голос, обретая мощь, уже звучит громко и свободно. Тишина отступает все дальше. — What you left behind, what I feel inside… «Давай же…»  — I hear your voice! — кричу я изо всех сил, тишина, будто бы испугавшись, как маленький зверек, пятится прочь. Даже темнота, кажется, немного рассеивается. Как ни странно, я ловлю далекое эхо. Это эхо звучит странно, отзвуков своего собственного голоса я в нем не улавливаю.  — Слышишь? — воплю я, — слышишь меня, засранец? Если ты думаешь, что тебе удастся так легко победить, ты ошибаешься! Слышишь меня? В ушах звенит, складывается впечатление, что даже темнота недовольно гудит от волнения. Я снова закрываю руками уши. Это всего лишь сон, верно? *** Вечерняя заря вновь поднимается над городом, будто бы осыпая его золотым конфетти.  — Эй, Така, — протягивает Томоя, — ты вроде собирался куда-то идти сегодня. Я перевожу взгляд на него. Держа в одной руке стакан с водой, Томоя немного вопросительно глядит на меня, ярко выделяясь на фоне карамельной вечерней зари. Да причем тут карамель, черт побери?  — Наверное, не пойду, — отвечаю я, поднимаясь с дивана, — слишком поздно уже. А вот от прогулки не отказался бы.  — Тогда возьми с собой Бетти, — вставляет Рета, поворачиваясь в мою сторону, и собака, лежащая рядом с ним, услышав свое имя, моментально поднимает голову, — если уж выходишь. Я медленно киваю и смотрю на часы. 18:06.  — Бетти, за мной! — говорю я, выходя из комнаты, затем слышу, как она спрыгивает с дивана и, постукивая когтями по полу, бежит следом.  — Поводок на крючке, — раздается голос Реты. Я беру с комода свою черную тканевую маску (мне не очень нравится, когда люди узнают меня на улице), пристегиваю поводок, немного повозившись с карабином, открываю дверь и выхожу в коридор отеля. Бетти изящно выныривает из номера за мной.  — Ну, где прогуляемся? — спрашиваю я у собаки, когда мы едем в лифте. Бетти, помахивая хвостом, заинтересованно глядит на меня снизу вверх и облизывается. Ее уши немного приподнимаются.  — Пойдем в парк, — говорю я, наклоняясь и потрепывая ее по голове, — тут недалеко. Выходя из лифта, я натягиваю резинки маски на уши и закрываю лицо. Горничная, проходящая мимо, останавливается и мило улыбается. Интересно, она вообще знает, кто остановился в 109 номере? На улице оказывается очень тепло. Солнце, пробиваясь сквозь листву растущих вокруг кленов, покрывает пятнами убегающую вперед аллею. Остановившись около входа, я поднимаю голову и с минуту гляжу на небо, задумавшись. Потом чувствую, как Бетти требовательно тянет за шлейку, опускаю голову и иду. Люди, встречающиеся нам по пути, иногда косятся в мою сторону, но за долгое время я уже привык не обращать на это внимания. Бетти непринужденно семенит чуть впереди, на каждом шагу кончик ее хвостика вздрагивает. Глядя на ее грациозную походку, я улыбаюсь. «Ты блуждаешь во тьме», — вдруг раздается у меня в голове глухой мужской голос, и мне тут же становится холодно. Я резко останавливаюсь. Бетти недовольно оборачивается. Стоя посреди аллеи, я пытаюсь собраться с мыслями. Перед глазами все плывет, поэтому я нетвердым шагом дохожу до ближайшей лавочки и плюхаюсь на нее, а потом делаю несколько глубоких вдохов. «У тебя глюки, — говорю я сам себе, — ты свихнулся. Жесть, ты просто свихнулся». Мне вдруг становится так страшно, что хочется кричать во все горло. Бетти, сидя около моих ног, смотрит на меня, словно что-то чувствуя. Стянув маску на подбородок, я тыльной стороной руки вытираю губы и гляжу на собаку:  — Ты слышала это? Бетти наклоняет голову набок.  — Странно, Бет, это очень странно. Голоса у меня в голове, — я прикасаюсь указательным пальцем правой руки к виску. — Раньше такого не было. Как думаешь, мои сны как-то связаны с этим? «Что за идиотский вопрос, — отвечаю я сам себе мысленно, — конечно связаны. Или я псих в квадрате». Отдышавшись, я встаю. Бетти вскакивает тоже.  — Извини, что порчу тебе прогулку, Бет, — говорю я, присев около нее, обеими руками приподнимаю ее голову и гляжу в ее темные влажные глаза, — Рета, наверное, не такой халтурщик. Бетти глубоко вздыхает.  — Идем, — говорю я, вставая и надевая маску. Дойдя до конца аллеи, мы сворачиваем направо и вливаемся в широкий людской поток, размеренно текущий по тротуару. Чтобы дойти до парка, нужно немного пройти вдоль дороги, а потом перейти на другую сторону. В парке, как обычно, полно детей. Кажется, будто матери специально ждут 18:06, чтобы вывести своих крикунов на прогулку. Чтобы не находиться в обществе этих вечно двигающихся комочков энергии, мы с Бетти отдаляемся на достаточное расстояние от главной парковой улицы и через некоторое время выходим на тенистую тропинку, посыпанную мелким песком. Здесь я снимаю с Бет ошейник, и она непринужденно бежит вперед, чтобы заняться своими собачьими делами, а я неторопливо иду за ней следом, смотря под ноги. Почему я услышал те слова? Кому принадлежит этот голос? Что значат мои сны, точнее, единственный сон, повторяющийся множество раз? Если я расскажу обо всем, что со мной творится, парням, они наверняка скажут что-то вроде «эй, Мори-чан, тебе стоит показаться психологу». Но ощущать себя ненормальным, знаете, это не самое приятное чувство. С другой стороны, если я действительно свихнулся, это совсем не смешно. *** Ощупываю правую руку левой. Пальцев — пять, не больше и не меньше. Пытаюсь набрать в легкие побольше воздуха, но, что неудивительно, сделать этого не могу. Комната не меняется, в каждом сне она одна и та же, сомнений быть не может. Опускаюсь на колени и касаюсь руками пола. Из чего он изготовлен, я определить не могу. Материал гладкий, без единой щербинки, словно покрытый толстым слоем неизвестного мне лака. Закрываю глаза. Непроглядная тьма обхватывает мое тело, гладит его своими невидимыми руками. Мне кажется, словно она смотрит на меня, изучая меня изнутри, ворошит все чувства, скрывающиеся в самых дальних уголках моей души, выворачивает меня наизнанку. Она словно говорит со мной — голос у нее спокойный, интонации крадущиеся, как кошки, тьма то вкрадчиво шепчет, и этот шепот заставляет меня слушаться ее, как дудку, то говорит громко и раскатисто, вселяя в меня необузданный страх.  — Эй, парень, — внезапно раздается тот самый голос, — если уснешь во сне — больше никогда не проснешься. Я вздрагиваю и медленно перевожу дыхание. Затем размыкаю веки и поднимаю голову. Тьма, словно сконцентрировавшись в одной точке, освободила всю комнату, и мне удается оглядеть помещение. Комната кажется мне необыкновенно знакомой до мельчайших деталей — и этот книжный шкаф в углу, и это окно, правда, закрытое шторами, и эти постеры на стене, и письменный стол, и лампа на одной ножке, и наброшенный на спинку стула синий джемпер. А прямо передо мной… Прямо передо мной висит сгусток темной материи, в его центре что-то беспрестанно и хаотично движется, и это жуткое зрелище словно требует того, чтобы я не спускал с него глаз. Дышать становится легче, и я делаю несколько глубоких вдохов.  — Как тебя зовут, парень? — раздается тот самый голос, и я понимаю, что этот голос принадлежит именно тьме.  — Такахиро, — выдыхаю я.  — Отлично, — тьма немного отодвигается, — Такахиро-кун, ты узнаешь эту комнату? Я молча гляжу на тьму. «Это ведь сон? — спрашиваю я себя, — тогда нужно всего лишь проснуться».  — Сейчас тебе достаточно только этого, — вдруг говорит тьма, — но потом так просто ты отсюда не выберешься. Я внимательно смотрю на мрак, висящий напротив меня. Потом понимаю, что тьма способна читать мысли. Мой разум осознает это медленно, мне кажется, будто бы все внутри меня постепенно замерзает.  — Кто ты такой? — спрашиваю я, садясь на пол по-турецки и стараясь выглядеть спокойным, но сердце мое отчаянно бьется, я ощущаю его резкие удары во всем теле.  — Ты не ответил на мой вопрос, — с расстановкой отвечает тьма, — но пускай. Мое имя Мэйан.* Холод пробирает меня до мозга костей.  — Зачем ты здесь? — спрашиваю я, — и по какой причине ты сказал мне тогда те слова? Что тебе нужно? Мэйан будто грустно вздыхает.  — Ты чересчур любопытен, — шепчет он и вновь отстраняется. Тьма замолкает на время. Я терпеливо жду ее дальнейших слов, пытаясь унять дрожь во всем теле. Стоит звенящая тишина.  — Знаешь, Такахиро-кун, ты наверняка в курсе, что многие говорят, будто у тебя сердце из золота, — начинает Мэйан так неожиданно, что я вздрагиваю, — и это действительно так. Образно, конечно.  — Никто мне этого не говорит, — пытаюсь возразить я, но Мэйан перебивает:  — Да брось. Ты думаешь, я не знаю, где ты хитришь? Я решаю промолчать. Мэйан тяжело вздыхает.  — Твое сердце из золота, — продолжает он, — оно наполнено любовью к близким, к твоим друзьям, ты — сгусток светлых чувств. Ты готов жертвовать собой ради родных и товарищей. Мои пальцы белеют от холода, изо рта вырываются облачка пара. Мэйан недвижимо висит передо мной, время от времени что-то внутри него вспыхивает и меркнет, будто бы внутри тьмы бьется ее собственное сердце.  — И мне это не нравится, — шепчет Мэйан, его шепот закрадывается в самые глубины моего сознания, словно ища там что-то, — у меня ощущение, что темной стороны в тебе не существует. Да что там, я почти знаю это. Сердце у меня дает перебой, я поднимаюсь. Мэйан чуть отдаляется, та материя, из которой он состоит, начинает волноваться, как море перед бурей.  — Ты просыпаешься, — уже шипит Мэйан, внезапно приближаясь, и я ощущаю странный запах, исходящий от него, — ты возвращаешься к ним. Но я заберу тебя. Ты все силы тратишь на то, чтобы проявлять внимание к своим друзьям, ты любишь их всей душой, ты защищаешь их, твоя любовь хранит их… а кто сохранит тебя? Я отступаю перед разрастающимся ужасом. Мэйан вдруг начинает извиваться, из толщи его «тела» вырастают тонкие руки.  — Я заберу тебя, — поспешно шепчет Мэйан, разверзнувшись в разные стороны и протягивая лапы-нити ко мне, — и ты станешь никем. Ты канешь в ничто, тебя забудут, ты… ***   — Эй, Така-чан, что с тобой? — раздается чей-то голос, и я резко открываю глаза. Надо мной склоняется Томоя. За ним маячит Тору, в ногах у меня стоит Рета, держащий Бетти на руках.  — Господи, — я быстро сажусь, чуть не ударив Томою головой, отчего тот резко отклоняется.  — Ты в порядке? — Тору подходит ближе, — ты чуть ли не плакал во сне. На лицах парней я не вижу ни тени улыбки — только настороженность.  — Тебе что-то приснилось? — спрашивает Рета, опуская Бетти на пол. Та мгновенно запрыгивает ко мне на кровать и подходит ближе, а потом касается носом моей руки.  — Да, — протягиваю я, хмурясь, — не знаю, можно ли назвать это кошмаром…  — Вот, выпей, — Тору протягивает мне стакан с водой, — может, расскажешь нам все подробно? Я некоторое время бездумно гляжу на качающуюся в стакане жидкость, а потом выпиваю ее до дна. Это немного приводит меня в чувство, и я спускаю с кровати ноги. И тут до меня доходит. Та комната, в которой находился Мэйан — моя комната в доме отца и матери, в которой я прожил ни много ни мало 16 лет. К горлу подступает ком, я опускаю голову.  — Така, да что с тобой, — Томоя садится рядом и кладет руку мне на плечо, — мы рядом. Рета и Тору подходят ближе.  — Не бойся, — говорит Рета, а Бетти заползает мне на колени.  — Рассказывай, — требовательно говорит Томоя, — только ничего не утаивай. Я глубоко вздыхаю. Мэйан в моей голове вдруг раскатисто хохочет, и тут я понимаю, что по моим щекам льются слезы. Тору, подходя ближе, рукой сжимает мое плечо. Томоя, похлопывая меня по спине, что-то успокаивающе говорит, Рета садится рядом. Бетти взволнованно скулит и жмется к моим рукам.

-nowhere for me to run and hide-