Твой Федор Пылкочелов».
— Да… — задумчиво протянул граф Андрей, щурясь. — Весьма замысловатый почерк был у моего братца. — А о какой коллекции идет речь в письме? — теперь уже с интересом спросил Евграф. В глазах его снова вспыхнул огонь бурной деятельности, как и накануне вечером. — Видимо он говорит о коллекции клинков. Ха! Подумать только, растяпа так хвастался ею, что даже не удосужился возместить казённые отчисления для развития завода. Что и говорить, ужасный человек! — Что же. Спасибо, Ваше Сиятельство. Мы, пожалуй, пойдем. Евграф поднялся, мы поклонились графу, и дворецкий, что так и не принес нам чаю, повел нас к выходу из усадьбы. Пока мы шли, я обдумывал услышанное и пришел к очевидному выводу, что убийцей мог быть сам граф Андрей. Таким образом легко подтверждалась догадка Лаврентия Павловича. К тому же, мне не до конца были понятны отношения между братьями, что же это были за родители, если воспитали столь разных людей. Тем не менее, вспыхнувший вчера конфликт бросал тень на невиновность графа, ибо мне воочию довелось видеть, насколько свиреп бывает этот человек. Следовательно, ему ничего не стоило припугнуть слуг, чтобы те держали рот на замке, и спровадить супругу в город, чтобы огородить себя от расследования. Временами я поглядывал на товарища. Его лицо в тот момент не выражало совершенно ничего — ни глубокого разочарования, ни наоборот. Мне оставалось лишь только гадать, что за мысли обуревают его, но я знал наверняка, что версия Евграфа в корне будет отличаться от моих предположений. Дворецкий проводил нас до прихожей богатого холла и оставил у стоечки с одеждами. Я быстро обвязался шарфом, накинул плащ, обулся и уже собирался выйти за двери, но тут оглянулся на Евграфа. Тот вежливо беседовал с рыжим мальчонкой в замаранной рубашке и старой жилетке. Встретив мой вопрошающий взгляд, мой друг ласково произнес: — Владимир, я ненадолго отлучусь. Позаботьтесь пока что о конях. — и скрылся где-то за углом. И верно, Евграфа не было ровно столько времени, сколько мне понадобилось, чтобы вывести лошадей за ограду поместья. И снова странный блеск в его глазах заставил меня усомниться в верности собственных суждений. Ничего не говоря, он запрыгнул в седло и повел лошадь прочь к дороге. — Евграф! — окликнул его я и поторопился нагнать. На лице моего друга установилось сладкое удовлетворение. Он загадочно молчал и нарочно пытался сделать как можно более лукавое лицо. Тогда я не стал дожидаться каких-либо слов с его стороны и начал сам: — Какой же странный этот граф! Держу пари, что он причастен к убийству! Кажется, мои слова славно рассмешили Евграфа, отчего тот широко улыбнулся и произнес: — Ваши обвинения абсолютно беспочвенны, друг мой. Хотя, признаться, и я сначала что-то подозревал. Но с вероятностью в сто процентов я готов сказать — граф Андрей никак не причастен к смерти брата. — Но почему же вы так думаете? — Все очень просто, мой дорогой Владимир. Все дело в следах. Тех, что оставил убийца у фасада дома, пытаясь скрыться в проулке, и оставленных им в комнате подле тела жертвы. Я сразу приметил размер подошвы у тех дорогих туфель, в которые был обут преступник. Судя по ширине шага, рост его не превышает и двух с небольшим аршин. А наш граф, как вы наверняка заметили, редкостный гигант и — как мне удалось выяснить у молодого человека, который занимался чисткой обуви своих господ — с соответствующим его росту 45 размером ноги. Этого достаточно, чтобы быть уверенным в его невиновности, даже несмотря на некоторые обстоятельства. — О каких таких обстоятельствах вы говорите? — тут же поинтересовался я, не сдержавшись. — А о таких, — Евграф многозначительно поднял палец и посмотрел на меня. — Наш граф солгал нам в том, что вчера вечером никуда не уходил. Его слуга мне все рассказал до мелочей. Взять хотя бы то, что после инцидента с братом, граф Андрей оказаться настолько пьян, что взъерошенный и злой сбежал из имения в своих старых, стертых в дальних походах, сапогах, рейтузах, пальто и с шашкой на поясе! Как говорят, его никто из городовых не приметил, что не удивительно, но это все же не слишком выгодно для Его Милости. Уверен, что смерть Федора свяжут с буйным походом графа Андрея. — Не кажется ли вам, что нам стоило его предупредить? — Отнюдь, — лицо Евграф посуровело. — Я считаю, что это та самая плата, которую он заплатит за свою ложь. К тому же, нам это на руку. Более мой компаньон ничего не сказал, а только достал из кармана трубку, которую курил до самого нашего возвращения на ямскую станцию. Вернув лошадей, Евграф повел меня на обед. Там мы угостились кислыми щами и подкрепились картошкой в мундире. А когда обед был окончен, на часах стукнула половина четвертого.Глава 2. Евграф ведет расследование.
18 марта 2017 г. в 07:18
Уж не помню, сколько точно я маялся, пытаясь прогнать все лишние мысли, но это явно было долго. Проснулся я только в десять часов, а Евграфа уже не было. Мне он оставил заправленную по всем правилам постель и отворенное на немножечко окно, чтобы морозный утренний воздух наполнил комнату. Быстро собравшись, я вынес раскладную кровать в коридор и спустился в трактир. От вчерашнего веселья не осталось и следа. Столы стояли ровными рядами вдоль стен, вымытые и поблескивающие в свете утреннего солнца. Орудуя тряпочкой, хозяин ласково натирал свою стоечку и, как и прошлым вечером, молча кивнул мне, приветствуя. Я также поздоровался с ним и, присев на высокий табурет, попросил горячего чаю и чего-нибудь на завтрак. Тут же передо мной возникла тарелка яичницы и чашка с горячим напитком.
— Второй сударь, ваш друг должно быть, попросил меня заранее приготовить завтрак. А также передать вам, что собирается на ямскую станцию и будет вас там ждать до десяти тридцати.
— Благодарю вас, — ответил я, допивая чай. — Сколько я теперь должен уплатить?
Трактирщик улыбнулся и издал добродушный смешок:
— Нисколько. Ваш друг уже позаботился об этом. Лучше поторапливайтесь скорей.
Действительно, подумал я и поспешно удалился. Солнце уже почти зависло над землей в необъятной сине-голубой глади неба. Перебравшись из Москвы, а еще ранее с глубокого юга, я сразу ощутил подступающий мороз и сильнее закутался в свой плащ. Ямская станция находилась на другом берегу, но добраться до нее было проще простого, и уже через пять минут я миновал кирпичную стену, увенчанную железной решеткой, окружавшую одноэтажные конюшни, домик станционного смотрителя, спальни для путешествующих господ и помещения для трех дилижансов. Тут я и встретил извозчика Ивана, уже хлопотавшего над бедной каретой. К слову, хороший сон пошел ему на пользу: морщины разгладились, лицо даже помолодело, глаза стали более живыми и чистыми. Воспользовавшись случаем, я сообщил ему о том, что возможно задержусь в Колпино, от чего он может меня не ждать и отправляться в столицу самостоятельно.
Евграфа же мне встретить во дворе не удалось. Это обстоятельство сначала меня сильно обеспокоило, склоняя к мысли, что любезный друг меня не дождался. Однако, словно услыхав мои душевные сомнения, из светлицы домика смотрителя вышел сударь Куролесов собственной персоной. Следом за ним шагал высокий человек в длиннополой шинели и фуражке. Не заметив меня, Евграф продолжал с ним некий разговор:
— …Благодарю вас, Ваше Благородие. Мы постараемся разрешить все как можно скорее и тут же воротимся к вам. — наконец, взгляд моего товарища пал на меня, и он сделал подзывающий жест рукой. — А вот и доктор. Что же, спасибо вам еще раз.
— Удачи вам и всего доброго. — пожав Евграфу руку, произнес коллежский регистратор и удалился в свои покои.
Мой друг же улыбнулся мне.
— - Доброго утра, Владимир. Вижу, вы отлично выспались. Не хотел вас рано будить, но раз вы здесь, значит послание дошло, верно?
— Да. Спасибо, что дождались меня. — ответил я и тут же поинтересовался. — О чем это вы говорили с Его Благородием?
— Мне нужно было раздобыть для нас транспорт. Вы ведь еще не разучились держаться в седле?
— Ха! С чего это? Я управляю лошадью ничуть не хуже, чем своими двумя! Однако куда вы собираетесь?
Мы быстро вывели лошадей из конюшни и, нацепив на них седла, пустились в путь.
— Может быть, — обратился я к Евграфу, еле удерживая порывы помчать коня во весь опор, — Вы скажете мне, куда мы едем?
— Зачем? — с улыбкой, не отводя взгляда от дороги, спросил меня компаньон. — Разве вы не хотите получить удовольствие от поездки?
Тут мой друг не лукавил. Погода, несмотря на позднюю осень, была довольно приятной. Легкий знойный ветер дул в лицо и развевал гриву моей черношерстой лошадки. В шепчущей тишине стук ее копыт звучал для меня так, словно я вновь оказался на поле боя, в походе со своей частью к очередному лагерю. Хотя, воспоминания — а именно моя врачебная практика — были ужасны, общее впечатление от пройденной мной кампании осталось положительным. Поэтому, снова оказавшись в седле, я получил невероятный душевный подъем и, не выдержав, пришпорил коня. Скакун подо мной рванул вперед так резко, что будь на моем месте кто понеопытней, свалился бы кубарем.
Оставляя за собой лишь тучи пыли, я устремился вперед и некоторое время скакал по одной единственной дороге, пока не уперся в развилку. Теперь же я остановился. Евграф меня только догонял, так что я имел время и возможность оглядеться вокруг. Я стоял на распутье, окруженный пышными елочками и невысокими елями. Порой среди них мне попадались на глаза и худосочные, уже растерявшие всю свою листву, березки и дубы.
— Куда же это вы припустили, друг мой! — окликнул меня Евграф, неторопливо подводя лошадь. — Я ведь и слова сказать не успел. Глядь — а вы уже аршинах в полутораста от меня. И никак не нагнать!
— Прошу прощения, — улыбнулся я, преисполненный гордостью за то, что сумел утереть нос товарищу. — Какое-то мимолетное чувство напало. Когда я оглянулся, вы были уже за горизонтом.
— Ха! Ну и что же вы намерены делать теперь? — Евграф очень хитро посмотрел на меня, явно замышляя что-то коварное, пытаясь поставить меня в неудобное положение. — Ведь дорога-то вам не известна.
— Это верно, — я отпустил поводья и, капитулируя, поднял руки над головой. — Ведите, друг мой!
Снова лицо моего компаньона озарила торжествующая улыбка, как и всегда, когда он оказывался прав. Но глумление или кощунство не были присущи Евграфу Куролесову (по крайней мере, в общении с вашим покорным слугой). Поэтому, применительно кивнув, он свернул влево и пустил лошадь галопом.
— Помнится, вы хотели знать, куда мы едем, верно? Так вот. Вчера, еще до того, как вы увидели труп, я как следует его осмотрел. Думаю, вы заметили, что бедняга был необычно одет.
— Но, друг мой, — возразил я. — Сея слобода не деревенька какая-то, а промышленное место. Тут и трактир не бедный, и улочки камнем вымощенные, и мосты не сгнившие. Я слышал, что мастеровые тут — люди статные и имеющие добротный доход.
— Все это, конечно же, верно, Владимир. Но я бы предпочел, чтобы вы дослушали до конца мою историю. — Евграф обернулся и поглядел на меня тем же хищным взглядом, что был у него накануне вечером, и я сразу смекнул, что лучше ему не перечить.
— …Так вот. — продолжал Евграф. — Даже несмотря на подмеченный вами факт, мне удалось найти кое-что интересное. Туфли убитого принадлежат одной из дорогих обувных компаний Европы. Естественно, такие вещи всегда в моде, а кто в нынешней России всегда ей следует? Поэтому утром, пока вы досыпали и завтракали, я направился к Его Благородию, станционному смотрителю. У него мне удалось узнать о том, что недалеко от поселка, стоящего на реке Славянка, находится имение неких Пылкочеловых. Там живут два брата — Федор и Андрей Дмитриевич Пылкочеловы, потомки Московских дворян. Я считаю, что наша жертва и есть один из этих господ, ибо один из братьев, помимо статуса дворянина, имел должность главного заместителя управляющего Ижорскими заводами в слободе Колпино.
— Евграф, но почему мы так далеко удаляемся от места преступления?
— Ха! Это ничтожно малое расстояние, Владимир. Ведь не только само место имеет приоритет в расследовании. Вовсе нет! Та самая комната не смогла дать ничего, кроме туфель и характера раны. Эти ниточки, вполне возможно, могут привести нас к убийце.
— А что не так с раной?
— Честно сказать, это еще довольно слабая зацепка, насчет которой я не могу быть уверен полностью. Но что-то в этом точно есть. Вы ведь офицер, Владимир, верно?
— Да, друг мой, — замялся я от некого стыда, но тут же попытался изменить курс разговора. — Мне был приписан чин лейтенанта за некоторые боевые заслуги.
— Ну дела, а мне казалось, что полевой хирург в боях не участвует.
— Не всегда получалось. Далеко не всегда.
— Что ж, — Евграф вернулся к началу разговора. — Значит вы видели и держали в руках офицерскую саблю, а также видели раны, оставленные ими. — Тут мой друг достал из-за пазухи серебристый медицинский шпатель.
— Что это?
— Это, Владимир, одна из самых непримечательных на первый взгляд вещей. Ее применение в медицине вам прекрасно известно, но знали бы вы, как она пригодилась мне вчера вечером!
— Признаться, мне не до конца понятно, о чем вы, — недоумевал я, но все же задал, очевидно, самый глупый вопрос. — Не совали же вы этот шпатель трупу в горло?
— Ну… — медленно тянул Евграф, лукаво глядя на меня. — Не туда. Возможно, что эта ниточка никуда не приведет, но все же. Не зря я спрашивал вас о саблях, чье лезвие слегка изогнуто и слишком велико для столь аккуратной раны. С помощью шпателя мне удалось опытным путем проверить, насколько прямое лезвие было у клинка убийцы. Теперь я могу смело утверждать, что это была не сабля. Да и вообще, возможно ли незаметно вынуть столь длинный клинок и потом нанести удар?
Я не ответил на вопрос ввиду своего полного удивления. Читателю уже было рассказано, насколько Евграф был упрям, но даже мне — его близкому товарищу — и в голову прийти не могло такое! Рыться в трупе, да еще без перчаток и в условиях максимальной антисанитарии. Конечно, такое могло происходить в условиях войны, но точно не при тех обстоятельствах, описанных мною ранее. Заметив возмущение и вместе с тем недоумение у меня на лице, мой компаньон лишь улыбнулся.
Когда мы подъехали к поместью, солнце было уже в зените. Перед нами предстал высокий трехэтажный дом со скромными архитектурными украшениями, окруженный с одной стороны конюшнями, а с другой — мелкими домиками (судя по всему, жилищем для прислуги). От строгой симметричной веранды до подъезда к усадьбе вела небольшая аллея, которую по обе стороны окружали высокие дубы.
Как только мы оказались у чугунных ворот, из прямоугольной сторожки по другую его сторону к нам подошел старого вида сторож.
— Добрый день, уважаемый. — учтиво поздоровался Евграф, слезая с коня. — Доложи господам своим, что к ним в гости явился служитель Его Величества, царя Александра — жандарм Евграф Куролесов.
Услышав столь представительный тон гостя, сторож отворил ворота и, указав на конюшни, повел гостей в дом. Там нас встретил роскошный холл между первым и вторым этажами с фамильным гербом в центре и дубовыми лестницами по обе стороны, ведущими наверх. Тут же нас встретил дворецкий, которому сторож что-то прошептал на ухо и исчез в глубине дома. Домашний же указал нам на стоечку, куда мы могли повесить свои дорожные плащи, и попросил переобуться в специальные гостевые тапочки, оставив обувь на полочке из множества тонких трубочек.
Дворецкий проводил нас в диванную и предложил чаю. Услышав от обоих гостей положительный ответ и некоторые пожелания, он тут же удалился, оставив нас в комнате.
— Какие удобные кресла. — заметил Евграф и уже был готов закурить, как вдруг к нам явился сторож.
— Прошу высоких гостей за мной. — сказал он нам и повел на второй этаж в кабинет своего хозяина.
— Здравствуйте, сударь Пылкочелов, — поклонился Евграф высокому и широкоплечему человеку, стоящему у окна за своим дубовым столом. Несмотря на рубаху и простые брюки, я сразу узнал в нем человека военной профессии, а мой компаньон тем временем продолжал:
— Прошу прощения за столь неожиданный визит, но будьте уверены, что иначе мы с моим спутником поступить не могли. Дело чрезвычайной важности.
Наконец, граф повернулся к нам, и мне тут же удалось увидеть на его суровом длинном лице всю серьезность и нескрываемую грозность, присущую военным офицерам. Не кланяясь, он пророкотал своим командирским басом:
— К сожалению, Ваше Благородие, я — не мой брат Федор и не заведую ситуацией на Ижорских предприятиях.
Так значит, перед нами был граф Андрей Пылкочелов, брат того, как предполагал мой друг, чей труп мы вчера лицезрели на окраине Колпино.
— Да, это бы сильно нас расстроило, будь мы по этому делу, Ваше Сиятельство, — Евграф сделал уверенный шаг вперед и, вынув из кармана некий конверт, протянул его графу. — Если одно из этих писем написано рукой вашего брата, то я с прискорбием хочу вам сообщить, что он мертв.
Вдруг вся строгость и серьезность на лице графа Андрея исчезла, и он выхватил конверт так, как выхватывает важное донесение капитан из рук адъютанта. Его глаза забегали по строчкам первого же письма, и мне удалось заметить, как их выражение превращалось из возмущенного и устрашающего в наивное и напуганное. Последним признаком того, что мой друг оказался прав, было то, как покраснело лицо графа, и заблестели края глубоко посаженных глаз. От столь неожиданных вестей, ноги ему изменили, и он поспешил сесть.
— Что же это… — только и прошептал граф, глядя куда-то в сторону, на портрет важного мужчины благородного вида в мундире с проседью в волосах. — Не уберег…
— Простите меня великодушно, — вновь заговорил Евграф. — Но моя миссия не только доложить вам о кончине брата, но и постараться найти убийцу.
— Так… Его убили?
— Да. Некто вонзил вашему брату нож в спину. — Соврал мой компаньон и, ничуть не стесняясь, подвинул стул и сел напротив графа. — Ваше Сиятельство, расскажите о вашем брате и о том, что происходило вчера.
— Ох и тяжело же на сердце мне сделалось, Ваше Благородие. Но, раз нужно… — граф Андрей тяжело вздохнул и начал свой рассказ.
На протяжении часа он рассказывал нам о должности своего брата Федора — начальника Ижорских заводов, назначенного самим Адмиралтейством. Из слов его сиятельства Пылкочелова выяснилось, что его брат вовсе не жил в имении, а хозяйствовал в двухэтажном кирпичном доме директора заводов за Полукруглым каналом в начале Чухонской слободы. А вчера днем прибыл с визитом в гости.
— Знаете… Характер у моего братца был ужасен, к сожалению, родители не смогли должным образом воспитать его. Поэтому он был довольно наглым и посмел положить глаз на мою невестку Марью. Постоянно (в мое отсутствие) он ухаживал за ней сверх меры, говорил о вещах совершенно неприличных и даже не брезговал делать этого при мне. До свадьбы мы редко встречались с Федором. Он был сначала помощником, потом стал начальником и редко интересовался моей жизнью. А я же — офицер, часто в разъездах был, когда тут семьей заниматься. А тут он вчера заявился. Не сразу я понял, но брат оказался пьян и принялся приставать к моей дорогой Машеньке! — лицо графа вдруг раскраснелось, глаза налились ненавистью. Граф Андрей вскочил со стула с исполненным гнева выражением лица. — Не будь я русским офицером, свято чтущим царские указы, порубил бы пьяного наглеца! Однако, — теперь граф казался связанным цепями, но не сдающимся львом. — Видели бы вы то, как я пустил его по лестнице с веранды! Будьте уверены, будь он пьян хоть еще чуточку, то вспахал бы своим горбатым носом всю мою аллею! Ах, Федор нынче благодарить Тихона обязан, ведь тот удерживал меня, чтобы не броситься на брата с кулаками…
— Граф, прошу вас, успокойтесь, — спокойным и размеренным тоном смерил графа Андрея Евграф, отчего лицо первого покрылось краской стыда. — Лучше скажите, когда это было?
— Как солнце зашло. Часов в шесть. Больше мы с Федором не виделись. Он уехал, а меня Машенька до поздней ночи успокаивала, пыталась уложить.
— Прошу прощения, Ваше Сиятельство, мой долг — собирать факты. А посему спрошу, может ли это кто-то подтвердить?
— Конечно! Невестка, вот только она в Петербург уехала с утра, Тихон, остальные слуги. Кто угодно, на ваш выбор.
— Что же, тогда прошу прощения за столь неожиданный визит, Ваше Сиятельство. Перед тем как расстаться, окажите услугу, прочтите письмо, написанное рукой вашего брата.
— Хорошо, — Граф Андрей поднялся со стула и подошел к широкому окну:
«Антон, друг мой!
Пишу тебе с тяжестью на сердце. Увы, но вскоре меня могут снять с должности начальника АИЗ (Адмиралтейских Ижорских заводов), а это значит, что нашим планам не суждено сбыться. Зря я тебя не слушал и так часто тратил деньги на свое увлечение, уж больно нашумели мои диковинки в Колпино!
Краем уха подслушал, как говорили о новом директоре, этом Дмитрии. Хотя речь шла скорее о временной замене, но дай Бог, чтобы временной! Он же меня на дух не переносит, а еще повадился ходить в Директорский и уже, змей, положил глаз на мою коллекцию (которая накануне поубавилась, т.к. ночью ко мне проник вор и стащил один очень дорогой клинок)!
В общем, я очень тебя огорчил, друг мой. Постараюсь что-нибудь придумать. Времени мне отвели на исправление бюджета — месяц, надеюсь поспеть.
Если дела не выгорят, придется передать наши мельницы моему братцу, иначе нас обвинят еще в чем-нибудь…