Омут

Быстро шагая по заснеженной тропинке, Лена из темноты переулка вышла ко двору школы, освещённому фонарями. Несмотря на столь поздний час, в окнах горел свет, и можно было различить силуэты множества людей. На крыльцо, когда ей оставалось пройти пару ступенек, вышли Славик и Егор. Парни шли покурить и не ожидали увидеть знакомое лицо. — О, Лена, привет! — поздоровался первым Егор, перекинув пачку сигарет в другую руку. — Я тебя и не узнал сначала, думаю, что за королева идёт, а это ты. Богатой будешь! Девушка улыбнулась. В это время Слава чуть отступил и открыл перед Леной дверь. — Спасибо, — никак такого не ожидая, Чайка поблагодарила одноклассника и вошла в школу. Перед ней оказалась ещё одна дверь, но заходить Лена не спешила. Девушка задержалась в тамбуре, поправляя платье, которое задралось под пальто, и стала случайной свидетельницей короткого разговора парней. — И правильно сделала, что от этого придурка отвязалась, — говорил Егор. — Если бы не договорённость о хате на Новый год, с ним бы даже разговаривать никто не стал. — Да? А что случилось-то? Я только так, обрывки слышал. Лена замерла в ожидании. Хотя и не было названо имя, сообразила, что речь идёт о Роме. Её невероятно взволновали слова Шпиглова, она даже не могла предположить, что могло спровоцировать такую реакцию у добродушного парня. Очевидно юноши решили, что лучше бы им уединиться, поэтому сошли с крыльца и направились за школу. Идти за ними Чайка, конечно, не стала, но решила непременно узнать, что же произошло. Десятиклассница наконец распахнула дверь и вошла в вестибюль. Глаза поразил привычно-неприятный яркий свет ламп, заставивший ненадолго зажмурится. Вокруг было оживлённо: туда-сюда носились школьники и преподаватели, играла музыка, разные голоса и смех смешивались друг с другом, превращаясь в единый звуковой поток. Лена поскорее сняла пальто, переобулась и вышла из раздевалки. Она уже собиралась идти в кабинет, как увидела выходящую из спортзала Катю. Вот кого сложно было узнать в новом образе, так это кареглазую старшеклассницу. Вместо красивого платья на ней были какие-то грязные лохмотья, каштановые волосы нарочно спутаны, а лицо страшно разрисовано, старя девушку лет на пятьдесят. — Катя, — Лена окликнула подругу и направилась к ней. — Привет! — лучисто улыбнулась Зинчук. — Фу, ты не представляешь, как я запарилась! За сегодня это уже третья ёлка, а завтра ещё у малышей вести. Лена, сочувствуя, улыбнулась и погладила её по голове. Она хорошо знала, какого быть артистом, потому как сама часто участвовала в самодеятельности. Сегодня ей тоже нужно было выходить на сцену, но это ни в какое сравнение не шло с работой Кати. Сценка с классом длинною в пять минут разлетается в пух и прах о монолитный корпус полуторочасового новогоднего представления. — Слушай, я у тебя спросить хотела, — начала Чайка, — ты не знаешь, чего Егор на Рому такой злой? — Знаю. Не один Егор, а вся знамёнка его пристрелить хочет. Руда же с ним даже подрался. — Ого… Что у вас там произошло? — Пятиминутная готовность! — прокричала Гертруда Борисовна, наполовину высунув своё громадное тело в узкий дверной проём. — Актёры, возвращайтесь! — Эх, вот опять, — Катя вздохнула и надела накладной длинный нос. Теперь её образ бабы Яги был завершён. — Прости, но я освобожусь теперь только к концу. Если хочешь, можешь поспрашивать наших, пока идёт представление. Ну, я побежала. — Удачи, — успела сказать вдогонку убегающей девчушке Лена. На неё скоро начала надвигаться толпа школьников. Радовало, что здесь в отличии от обычного школьного дня нет младшеклассников, которых можно случайно толкнуть или задеть в потоке. На предновогоднем празднике собрались параллели девятых и десятых классов. Глазами Чайка искала Олю, ведь та обещала принести ей маску для выступления. Как обычно бывает, в карусели лиц нужное никак не появлялось. Девушка даже начала переживать, не случился ли у подруги приступ астмы, но вскоре её волнения рассеялись: в конце коридора она разглядела знакомую фигуру. Крепкая и высокая рыжеволосая девушка в красном платье вела за руку парня. Чайка прищурилась, боясь, что ей показалось, но вскоре убедилась, что с Олей шёл Истомин. Вернее он не шёл, а тащился по полу. Пробравшись сквозь напирающий поток людей, Лена дошла до подруги. Завидев её, Оля очень обрадовалась: — Ты вовремя. Бери его за вторую руку, и потащили. — Отстань от меня, — раздражённо отмахнулся Истомин. Он обхватил тело руками и присел на корточки. Рубашка на нём была кое-как застёгнута и сбита по пуговицам, воротник торчал уголками вверх. Рома не хотел, чтоб на него смотрели, поэтому старался спрятать лицо коленями. — Что случилось? — спросила Лена. Она отступила от парня на пару шагов, боясь, что он вскочит и набросится на неё. Впрочем вид у него был настолько беспомощный и жалкий, что единственно резкое действие, на которое он был способен в ту минуту, это взгляд. — Давай не здесь. Помоги мне затащить его в кабинет, чтобы нас не увидела Гертруда. Вторая попытка узнать суть происходящего с треском провалилась. Удручённо вздохнув, Лена подошла к Роме, взяла за руку, Оля сделала то же самое. В этот раз он почти не спорил и не сопротивлялся, напротив, даже желал скрыться от посторонних глаз. Спокойствие его продержалось ровно до спасительной двери класса, куда зашли одноклассницы. — Ну, всё, отвяжитесь, — вновь теряя терпение, бросил он и дёрнул руками. Тихо и осторожно Рома проковылял до последней парты, лёг на стулья и свернулся калачиком, потому как не влезал полностью. — И выключите свет, бесит. Оля послушно щёлкнула выключателем и закрыла дверь ключом. Подружки сели за ближайшую к Роме парту, чтобы держать его на виду. Лена чувствовала, что Истомина раздражает это внимание, но воспротивиться он почему-то не мог. Девушка решила попытать счастье и выяснить, в чём же дело, в третий раз. — Мы прогоняли сценку, — начала Оля шёпотом, — его всё нет и нет. Мама отправила поискать. Парни сказали, что видели его под лестницей. Прихожу, а он сидит там за коробками вообще никакой, рядом бутылка. Ну, я сразу поняла, в чём дело, повела его в туалет. — Хватит, — чуть ли не застонал Рома и дёрнул ногой, желая пихнуть рассказчицу, но в темноте промахнулся и попал по ножке стула. — Гляди-ка, не нравится, — Оля усмехнулась, но всё-же неприятные подробности решила опустить. — В общем у нас есть полчаса, пока будет идти основная часть, чтобы привести его в чувства, переодеть и вывести на сцену. Оля поднялась, вытащила из пакета платье и расстелила его на парте. Это было ситцевое платье голубого цвета с рукавами и лёгкой оборкой на юбке. Именно этот наряд предназначался Истомину. Он согласился участвовать в новогодней сценке в момент, когда его сознание было погружено в Омут и не могло здраво оценивать происходящее. После отказываться было поздно. — Ром, надо переодеться, — окончательно смягчившись произнесла Оля. — Не пойду. Лена хоть и сидела в темноте, но готова была поклясться, что в ту минуту лицо и глаза подруги вспыхнули, подобно её рыжим волосам. — Ну, вот опять за старое, — она всплеснула руками. — Ты почему такой эгоист? Тебя пить никто не заставлял, ещё скажи спасибо, что тебя я нашла, а не учителя. — Эгоист? Спасибо?! — Истомин взвился, медленно приподнялся на локтях и сел. — Да кто тебя вообще просил ко мне лезть?! Вечно что-то всем от меня надо: все что-то вынюхивают, хотят уличить, растоптать. Я тебя трогал, Оля? Нет! Вот и отвяжись от меня по-хорошему. Все вы такие правильные, чистенькие, один я плохой. Тебе же нравится быть паинькой, прям свербит, если некого поругать и поставить на путь исправления. Закончив, он уже стоял перед Олей и Леной, нависнув над ними. С жадностью Рома глотал воздух, сам не ожидая такой горячности. Лена сидела оторопев и не могла ни пошевелиться, ни что-либо сказать. Оля часто моргала, капелька слёз блеснула в глазах и тут же потухла. Девушка встала. Теперь она была почти одного роста с Ромой. — Если бы тебя увидели учителя, — сдержано заговорила она, — виноватой сделали бы мою маму, потому что ты её ученик. Никому не доставляет удовольствие следить и докладывать на вас. Я лишь беспокоюсь о ней, потому что ты даже не представляешь, что это такое: быть виноватым в проступках других. Оля закончила. Истомину нечего было ответить, или же он просто устал и молча уселся обратно. Постояв немного рядом с ним, она вздохнула и быстрым шагом направилась к двери. — Ты куда? — спросила Чайка. — В зал. Посмотрю, что там. Девушка быстро скрылась в коридоре. Рома и Лена остались вдвоём. Это была их первая встреча наедине после расставания. Чайке захотелось вдруг что-то сказать, но она осеклась и вспомнила: всё изменилось. В тот день, когда он позвонил и сказал эти страшные слова «я тебя отпускаю», она не поверила. Испугалась, но не поверила. В голове не укладывалось, как Истомин мог так резко перемениться к ней. На следующее утро, вопреки ожиданиям, он смотрел на неё и не видел, ровно, как и раньше, до того, как они познакомились. Видя его совсем рядом, Лена силилась заговорить, слова крутились на языке, но застревали в горле; она вздыхала, сжимала ладонь и косилась на стул рядом, всё ещё надеясь на что-то. Всё стало хуже, когда через пару дней одноклассники заметили перемены, и потянулись разговоры. Каждому хотелось из первых уст узнать ответ на такой животрепещущий вопрос: «А что, Ромка тебя бросил?». «Он меня и не подбирал» — с горькой усмешкой отвечала она, а после и вовсе перестала говорить. От неё довольно быстро отстали, ведь появились более интересные темы: сломанный школьный туалет, пересоленые котлеты в столовой и слишком громкие звонки на уроки. Лена мечтала оказаться с Ромой вдвоём, тешилась мыслью, что и этого будет достаточно, но когда это исполнилось, она будто потерялась, не зная, что делать. В голове остатки рационального мышления кричали: «поговори с ним!», но страх парализовал. Против воли сжались губы и зубы, а в уши словно затолкали вату. Даже если бы в этот момент перед Леной возникла доска, где мудрый учитель написал нужные слова, те самые, главные, она бы не вымолвила ни слова. Не потому что не хотела или была горда, а по простой растерянности. Как предательски поступает организм, делая тебя излишне болтливым или, напротив, скованным до оцепенения! Но, кто знает, может, это не предательство, а отчаянная попытка спастись. Возможно, в такие минуты кто-то незримый оберегает нас от самых страшных ошибок. Узнать, был ли это миг до счастья или роковой ошибки, нам никогда не удастся. Остается лишь гадать, сетовать и воображать, как развернулись бы события, не будь в ту минуты неловкого молчания или излишней суеты. В любом случае исправить что-то уже вряд ли будет под силу. Всё, что есть в нашей власти: наблюдать за плодами наших предыдущих промахов и свершений. Рома тоже не хотел говорить. Он перебрался на подоконник поближе к окну, откуда веяло холодом. Уставившись во двор, он ковырял ногтями ледяную корку, подолгу держал ладони на стекле, желая растопить изморозь. Истомин пытался добраться до света, но, когда это случилось, в глаза ударил лишь слепящий блеск электрического фонаря. — Отвернись, а лучше выйди, я переоденусь, — вытерев мокрые руки об штаны, нарушив долгую тишину, выговорил Истомин. «Он и стесняется чего-то?» — пронеслось у Леночки в голове, когда она послушно развернулась. Послышались возня, шуршание ткани, звяканье медной бляшки ремни, стук скинутых сапог… Девушке нестерпимо сильно хотелось посмотреть, но она даже пошевелиться не смела и довольствовалась лишь всполохами теней, потревоживших безмятежный покой сумрачных лохматых цветов на стене. Через несколько минут, не говоря ни слова, Рома двинулся к двери и вышел в коридор, оставив Чаечку в очередной раз одну. Зато она оставлять его не хотела, а потому выпорхнула следом. Настигнув парня уже у входа в спортивный зал, она остановилась рядом. Ребята стояли на границе светлого коридора и тёмного зала, будто не решаясь войти. Окинув взглядом сцену, Лена прикинула, что выступление их класса вот-вот начнется: одноклассники суетились, таскали реквизит и слишком громко переговаривались. — Пойдём? — Чайка протянула руку. На мгновенье коридор погрузился во тьму. Был ли это перепад электричества или происки злых сил, узнать не представится возможным. В ту секунду, когда мир ещё не погас, вместо руки Рома вновь увидел златую стрелу. Грудная клетка сжалась, будто что-то инородное проникло внутрь и начало там шевелиться. В этот момент свет отключился, и Истомин бросился вперёд. Он был готов нырнуть куда угодно, лишь бы наваждение скрылось. Тело его само нашло знакомых и примкнуло к компании парней, внушив всем абсолютное спокойствие. В это время Плут, оказавшись на празднике, пробрался в тронный зал и уселся на табуретку. — Сейчас, сейчас, — приговаривал он, прыская крысиным смехом. Из растянутой улыбкой пасти лились слюни и капали на пол, мышцы лица дрожали. Его трясущиеся от возбуждения руки крепко вцепились в рычаги, а нога вдавила педаль до самого пола. Индикатор опасности загорелся красным, запищала сирена. — Шутки, шутки, шутки всё это, — затараторил Плут, подобрал камешек и бросил его в сирену. Всё разом стихло. — Просто чудесно! Вы поглядите, просто сказка какая-то! Наконец-то веселье! Рома распахнул синие глаза и ахнул от переливов цвета. Пёстрые одежды, освещённые софитами, мелькали как в калейдоскопе; блестели девичьи серьги и кольца, сияли пуговицы и замки. С потолка серебряными нитями ниспадал дождь, искрящийся от каждого вздоха. Громадная ёлка, стоявшая посреди зала, царственно глядела на всех свысока, а алая звезда испускала чарующий свет, такой прекрасный, что хотелось смотреть на него всю жизнь. На мохнатых лапках висели шарики, шишки, птицы и звери, снежинки и звёзды. От движений в зале они чуть покачивались, словно танцуя и поздравляя гостей. Истомин готов был поклясться, что стеклянный мишка помахал ему лапой, а маленькая балерина сделала один оборот на своей тоненькой ножке и улыбнулась. Всё это великолепие так вскружило юную голову, что он чуть не сел на пол от избытка чувств. Сердце колотилось, как дурное. Стук его грохотом отдавал в голову. — Что здесь творится?! — в тронный зал сначала вошли туфли, платье, презрительный взгляд, и лишь после них само тело Гордыни. Громко цокая каблуками, она подбежала к Плуту. — Ты?! Что ты наделал, идиот! Хозяину нельзя разгонять сердце, это растопит ледник! Старуха попыталась скинуть шута с трона, но он предусмотрительно привязал себя к табурету. — Теперь только поджигать, — злорадствуя, хохотал он, — эти узлы ты не развяжешь. — Гнев! Мрак! Все сюда! — крик Гордыни очень скоро прервался: Плут затолкал ей огромный пучок сена в рот. — На, вон, пожуй, — издевательски протянул он и похлопал её по плечу. — Никогда не знаешь, что вытащишь из этих кармашков! Как-то раз я пошерудил и нашёл там глобус. Вот умора была б, если бы я достал его вновь! Гордыня с глобусом во рту — вот это шутейка! Ну-ну, не мычи, коровушка, сена у тебя предостаточно. А я пока займусь делами. Дьявольские руки быстро пробежались по пульту, сняв с предохранителей тумблеры. Управление над телом вновь оказалось во власти сумасшедшего шута. — Сейчас мы с вами, хозяин, окунёмся в радужный мир, — Плут достал из кармана маленькую коробочку. В ней лежали разноцветные линзы, похожие на те, что ставят в телескопы. Выбрав розовую стекляшку, тонкими пальцами он аккуратно вставил её в пульт. — Влюблённый хозяин такой авантюрист, — потирая ладони, заметил Плут и нажал на педаль. Истомин двинулся вперёд. — Ну же, милка, покажи глубину своей души! Волшебные линзы Плута имели свойство искажать реальность. Синие усыпляли, оранжевые пробуждали к деятельности, зелёные успокаивали, алые наоборот раздражали. Розовая линза была способна романтизировать даже смерть. Не трудно догадаться, насколько сильным был эффект, когда Рома оказался на радостном празднике, где и без того было полно любви и добра. Ведущий объявил следующий номер, и десятые классы вышли на сцену. По задумке Истомин играл капризную девочку Милу, которая всем была недовольна. Из-за плохих поступков в новогоднюю ночь она осталась одна, но осознала свои ошибки и извинилась. Волшебный старик вернул ей друзей, и вместе они пели песню «Новогодние игрушки». Весь класс стоял полукругом, обнявшись и чуть покачиваясь из стороны в сторону под музыку. Впереди на стуле сидела Леночка, она играла на гитаре. — Новогодние игрушки, свечи и хлопушки в нём… Рядом с Ромой стояли Гоша и Катя. Оба славно пели, улыбались и крепко обнимали его. — А веселые зверушки мой перевернули дом… «До чего же красиво! Неужели это мы, неужели взаправду это?» — от радости чуть кружилась голова и потели ладони. Было приятно осознавать, что именно эти минуты станут памятными на долгие года. — Завели веселый хоровод, до чего смешен лесной народ… «Вот бы фото сейчас, где все молоды и прекрасны. А лучше кино, чтобы и голоса слышать. Как же хочется остаться здесь навсегда!». — И не верится, что всё пройдёт сказочным сном… «Какая же она красивая!» — Истомин не мог оторвать взгляд от Чайки. Её золотистые локоны будто сами излучали свет, руки были так тонки и изящны, что завораживали каждым движением и взмахом. Маленькие, но крепкие пальчики извлекали из металлических струн дивные звуки, а сам ее голос, хоть и был тих, но звучал чище всех. — Красиво, но слишком сладко, — наиграно вздохнул Плут и извлек линзу из Роминых глаз. Вместо нее он поставил грязно-серую с трещиной по краю. — Вот это совсем другой разговор. Лена взяла последний аккорд волшебной песни, который растворился в аплодисментах. Вскоре и они стихли. Сначала одна, а затем другая рука отпустила Истомина, люди покидали сцену. Рома догнал Руднева и приобнял его за плечо: — Здорово спели! — Ага, — сквозь зубы ответил Гоша и дёрнулся. — Руки убери. — Ты чего? — Это ты чего! Хочешь второе светило под глаз? Я тебе вроде ясно сказал, чтоб не приближался ко мне. — Но мы же… — Отвали! Всё происходило так быстро, что Рома не успевал соображать и улавливал лишь фрагменты действительности. Меньше чем за минуту дружеская улыбка превратилась в оскал, песня в крик, а распростёртые объятия в сжатые до боли кулаки. «Всё это было неправда. И она тоже неправда» — с ужасом осознал Истомин и замер. Всё окружающее давило. От толпы веяло жаром и потом; стало трудно дышать. Ёлка теперь виделась немыслимо огромной и, казалось, вот вот рухнет. Свет слепил, словно в глаза насыпали остроконечных звёзд. Рома опустил веки, и длинные темные ресницы намокли от слёз. — Мальчики не плачут, — шёпотом произнёс Плут и потушил свет.