Омут

Самое страшное в жизни — начинать её заново. Бросать влюблённую дурочку для Ромы было делом привычным, будничным, едва ли заметным. Именно поэтому странное жжение в груди перед уроком немецкого его насторожило. Пыль этого чувства быстро стёрла Гордыня. — Вот ещё глупости, — проскрипела она, суетясь с пипидастром, подчищая грязь с мозговых извилин, — в мусор ваши чувства, Хозяин. Идите и побеждайте! — Иду, — отозвался в миру Истомин и зашёл в кабинет. Всё было по-старому. Болезненный жёлтый свет и слишком тёмные улицы воевали меж собой. Разговоры струями омывали тела присутствующих, кое-где даже серебрился смех и сверкали улыбки. Пусто и тихо было лишь на его ряду. Верная и преданная птица сидела на своей жерди и, только появился он, сразу же устремила синеглазый взор, улыбнулась и помахала рукой, зазывая к себе. Беззаботно крутя по сторонам головой, Истомин двинулся к ней. Только бы слепой не заметил, как она занервничала, побледнела и замерла, вцепившись рукой в угол парты. Постепенно сносить Ленин пронизывающий взгляд стало невыносимо, а вид её собачьей преданности вызвал чувство жалости. Приблизившись к парте, Рома отчётливее услышал странный треск стекла, которому неоткуда было взяться, кроме как из его головы. «Что-то не так» — догадался он, совершая последние шаги. На мгновенье, короткое и незаметное, его тело остановилось, а после двинулось вперёд как ни в чём не бывало. Рома прошёл Ленину парту и сел на следующей. Стол не долго пустовал, через пару минут пришёл Володя, не глядя, положил сумку, а сам сел рядом с Чайкой. — А ты ничего не попутал? — недовольно проворчал Истомин, указывая на Володину сумку. — Но это моя парта, — сообщил он, обернувшись, — и я обычно один сижу. — Да? Ну, извини, теперь не один. Дёмин повернулся обратно к подруге, а Истомин всплеснул руками. «Ну надо же, — негодовал он, — повезло так повезло: выпал на её полюбовничка. Ух, Чайка, десять лет от тебя ни слуху, ни духу, а теперь не скрыться никак. Чтож ты за птица мерзкая!». Володя и Лена сидели полубоком друг напротив друга. Её голова была излишне наклонена вниз, руки перебирали чёрную ткань фартука, а мысли уносились далеко от новостей, которые вещал ей приятель. Он, впрочем, сообразил это довольно скоро. — А чего вы не вместе с Ромой? Услышав, что речь пойдёт о нём, парень встрепенулся и с самым безучастным видом уставился в окно. Боковым зрением он засёк, как Лена взглянула на него и вздохнула, так и не придумав, что ответить. Это Володю насторожило больше, и он стал расспрашивать настойчивее: — Ты чего? Давление упало, или сердце? — Всё хорошо. — После уроков тебя подождать или… — Я пойду одна, — не дав договорить, перебила она, — и вообще отстань от меня! Не споря и не не смея ещё что-либо выпытывать, Дёмин поднялся и перешёл к себе за парту. Привыкший к свободе, Рома развалился на весь стол. — Скот, — тихо сказал Володя, насупившись, как сыч. — Чего? Повтори, я не расслышал, — приподнявшись, Истомин надвинулся на паренька и навис над ним, прекрасно услышав, что он сказал. — Не мог бы ты слегка переместиться влево, — выдумав на ходу новый вариант, ответил он и добавил: — пожалуйста. — Да без проблем, приятель. Злорадству не было границ. В груди приятно колыхнулось некогда забытое чувство: он ощущая бешенство, что скрывал всеми силами Дёмин, и ужасно радовался, что это его заслуга. На краткий миг показалось, что всё пришло в норму, как было до того дня, когда судьба свела с Леной. Игнорирование её взоров, жестов и попыток заговорить становилось забавой, а вопросы одноклассников о произошедших переменах — милым времяпровождением. Черти внутри ликовали и поздравляли друг друга с очередной победой, но что-то сбивало поезд радости с рельсов. Внутри где-то глубоко продолжало разбиваться стекло, но никто кроме Ромы его не слышал. «Что, если всё ложь?» — вспышка мысли кратко осветила голову, после чего её умело застрелил Расчёт. Он контролировал абсолютно все мысли, что рождались и умирали в теле. Раньше это казалось неплохим выходом, когда требовался совет или мозговой штурм, но в последнее время контроль над разумом усилился. Сокрыть свои мысли Рома не мог, ведь они разносились эхом под куполом замка, их было слышно в каждом уголке Омута. Единственный способ не дать залезть к себе голову — сделать это первому. В пределах Омута Истомин ещё мог держать в секрете, о чём думает. Чтобы попасть в королевство, стоило лишь закрыть глаза и представить его облик. Тёмная вода появлялась из неоткуда и захлёстывала с головой. Рома падал в реку и плыл около минуты по течению. Иногда получалось, что его сразу выбрасывало в замок, но для этого нужно было желание чертей. Постепенно бег вод замедлялся и парень плыл к берегу, иначе можно было угодить в болото. Сегодня он этого не сделал. Ноги завязли в трясине, тело стремительно погружалось в илистую жижу. Когда болото затянуло по горло, в замке завизжала сирена. — А-а-а, предусмотрительные какие, — чертыхнулся Рома, — сирены на мои инстинкты поставили. Заботушки! Послышались возгласы и возня, стремительные шаги, загорелись факелы в окнах. Понимая, что не успеет, Истомин сам нырнул с головой в воду. В это же время к берегу выбежали черти. — Король тонет! — заверещала Гордыня. — Спасайте! — Ты и прыгай, раз такая умная, — предложил Глум. — Я не пойду, у меня платье испачкается. — А у меня горло болит, — встрял Гнев. — Я управляю головой, мне нельзя уходить с поста, — в той же манере сказал причину Расчёт и тут же осёкся: — Стоп. Да что с нами?! Забыли, откуда вылезли? Если он доберётся туда, всё пропало! — А он доберётся! — поддакнул Глум. — Не допустим! — хором крикнули Плут и Азарт. Затряслась земля. Черти схватились друг за друга, но всё-равно не устояли на ногах. Водная гладь болота засветилась синим светом. — Поздно. Он добрался до ледника, — заключил Мрак, — я пойду к нему. Глум со мной. — Его? — указывая на тощего чёрта, спросил Эго. — Возьми Расчёт, он хоть успокоить поможет. — Ему не покой нужен, а выброс, чтобы подняться. Двое бросились в воду, остальные спешно вернулись в замок, оставив на берегу Упрямство дожидаться сородичей. Нырнув, Рома открыл глаза, и пожалел, что это сделал. Рядом проплыл скелет какого-то животного, а за ним — чёрная тень, словно приведение. Дыхание перехватило, и глаза зажмурились сами собой. Когда ботинки ступили на ровную поверхность, парень осмелился открыть глаза вновь. Он стоял в пещере. Позади были воды Омута, которые почему-то не заливались внутрь, а вперед уходил небольшой коридор, оканчивающийся дверью. — Всего одна? Да в жизни не поверю, — сказал Рома и начал шарить по стенам, пытаясь найти спрятанный механизм или лаз. Поиски ни к чему не привели. Не было ни странных рисунков, ни стрелок, ни растений, маскирующих что-либо. Расстроенный неудачей, Истомин пошёл к двери. — Подождите, Хозяин! — окликнул его Мрак, едва успев вынырнуть из воды. — Нашли всё-таки, — с досады Рома сплюнул. Оказавшись на полу, слюна запенилась. — Ого. Чего это такое? — Здесь зона повышенной чувствительности, как-никак, мы у сердца. Не веря, Рома пнул стену и почувствовал боль не только в ноге, но и в груди. «Странно, что пришли эти двое, — боясь собственных мыслей, тихонько подумал он и прислушался, не разнеслись ли они канонадой над сводом. Было всё так же тихо. — Надо тянуть время, может быть я что-то упустил». — Думал всегда, что дворец и есть сердце, — произнёс вслух Истомин. — Мне не доводилось бывать здесь раньше. Почему? — Вы не ходили сюда, Хозяин, — развёл перебинтованными руками Глум. — Ну, конечно, у тебя-то все виноваты. Ведите, показываете, я всё хочу знать. Мрак подошёл к двери и дунул в замочную скважину. Без ожидаемого скрипа легко и плавно она отворилась. — Ого, а ваши все так могут? — спросил Рома и собрался шагнуть вперёд, но замер, пропуская вперёд Мрак. Ему отчего-то вспомнилась байка Травина о вежливости. «Знаешь, почему женщин пропускают вперед, когда заходят в здание? — спрашивал он. — В древности мужчины первыми впускали в пещеру женщин, чтобы, в случае присутствия там зверя, он съел её первой, дав охотнику время на отступление». — Спасибо, — поблагодарил Глум, когда Рома пропустил и его вперед. — Вы боитесь? — Опасаюсь. Ни каждый день на сердце прихожу поглядеть. Но сначала расскажите про замок. И включите свет! Вспыхнули синие лампы, осветив круглый зал. Маленькая комнатушка преобразилась в огромную. «Эго постарался, — догадался Рома, оглядываясь по сторонам, — это в его стиле — возвеличивать всё и вся». Десятки машин перебивали друг друга стуком и скрежетом, тянули по полу и стенам змеи-провода, образовывая единый механизм. Как гирлянда на новогодней ёлке мигали лампочки приборов, нервно дёргалась игла, рисуя кардиограмму. Рома с любопытством ребёнка разглядывал каждую железяку, стараясь залезть как можно глубже в систему. — В замке Омута семь уровней, — вещал Мрак, внимательно следя, чтоб Хозяин не залез руками, куда не следует. — В первый Коридор мыслей вы попадаете сразу, как открываете парадные двери. Стоит какой-нибудь идее появиться в мозгу, коридор озаряется светом и гаснет, лишь когда вы засыпаете. — Второй уровень — Лабиринт памяти, — продолжил Глум. — Здесь хранятся все ваши воспоминания, а также располагается кабинет Расчёта. — Веет враньём, — спустившись по лестнице вниз, заключил Истомин. — Я там ни разу почему-то не бывал. Признавайтесь, что там прячете? Черти переглянулись и синхронно развели руками. Негодуя, Рома сплюнул, и снова жижа запенилась и заледенела. — Это что ещё такое? Холодильник? — Ледник, — обходительно поправил его Мрак. — Мы стараемся оберегать ваши важные чувства, поэтому подвергли их шоковой заморозке. Уверяю, это ради безопасности. — Вот, когда так говорят, начинаешь опасаться, — Рома провёл рукой по стене, сняв слой инея и льда. Машины то и дело выплёвывали холодный воздух, поддерживая низкую температуру. — Ладно, давай про дворец. — Третий уровень — коридор деятельности, его вы хорошо знаете. Через дверь «зло — истина» открывается проход в чёртовы палаты, а после — тронный зал. — И все? Рома остановился и строго поглядел на чертей. Спинами они прижались к льду, отчего их одежда побелела. Мрак и Глум молчали, выпуская облачка пара из носа. Приглядевшись, Истомин заметил, что внутри ледяного куба находится что-то, по форме напоминающее человека. — Это еще что? — Здесь ваша мать, Хозяин. Мы скрыли во льдах всех людей, кто имел на вас пагубное и разрушительное влияние. — Всех людей?! — Истомин опешил и взлетел на лестницу, чтобы с высоты оглядеть холодильник. В каждом ледяном кубе действительно был заключён человек. — Вы что наделали?! Наверху задребезжала трель будильника, сильнее загудели машины, чаще застучали молотки. — Хозяин возьмите себя в руки! — Закричал Мрак и схватил его за руку. — Если система перейдёт в аварийный режим, двери закроются, и мы не выйдем до вечера! Предостережения Рома оставил позади. Он бегал по машинному цеху, ища кирку и молот, чтобы разбить лёд. Пробегая мимо центральной машины, парень заметил огромный рычаг, закованный в цепи. Руки потянулись к нему, нажали, но механизм не опустился до конца из-за цепей. — Не-ет! — с безумным криком со спины на Истомина накинулся Глум и повалил его на пол. Завязалась драка. Хилый чёрт старался зажать руки Хозяина, навалившись на него всем телом, терпел удары в живот и грудь. Рома цеплялся за одежду, драл волосы, кусался, впивался ногтями в мёртвую кожу, надеясь, что это поможет. Подоспел Мрак, склонился над лицом Истомина и подул на него. — Ага! — Ликуя, закричал Рома и оттолкнул от себя Глума. — Не действуют больше твои фокусы! Я вам не поддамся! — Вы чуть себя не угробили! Этот рычаг останавливает сердце, — сообщил Мрак. — Враньё. — Вы думаете, что мы вас обманываем? Вы абсолютно правы. — Тяжело дыша, Мрак размотал грязные бинты, явив чудовищные чёрные шрамы, и сел на пол. — Нас волнует исключительно сохранность Омута и наших жизней. Вы — хранитель, сосуд, поэтому оберегать вас — первостепенная задача. — Зачем было погружать в лёд маму и всех остальных? — Пораскиньте мозгами: что будет с продуктами, если их не убрать в холодильник? Правильно, они испортятся. Мы не хотим навредить вам, наоборот, стараемся сохранить самое ценное. Поймите, это — необходимость, а не наша прихоть. Рома вздохнул, прикрыл глаза и открыл их уже на поверхности. Урок близился к концу. Поразительно, сколько времени он проводил, погрузившись в себя, и никто этого до сих пор не заметил или не подал виду. Человеческое равнодушие удручало и тянуло на дно. Для приличия взор опустился в книгу, а рука взяла карандаш, маска умственной деятельности легко легла на опустошённый лик. Всё это происходило рефлекторно в силу привычки притворяться и скрываться. В такие минуты Истомин был похож на прилежного ученика больше, чем все отличники вместе взятые. Звонок не подействовал отрезвляюще и облегчения не принёс. По кабинету заходили люди, создавая столько раздражающего шума, что Рома выбежал поскорее в коридор. Наивно было полагать, там будет спокойнее. Расстроившись, он собрался двинуться к расписанию, как вдруг заметил Руднева, стоявшего неподалёку. — Привет, — Гоша подошёл и протянул руку. «Каким ветром этого павлина сюда занесло, да ещё и одного?» — удивлённо подумал Истомин, пожимая руку. Друг предложил пройтись по коридорам. Стараясь не думать о том, что всё это значит, Рома согласился. Беседа шла более чем обычно. — Владимир Александрович просил передать, что сегодня после уроков знамёнка будет. — Чего вдруг? — Ромыч, ну ты в календарь хоть иногда заглядывай! Число-то какое? 22 декабря! До игр неделя осталась, каждый день собираться будем. — Каждый день — это хорошо, хоть будет теперь, чем заняться. — Кстати, об этом, — по тому, как быстро изменился тон Гоши, Рома уже догадался, что сейчас будет. Ему совсем не хотелось обсуждать это с друзьями. Друзья, почему-то, так не считали. — Слышал, ты бросил Чайку. — Я её и не подбирал, — попытка отшутиться превратилась в мерзкий каламбур, что обоим парням не понравилось. — Да, пересел от неё, надоела. — Паша рассказал, что за бред ты вчера нёс, про подкуп, сговор и обманы. Отбросим бредовость твоих мыслей и возьмём только чувства. Ей было хорошо с тобой, тебе — с ней. Какая разница, были мы к этому причастны или нет? Зачем нужно бросать её? — Отстань, — коротко и сердито ответил Истомин и ускорил шаг, желая отделаться от допроса поскорее. — А я тебя ещё перед Пашкой защищал, вот дурак! Так нельзя с людьми поступать, Рома. — Слушай, а вам не надоело постоянно лезть в мою жизнь? Все такие умные, советы раздают направо и налево… ведёте себя как сплетницы! — Потому что ты себя ведёшь, как урод. — Обвинять-то все горазды! — Рома встал посреди коридора и раскинул руки в стороны, изображая распятие Иисуса. — Давай, расстреляй меня! — Господи, до чего же ты любишь драмы! Смотреть противно. Руднев развернулся и собрался уходить, как вдруг Истомин заговорил на весь коридор: — Что же ты за Катеньку так не беспокоишься? Или вы на словах только пример для подражания? Гоша подошёл ближе и навис над низким Истоминым, а тот продолжал говорить, уже не зная, как остановиться. — Что ты, что Шувалов, вы же просто забавляетесь над девчонкой, и никому она из вас не нужна, передаете её, как трофей! Я её сегодня кормлю, а я её сегодня танцую! – Истомин состроил ужасную гримасу, изображая Гошу. – Хоть бы один спросил: Катя, почему ты в куртке драной зимой ходишь? Катя, почему ты так сильно пытаешься всех веселить? Лицемерная ты гнида! Гоша схватил его за грудки и занёс руку, но медлил перед ударом. — Вот в этом весь ты, — уже ничего не боясь, ухмылялся Рома, — всем потом расскажешь, что стало меня жаль и кулаками нельзя решать споры, но ты просто павлин, который перья свои музыкальные поломать боится! — Убью! — заревел Гоша и повалил Рому на пол. Парни сцепились в драке, проходившие мимо школьники в миг окружили их. Как две собаки они катались по полу, рычали, цеплялись за одежду, ударяя друг друга. Одноклассники кое-как их разняли, не доводя до взрослых. Руднев долго кричал и брыкадся в руках Егора и Славы. — Не приближайся ко мне, гадёнышь! — По помойкам не шарюсь! — ехидничал Истомин и хохотал, вытирая кровь с разбитой губы. Парень направил тело к кабинету. — Контрольная по биологии! — сообщил кто-то из одноклассников. — Ашки сказали, мы обречены! — Как прелестно! — радостно воскликнул Истомин. — Скорее бы! — Ну, точно головой тронулся, — тихонько прошептал Слава. Серёга Шувалов согласно кивнул, наблюдая за парнем всю перемену. Хотя улыбка не сходила с его лица, внутри было так паршиво, что Роме хотелось руками разодрать грудь и выбросить весь мусор. Нити нервов трещали по швам, машины в сердечном цеху работали на износ, а громоподобный звон разбивающегося стекла выводил из себя. Кто-то упрямо пытался достучаться и вырваться из ледяного плена. — Я не понимаю, как он мог растаять, — нервно бродя по тайной комнате, говорила Гордыня. — Это всё Плут и Азарт виноваты, не нужно было их к печи подпускать. Хозяин из-за них стал такой истеричкой, смотреть противно! — А не пойти ли вам куда подальше, Гордыня? — Глум самодовольно сложил руки на груди, встав на защиту своих подопечных. — Да если бы не мы, вы бы тут затухли от скуки — Зато теперь нам очень весело будет, если Он вырвется, — проскрипела старуха Упрямство. — Долбится вот уже который день! У меня от этого треска скоро голова лопнет. — Это он от вас научился, тётушка, — съязвил Плут, но выйти из-за плаща покровителя не рискнул. — Заморозьте снова, в чём проблема? — Проблема в том, что Хозяин побывал в леднике и, если почувствует холод, поймёт, что происходит, — в разговор вступил Мазохизм. — Значит нужно морозить медленно, незаметно, — поразмыслив, предложил Расчёт. Черти согласно закивали. — Полная заморозка займёт около десяти дней, — посчитав, продолжил он и усмехнулся, — даже забавно, что всё случится в новогоднюю ночь, когда веселье будет в разгаре. Если бы мог Хозяин слышать, что замыслили в тайном шестом круге Омута, он точно бы вскрыл себе грудную клетку, чтобы наверняка выбросить заразу. К несчастью Рома с великим воодушевлением писал контрольную, не подозревая, что превращается в ледяную глыбу.