Омут

Шорох дорогой ткани напоминал движение горной реки, которая то плавно текла в своём русле, то бросала всю мощь вниз на скалы. Тихонько пела невидимая скрипка, плакали воском свечи. В главном зеркальном зале Омута было сумрачно и холодно. Рома бродил меж дорогих кресел, пытаясь увидеть ту, чей наряд создавал столько шума. Да, несомненно, это была именно она — девушка, которую никак не удавалось увидеть. Дзынь! Лопнула струна, затрепетали огоньки, гладкую поверхность зеркал застелил серый туман. Тонкая и частая рябь, покрывавшая зеркала, отступила, и мрачными тенями стали выходить из них сущности. Расчёт шагал медленно, опустив голову. Сверкая и шаркая лакироваными туфлями, важно плыло Эго. Гордыня, выпячивая грудь вперёд и тряся кружевным жаббо, шла следом. Все останавливались у своих кресел и будто чего-то ждали. — Садитесь, — объявил Рома, полагая, что черти ждут его разрешения. Никто из них не сел. — Садитесь, кому говорю! Вспышка яркого света озарила зал, десятки свечей в одну секунду загорелись в люстре, осветив главный девятый трон по центру. Это было место Истомина, однако сейчас оно не было пустым. На троне, сделанном из огромной каменной глыбы, сидела она. Роме разом открылись и чёрное платье, которое так раздражало шелестом, и сломанная скрипка, потерявшая возможность петь. Лицо девушки было траурно бледным и спокойным. Чайка безуспешно пыталась заменить порваную струну и не замечала особого внимания, обращённого к ней в ту минуту. — Лена, — свой голос Рома не узнал. Мягкие и нежные буквы сплелись в какую-то странную, до этого неизвестную, музыку и растворились в томной тишине. Она услышала, подняла глаза, задумалась и встала с трона. Взгляд ровный и спокойный, как у Наполеона, гулявшего по Аустерлицкому полю после сражения. Черти, словно подхваченные воздушным потоком, единообразно встали на колени и, приклонив голову, произнесли утвердительно: — Королева! *** Проснувшись утром, Рома долго пытался сообразить, где находится. Рядом, обнимая себя руками, спал Пашка, в ногах лежал Граф. Солнечный диск ещё не выполз из-за леса, однако небо уже посветлело. «Седьмой час, — подумал Истомин и присел, свесив ноги на пол. — Холодно. Надо одну топку протопить». Босыми ногами парень прошёл на кухню, поставил чайник, затопил печь. Возня и шум разбудили Пашу, он так же босиком прошлёпал на кухню. — Ты чего в такую рань подскочил? — потягиваясь, спросил Смирнов и взглянул на настенные часы. — Пол седьмого! Ля, да ты совсем с ума сошёл! Ничего не ответив, Рома пошёл в уборную умываться. Когда вернулся, то заметил, что постель застелена, посуда вымыта, а чайник уже закипает. — Золушка прям, — хмыкнул Истомин и полез в холодильник за яйцами, — так уж и быть, покормлю тебя. Смирнов умылся и приоделся, пока хозяин дома готовил свой кулинарный шедевр — яичницу с колбасной нарезкой. Колбасу вчера притащил Паша как ещё одно напоминание о сытой и вольготной жизни. — Пополам пилим? — Рома поставил горячую сковородку на деревянную разделочную доску. Паша с недоверием глянул на жареные яйца. — Ну-у, не знаю, — протянул он, осторожно отрезал кусок яичницы и положил его в рот. Жевал быстро, ртом выпуская пар. — Я глазунью вообще-то люблю. — Не выёживайся, гурман! Горячо и ладно. Рома ножом разрезал яичницу на две половины, подцепил одну вилкой и положил на тарелку, сковороду пододвинул ближе к Паше. Засвистел чайник, парни налили чай и начали есть. — Ты сегодня как спал? Крепко? — промакивая хлебным мякишем тарелку, спросил Рома. — Вроде да, крепко. Сон даже какой-то снился, припомнить бы. Кажется, будто весной это было, да. Лежу я на кладбище, на снегу прямо, но в душе так спокойно, будто летом на карьере загараю. И людей там много было, и все как на берегу моря отдыхали, играли, смеялись и бегали вокруг могильных оградок. Я там с семьёй был, рядом Аринка с племяшкой моей возилась, а мы арбуз ели. Хорошо было… — А я-то думал, только мне сны дурацкие снятся, ан нет, ты ещё в компашку затесался. Значит, ночью ничего не слышал? — Нет, говорю же. А что такое? Рома небрежно махнул рукой и встал из-за стола. Пока мыл посуду, прокрутил в голове сновидение и ещё раз удивился его реалистичности. Черти редко появлялись все вместе, да ещё и при параде. То, что все они чествовали Лену, Роме не нравилось больше всего. «Как она вообще оказалась в Омуте? — мысленно спрашивал он. — Кто пропустил? А, может, это вовсе не она была? Нет, Гордыня вчера пол дня её фото крутила, эту дрянь я теперь где угодно узнаю. И что за дворцовый переворот? Что ещё за Королева?! Здесь Я — царь и бог, владыка и хозяин!». — В школу пойдём или опять «загрипуем»? — поинтересовался Пашка и налил в кошачью миску молока. Услышав звуки, Граф примчался пулей и жадно начал лакать. — Пойдём. Собирайся, за Жекой зайдём. Парни вышли в прихожую. Кот, похоже, воспринял утренний завтрак от Смирнова как акт смены хозяина и не отходил от него ни на шаг, громко мурлыкал и тёрся о ноги, не зная, как ещё выразить свою любовь. Сие действие Пашу забавляло, а вот Рому немного раздражало. — Брысь отсюда! — он шуганул кота и притопнул для большего эффекта устрашения. Граф обладал расшатанной психикой, а потому, услышав резкий звук, скользя лапами по полу, улетел в другую комнату. — Зачем кота напугал? — Отвлекаешься на него шибко, я уже запарился тебя ждать! — Я давно уже заметил, что кот гораздо человечней, чем ты. Друзья оделись и покинули дом. Светало. Вчерашний прогноз Паши оказался верным: градусник показывал -30 градусов. Шли быстро и молча, берегли тепло. Истомин ещё дома предусмотрительно замотал лицо шарфом, оставив открытыми только глаза, и капюшон надел, а вот Смирнову приходилось держать варежку у рта и выдыхать в неё тёплый воздух, тем самым хоть немного согревая нос и щёки. Скоро Ромины ресницы побелели, начали слипаться, что существенно ухудшило его зрение, но знакомую фигуру, идущую впереди, он узнал с первого взгляда. Узнал, испугался и разозлился. — Глянь-ка, там впереди в куртке коричневой не Ленка случайно? — Я уже начинаю беспокоиться, — издевательски протянул Паша, — везде ему Чайка мерещится! Нет там никого. Знаешь, дружок, это уже клиника, ну, или любовь. — Да что ты меня лечишь! — Рома кулаками протёр глаза. Никого не было. — Я не мог ошибиться, она это была! — Вот скажи мне, что ей здесь делать, да ещё и в такую рань? Её дом дальше, на Иркутской. Да и потом, она пешком в школу не ходит, её на машине привозят. — Элита? — Уж получше тебя живёт. Разговаривать на морозе было чревато ангиной, поэтому оставшуюся часть дороги они шли молча. Молчание это было внешним; внутри Рома вёл целый мозговой штурм по поводу вновь открывшихся фактов. «Я был уверен, что они просто подкупили её, — мыслил Истрмин, — она ведь такая жалкая и ничтожная! Если ей не нужны ни деньги, ни домашка, то вот вопрос: чем же её заманили? Шантаж? Очень даже может быть. Где, интересно, она прокололась, что такого сделала? Может, она форцовщица? Не-ет, не похоже, комсомолка до костей. Как же мне её раскусить?..». Добротный дом Травина с железным забором показался островком рая в адском холоде улицы. Из печной трубы шёл дым — это подарило надежду на обогрев и горячий чай, который непременно предложит гостям мама Жени.