Омут

Снег жадно чавкал, мечтая съесть Ромины ботинки. Парень хрупал по своей улице быстрыми и тяжёлыми шагами. В Омуте горели красным все предупреждающие лампы, выла сирена нервов. — Ещё немного, и весь наш план слетел бы насмарку! — Расчёт нервно вертелся волчком, переворачивая всё вверх дном. — Нельзя, чтобы эта девица видела хозяина с Олесей! — Наоборот! — возразил Глум. — Пусть ревнует! С потолка сыпалась штукатурка и гнилая труха. По коридорам метался в припадке Гнев и сносил всё на своём пути. Летели снаряды, их острые осколки впивались в плоть и рушили монолитные своды. — Ша-а! — крикнул Рома, замерев на месте. Голова наливалась свинцом от гула голосов. — Если вы не прекратите свой шабаш, я напьюсь водки и проглочу горящую спичку. — Действует! — Действует? — Действует… Хриплый шёпот катался как на горках по телу. Эго на пару с Мраком насильно увели остальных в Омут, подчиняясь приказу. — Сердце остывает, — пробормотал Глум и нырнул в воду. *** Затопив печь, Рома вернулся в комнату. Пустая квартира теперь казалась просто огромной. Даже тихое тарахтение Графа слышалось хорошо. Скоро должен был прийти Пашка с вещами, а Истомин слонялся из комнаты в комнату, ожидая его. В прихожей взгляд зацепился за телефон. Поколебавшись, парень взял его в руки и отнёс к себе. Номер выучил наизусть, но пальцы всё равно подрагивали, крутя колёсико. Гудки сравнимы со звуком падающих бомб. — Алло. Алло, кто это? Вас не слышно, говорите громче. Сбросил. Не хотел он говорить с Чайкой, просто нужно было удостовериться, что она дома. Отложив аппарат в сторону, Рома подошёл к шкафу и вытащил магнитофон. Прибор хорошо работал, несмотря на довольно изрядный возраст и частую эксплуатацию. Долго копался в коробке, прежде чем отыскать нужную касету. Поставил. Включил. Цой радостно пел что-то про весну, а Рома не мог разобраться: то ли бросится танцевать, то ли упасть на кровать и кричать. Глум и Плут скакали по мышцам, как на батуте, зато Упрямство занозой засела в голове. Вытаскивала из складок платья выцветшие фотокарточки с Леной, тыкала их прямо в извилины, заставляя надёжно впечатать в память черты лица. — Хватит, — тихонько, еле шевеля губами пошептал Рома и лёг на пол, — я уже видеть её не могу. Не хочу. — Ты должен её возненавидеть, она — твой враг. Бумажные звёзды кружились над потолком, а Цой пел, пел, пел и уносил душу куда-то далеко в весну. Рома слышал стук в дверь, но сил подняться и впустить Пашку не было. Упрямый Смирнов продолжал стучать, зная, что Истомин точно дома. Эта настырность привела к результату, юноша встал и поплёлся в прихожую. — Ты что, спишь там?! — замёрзший парнишка залетел в дом и поскорее закрыл дверь, чтобы не выпускать тепло. — Я уже хотел в окно стучать! Рома ничего не ответил и взял у друга дорожную сумку, в которую тот, судя по всему, сумел впихнуть половину квартиры. Кудрявый паренёк суетливо разматывал шарф, затем снял ушанку, куртку и сапоги. Взору открылись красивые красные носки. — Не смотри на меня так, — желая опередить шуточки Истомина, выступил первым Паша, — это бабуля связала. — Я ничего и не говорю. Старею. Друзья прошли в комнату. Магнитофон продолжал транслировать голос Цоя на весь дом. — Что за дискотека? — Это похоронная процессия, — Рома опять лёг на пол поближе к печной стене. Тепло. Смирнов стянул с дивана подушку, положил её на пол и лёг рядом. Оба устремили взгляд в потолок. — До твоего дня рождения две недели осталось, — сквозь пение, проговорил Рома. — Как отмечать будем? — Дома скорей всего. Не хочу толпу народа, только, как говориться, самых близких собирём: тебя, Женьку, Гошу, Арину из соседнего дома, Шувалова можно, Катьку Зинчук, Ивлеву. — А Чайку? — Да ну, эта точно никуда не пойдёт, даже если позвать. Домоседка страшная! — А вот это мы сейчас проверим. Истомин приподнялся и подтащил к себе телефон. Лёг обратно и стал набирать номер, не обращая внимание на недоумение в лице соседа. — Чайка, а Чайка, а приходи к Смирнову на день рождения в пятницу тринадцатого? — Рома, ты? Совсем из ума выжил? — Так пойдёшь или нет? — Нет, конечно! — А если скажу, что там я буду? — Это ничего не меняет. И перестань мне названивать по десять раз на дню! — Дура ты, Ленка. Истомин бросил трубку и отодвинул телефон от себя. Обалдело глядел Пашка, пытаясь сообразить, что происходит. Ромина голова опять упала на подушку. Цой пел, а парни молчали, пока касета не кончилась, и думали о своём.